Двор холода и звездного света

— Высший Лорд.

Она произнесла эти слова не раздумывая. И ее голос, голос, который она использовала здесь… не был ее. Здесь, в этой темноте он был другим. Холодным тоном Мор добавила:

— Чем мы обязаны такому удовольствию видеть вас, Высший Лорд.

После этих слов Мор не удержалась от улыбки.

Кейр проигнорировал ее.

Его предпочтительный метод оскорбления: действовать так, словно человек не стоит его дыхания, чтобы даже заговорить с ним.

Попробуй что-нибудь новое, жалкий ублюдок.

Рис заговорил, прежде чем Мор смогла подумать, его темная сила заполнила комнату и гору:

— Мы пришли, пожелать вам хорошего Солнцестояния. Но, похоже, у вас уже есть гость для развлечений.

Информация от Аза была безупречной, как и всегда. Он нашел Мор, когда она читала в библиотеке дома Ветра этим утром, Морриган не стала спрашивать, как он узнал о том, что Эрис будет здесь сегодня вечером. Она итак знала, что Аз не расскажет ей.

Но мужчина из двора Осени стоявший рядом с Кейром… Мор, заставила себя взглянуть на Эриса. В его янтарные глаза.

Они были холоднее, чем любой зал во дворе Каллиаса. Они были такими с того момента, как она встретила его, пять веков назад.

Эрис положил бледную руку на грудь своего, оловянного цвета, пиджака.

— Я думал передать свои поздравления в день Солнцестояния.

Этот голос. Этот шелковистый, высокомерный голос. Ни тон, ни тембр не изменились в течение прошедших столетий. С того дня ничего не изменилось.

Теплый, маслянистый солнечный свет проникал сквозь листья, заставляя их светиться, как рубины и цитрины. Влажный, земляной запах гниения под листьями и корнями, на которых она лежала. Была выброшена и оставлена.

Все болело. Все. Она не могла пошевелиться. Ничего не могла сделать, кроме как смотреть на движение солнца сквозь ветви деревьев над головой, слушать ветер гуляющий между серебристыми стволами.

И эпицентр этой боли, сквозящий наружу, как живой огонь, с каждым неровным, обжигающим дыханием…

Легкие, устойчивые шаги послышались на засохших листьях. Шесть человек. Пограничники, патрульные.

Возможно они пришли помочь…

Мужчина с чужим и глубоким голосом, выругался. Потом замолчал.

Пара шагов стали ближе. Она не могла повернуть голову, не могла вынести агонии. Ничего не могла сделать, кроме как хрипло дышать.

— Не прикасайтесь к ней.

Шаги остановились.

Это не было предупреждением, чтобы защитить ей. Уберечь.

Она узнала голос, который говорил. Боялась услышать его снова.

Она почувствовала, как он приближался. Чувствовала с каждым шорохом листьев, мха и корней. Словно сама земля содрогалась перед ним.

— Никто не тронет ее, — сказал он. Эрис. — С этого момента она не наша забота.

Холодные, бесчувственные слова.

— Но… они прибили…

— Никто не прикасается к ней.

Пригвожденная.

Они вкололи ей гвозди.

Держали ее, когда она кричала, держали, когда она ревела, а затем умоляла их. А потом они вынули из нее эти длинные, ужасные железные гвозди. И вонзили снова.

Все трое из них.

Три удара молотка, заглушенные ее криком боли.

Она начала трястись, ненавидя его так же, как ненавидела попрошайничество. Ее тело ревело в агонии, эти гвозди в ее животе были чертовски беспощадны.

Над Мор нависло бледное, красивое лицо, закрывая жемчужные листья. Непоколебимый. Бесстрастный.

— Я так понимаю, ты не хочешь здесь жить, Морриган.

Она скорее умрет, истечет кровью. Она предпочла бы умереть и вернуться… вернуться, как что-то злое и жестокое, и уничтожить их всех.

Должно быть, он прочитал это в ее глазах. Слабая улыбка изогнула его губы.

— Я так и думал.

Эрис выпрямился и повернулся к своим сопровождающим. Ее пальцы сжали листья и глинистую почву.

Она хотела вырастить когти…вырастить когти, как мог это Рис, и вырвать это бледное горло. Но это был не ее дар. Ее дар оставил ее здесь. Покалеченную и истекающую кровью.

Эрис отошел на шаг.

Кто-то позади него заговорил:

— Мы не можем просто оставить ее…

— Можем и сделаем это, — просто сказал Эрис. — Она решила запятнать себя; ее семья решила больше не иметь дел с этим мусором. Я уже сказал им о своем решении по этому вопросу. — Долгая пауза, а затем Эрис грубо добавил. — И у меня нет привычки трахать отбросы за Иллирийцами.

Тогда она не могла сдержаться. Слезы вырвались наружу, горькие и обжигающие.

Одна. Они оставят ее здесь одну. Ее друзья не знали, куда она ушла. Она едва знала, где находилась.

— Но… — этот неизвестный голос снова заговорил.

— Уходим.

Никто не возразил.

И когда их шаги стихли, исчезли, тишина вернулась.

Солнце, ветер и листья.

Кровь, железо и земля под ногтями.

И не прекращающаяся боль.