Двое в океане

К утру стало ясно, что по крайней мере в трех из наиболее незащищенных разделах работы допущены очевидные натяжки, поспешность в выводах, математическая фантазия, а не математический анализ. Рачков оказался прав. Новичок утер нос метру. Что ж, последняя точка еще не поставлена. А это значит, что без дела Смолин не останется. Тоже благо! И еще один вывод: не пора ли тебе, доктор Смолин, немного смирить гордыню?

После завтрака, зайдя к Золотцеву, он застал начальника экспедиции за странным занятием. Тот сидел за письменным столом и через лупу рассматривал донышко пузатой зеленого цвета бутылки.

— Вот выклянчил у Мамедова, — объяснил он Смолину. — Драгой на дне зацепили. Антропогенная реликвия! Все пытаюсь определить возраст. Но наверняка не меньше пяти столетий, судя по форме. Некто в треуголке вылакал из бутылки последний глоток рома и швырнул за борт каравеллы. Может, сам Колумб. — Золотцев поставил бутылку на стол и с восхищением посмотрел на нее: — Прекрасный экземпляр для коллекции! Видите ли, есть у меня одна страстишка…

— Собираете пустые бутылки? — мрачно поинтересовался Смолин. После бессонной ночи голова была тяжелой, он сейчас не был склонен к болтовне о пустяках.

Золотцев это почувствовал, отодвинул бутылку в сторону, подпер подбородок ладонью, словно готовился к долгой, неторопливой и серьезной беседе, — со Смолиным всегда надо всерьез!

— Слушаю вас.

— Я передумал. Завтра готов быть ответственным за работы на полигоне.

Золотцев озадаченно провел пальцами по глянцевитому выскобленному бритвой подбородку, глаза за стеклами очков пытливо сощурились.

— Значит, поработаем вместе? Я искренне рад. Видите ли, Константин Юрьевич, ненужных станций в океане не бывает. Даже в самых известных местах всегда можно ждать самое неожиданное. Уж поверьте мне, старому моряку. Это же океан! — Он показал рукой на бутылку. — Тоже неожиданность! Сувенир прошлого! И какой!

Опять о своей бутылке! И что она ему далась? Каждый по-своему с ума сходит.

Золотцев вдруг спохватился:

— Кофейку? А? Чашечку хорошего бразильского кофе? Неужели откажетесь?

Это было сказано с такой разоружающей доброжелательностью, что Смолин отказаться не мог.

За кофе Золотцев доверительно сообщил, что не разрешил прибавить еще денек Чуваеву за счет полигона на банке Шарлотт, — план есть план! Это звучало как весьма веский довод: отказал даже Чуваеву! После эксперимента Чуваева «Онега» пойдет, как намечено, в Венесуэлу, в порт Ла-Гуайра, там возьмут двух местных ученых и неделю поработают по просьбе Венесуэлы на ее шельфе. Ну, а потом — домой! Домой! Хватит, намотались, нанервничались. Но если спаркер они все-таки сделают, то можно подумать и относительно Карионской впадины. Он, Золотцев, вовсе не противник нового спаркера, наоборот, он — за поиски, за творчество.

— Так что будем вас с Чайкиным держать в стратегическом резерве, — заключил Золотцев обнадеживающе.

Смолин покачал головой:

— В эти игры я уже не играю. Пускай Чайкин сам доводит до конца. Его спаркер!

Золотцев подождал, не скажет ли гость еще что-нибудь озадачивающее, но тот молчал. Тогда Золотцев потянулся к кофейнику:

— Повторить?

Смолин кивнул и, чтобы отплатить за терпение и радушие, которое встретил здесь, поинтересовался:

— Вы в самом деле коллекционируете бутылки?

Вопрос был явно приятен Золотцеву. Его лицо снова наполнилось светом. Он бросил долгий нежный взгляд на стоявшую на письменном столе историческую бутылку.

— Не для себя! Для школы! В Рязани есть школа, в которой я учился, родом-то я из Рязани. Ну, и много лет собираю в море для своей школы всякую пустяковину — кораллы, морские звезды, ракушки. Вот и бутылку отошлю. Ребята там морской музей создали. Хороший музей! Когда-то на берегах Оки я мечтал о море. Во всем классе был единственным, кто грезил морскими далями. А теперь после того, как появился наш морской музей, половина школьников собирается стать моряками.

— Так это же хорошо!

Золотцев помолчал, привычно побарабанил пальцами по столу, грустно усмехнулся.

— Хорошо? Не знаю, не знаю! Не всегда нам позавидуешь…

Глава семнадцатая РЕЙС ОБРЕЧЕН НА УСПЕХ

Место для чуваевского эксперимента выбирали с особой тщательностью. Чуваев часами торчал в штурманской, вместе с вахтенными помощниками что-то вымерял и высчитывал на картах. Все его поведение сейчас выражало деловитость, уверенность и значительность происходящего. Чуваеву предстояло зафиксировать точно обозначенную в плане работ глубину, и он искал эту глубину со свойственной ему обстоятельностью. Говорил мало, распоряжения отдавал отрывисто, двигался по палубам, твердо припечатывая палубные доски жесткими подошвами своих узконосых, хорошо начищенных штиблет. Даже Кисин, его помощник, человек бездельный и расхлябанный, «курортник», как его прозвали на судне, стал неузнаваем — деловит, сосредоточен, под его русой челкой на невысоком немудреном лбу прочно заняли место глубокомысленные морщины. Готовые к действию аппараты отряда Чуваева стояли на корме, и Кисин с утра до вечера возился возле них, как всегда полуобнаженный. Но теперь он уже не раздражал глаз пляжным видом, а, наоборот, мускулистым торсом вызывал представление о Геракле, которому предстоит титаническая работа.

Всем было ясно, что работа по своим масштабам и значению в самом деле исключительная. И даже кок ради такого случая в день начала эксперимента приготовил вместо обычного борща или осточертевшего всем куриного супа с лапшой рассольник с почками, а на третье выдал хранившееся в судовом морозильнике мороженое, купленное еще в Италии.

Два дня назад аппараты, которые предстояло опустить в глубины океана, извлекли из трюмов, и теперь они стояли на корме, странные на вид, размерами с малолитражку с огромными глазами-иллюминаторами. Этим глазастым чудовищам предстояло в вечном мраке океанских глубин разглядеть таинственные лучи, испускаемые земными недрами. Исследования подобного рода только что вышли из лабораторной стадии и теперь впервые проводились на природном полигоне. Правда, Чуваев, а тем более Кисин в эксперименте выполняли роль скорее операторов, нежели исследователей, — данные, записанные на лентах магнитофонов, установленных в аппаратах, будут обрабатываться и изучаться в Москве уже другими специалистами. Чуваев имел отношение лишь к конструированию аппаратов, был одним из тех, кто их проектировал и собирал. Все знали: в случае удачи эксперимента Чуваев в скором времени положит в карман диплом кандидата наук, для этого уже все готово — написано, одобрено, поддержано бесспорными авторитетами, включая самого Николая Аверьяновича. Оставалось лишь эти две железяки удачно «макнуть».

К аппаратам то и дело подходили любопытствующие, взирали на них с уважением. Кисин охотно давал пояснения: «Это поважнее того, что вы задумывали со своими америкашками! Это, брат, настоящая наука!» Всем было ясно, что он копировал своего шефа даже тоном, каким это произносилось.

Накануне эксперимента некоторый диссонанс во всеобщее приподнятое настроение внесла Алина Азан. Она сообщила, что ее смущает принятая вечером факсимильная карта по Карибскому морю. Время ураганов вроде бы еще не пришло, но что-то там зарождается. В ответ Азан получила суровую отповедь от Чуваева: ему не нужны «что-то», ему давай реальный факт: будет или не будет ураган? Азан ответила, что в метеорологии никогда не бывает полной уверенности, погода самое капризное явление природы. Чуваев иронически усмехнулся: «Извините, я привык иметь дело с наукой, в которой все точно и определенно». И, подумав, решительно подытожил: «Будем осуществлять!»

Эксперимент начали ранним утром следующего дня. Придирчиво выбрав нужную точку в море, как раз над глубоким разломом морского дна, положили «Онегу» в дрейф и стали спускать первый аппарат.

Работы продолжались пять дней. Чуваев потребовал продлить эксперимент еще на сутки, но Алина Азан оказалась права: зародившийся на западе Карибского моря ураган стал вполне реальным.

— Плевать я на него хотел! — отмахнулся Чуваев. Но на пятый день на корме появился капитан и сказал Чуваеву:

— Если хотите, то можете оставить свою науку на дне. А я буду сниматься. Ураган на носу.

— У нас исследовательское судно! — парировал Чуваев. — Нам положено рисковать.

— Я рискую жизнями ста пятидесяти человек, в том числе и вашей, — пробурчал капитан, не глядя на собеседника. — И уж позвольте мне самому решать, как поступать в данном случае. Вам ясно?

— Вполне ясно! — отчеканил Чуваев. — И это, и все остальное.

— Ну и отлично! — Капитан скомандовал: — Поднимайте! И без задержки!