Двое из двадцати миллионов

– ... У меня теперь одно дело - думать. Раньше жила - ни про что не думала, а теперь думаю, думаю целыми днями.., И вот думаю: зачем живем? Кого ни спросишь - не знаю, говорит. Поп туман напускает. Лектор тут один приезжал из общества "Знание" - тот и вовсе чушь наговорил: живет, мол, человек, чтобы работать. Я так понимаю - работаем мы, чтобы жить, а он все наоборот вывернул. А ведь должно же быть что-то... Да вот жизнь кончается, а я так и не знаю... И еще, дети, стала я раздумывать, и получается; все, что мне казалось важным, - теперь оказалось мусор, а чего не ценила - самое, самое вышло главное: вот просто смотреть, видеть людей, солнышко, все вокруг видеть - вот же оно главное, вот счастье-то. Да для того, чтобы понять,ослепнуть надо, вот беда... Ну, я вас, дети, заговорила... Да ведь все одна, одна, одна... никому не нужна, а оказывается, надо обязательно быть нужной хоть одному человеку на свете... А то пустота, чернота кругом... И бьешься - зачем живешь, зачем жила...

– Как же "зачем"? Сколько вы людей вырастили, нянечка...- сказал Сергей.- Разве это не смысл жизни? Сотни, наверное, выходили, в жизнь пустили... Разве это пустяк? Вот я вас, Пятихворовна, почему искал? Ведь мать вы мне. Мать. У каждого мать должна быть. У меня - вы... Другой не было.

Старуха достала из кармана платок, вытерла глаза.

– Ну, спасибо, родной, спасибо тебе... Идите, дети, я устала, разговорилась, старая дура...

Сергей и Маша пошли к выходу, к воротам. Шли они печальные. Грустной была встреча...

– Иванов Сергей!
– выкликнул, открыв дверь в приемную, секретарь приемной комиссии - младший лейтенант в летной форме.

Сергей поспешно пробрался сквозь ожидающих, как и он, своей участи абитуриентов Военно-воздушной академии.

Приемная комиссия состояла из офицеров и военных врачей. В то время, как Сергей входил, один из врачей показывал другому рентгеновский снимок и указывал какое-то место на нем.

– Садитесь, пожалуйста, - сказал Сергею председатель комиссии.

Сергей сел, опасливо косясь на врачей, рассматривающих рентгеновский снимок.

Председатель полистал лежащие перед ним документы.

– Мы ознакомились с вашим личным делом, товарищ старший лейтенант, сказал он, - ознакомились и с заключением медицинской комиссии.... По данным личного дела у вас есть все основания быть допущенным к вступительным экзаменам...

Сергей понял, что сейчас последует "но", что дело его плохо.

Однако председатель пока еще не говорил "но". Он продолжал:

– Вы хорошо воевали, старший лейтенант... После Аджимушкая с осени сорок второго вы были в десантной группе войск Западного фронта, так... Затем в бригаде особого назначения на Первом Украинском... так... Награждены орденом Красного Знамени за форсирование Днепра... так... И, наконец, "Отечественная война" второй степени, так... Медали... Шестьдесят вторая армия, демобилизован в Берлине в июне сорок пятого... Кстати, Иванов, почему вы запоздали с подачей документов?

– Разыскивал жену, товарищ полковник, она была на другом фронте.

– Отыскали?

– Отыскал, товарищ полковник. Тоже демобилизовалась. Батальонный санинструктор, товарищ полковник. В Аджимушкайской эпопее участвовала.

Отвечая, Сергей тревожно поглядывал на членов комиссии, которые о чем-то перешептывались.

– Ну так вот,- с сожалением произнес наконец полковник,- к великому огорчению нашему, мы не можем допустить тебя, Сергей, к экзаменам...

Хоть и ожидал этого, Сергей вскочил, побледнев.

– Товарищ полковник...

– Медики простучали и просветили тебя самым внимательным образом... У тебя сидит осколок у сердца - это раз, и сильнейшие последствия дистрофии... видимо, аджимушкайской еще... Не годишься ты, старший лейтенант... сам должен понять...

– Я летчик, - крикнул Сергей, - понимаете, я летчик, я для того только живу!.. Медики вечно перестраховываются...

– Товарищ старший лейтенант...
– пытался строго остановить его полковник, постукивая карандашом по графину.

Но Сергея понесло.

– ... осколок? Да я оперируюсь, пожалуйста... Я абсолютно здоровый человек...

– Ладно, пусть выговорится,- махнул рукой полковник.

И Сергей заговорил спокойнее, хотя и на том же градусе возбуждения;

– ... Я в училище... есть же у человека чувство, зачем он родился... вот тут, в руках у меня машина... а вместо неба меня швырнуло в подземелье... камень над головой... Ну, думал, если выживу... Выжил война, не до летной учебы, воевал, куда бросали...

Неожиданно Сергей сник, умолк, опустил голову. Члены комиссии с сочувствием смотрели на него.

– Все понимаем, друг,- сказал полковник,- но права нам такого не дано... Получишь документы в канцелярии. Все. Давайте следующего.

Выйдя из академии, Сергей остановился, не зная, не понимая, куда ему идти. Он стоял подавленный, в нерешительности, его обтекали прохожие.

Из здания академии вышел летчик, капитан, и, увидев Сергея, бросился к нему:

– Серега! Неужто ты?.. И почему такой мрачный? Сергей с удивлением взглянул на него и вдруг, узнав, улыбнулся.

– Андрей...

Друзья обнялись. Потом стали разглядывать друг друга, и только тут Сергей заметил на груди Андрея звездочку Героя над тремя рядами орденов и медалей.

– Елки-палки... ты вон, оказывается...

– А я про тебя во всех летных соединениях справлялся... Что же, в пехоте воевал? Как так?

– А вот так, брат, получилось, такая везуха. И сейчас выставили, к экзаменам не допустили...

– Быть не может!

– Медики проклятые!.. Я и скис.

– С ума сойти! Помнишь, твой первый вылет? Пойдем, брат, все же отметим встречу.

– Пойдем, К Маше бы надо... Она знает, как я этого боялся...

– Маша?

– Да, Маша, жена.

– Вон как... Ну, пойдем, потом заглянем к тебе, познакомишь.

И они "заглянули".

Поддерживая друг друга и героически пытаясь держаться ровно, друзья ввалились к Маше, которая испуганно отскочила от окна.

– Маша, - сказал Сергей, - все... эти... клистирные трубки, как Чапай говорил...

Он произносил слова с трудом, повалился на стул, опустил голову на руки. Андрей протянул Маше огромную лапищу.

– Мы из одной летной школы с Сережкой... Андрей меня зовут... Мы чуть-чуть отметили, может быть, немного заметно...

– Заметно, заметно... Я тут чуть с ума не сошла от беспокойства. Не допустили Сережу?

– Не допустили, гады... Он лучшим курсантом был в школе... природный летчик...

Опустив голову, Сергей сидел за кухонным столиком - единственной фундаментальной вещью в их комнатенке, освещенной тусклой лампочкой, свисавшей из-под потолка.

– Что делать...
– говорил Андрей.
– Хорошо бы Сергею поступить в Автодорожный. Я ему говорил, да он сейчас слушать не хочет. А у меня там ректор свояк. Да и без того Сережке все права.'