Двор. Книга 2

— Тот факт, что есть, — опять улыбнулся Иона Овсеич, — это еще не доказательство, что так и должно быть.

Зиновий задумался, громко вздохнул и спросил, что же конкретно предлагает товарищ Дегтярь.

— О, — Иона Овсеич хлопнул ладонью по столу, — наконец я слышу голос мужчины. Перво-наперво прикрути форсунку, а дальше мы будем ходатайствовать, чтобы коммунотдел прислал квалифицированного специалиста, который имеет все полномочия дать окончательное заключение. Ты меня понял?

Зиновий минуту молчал, потом протянул Ионе Овсеичу руку и сказал, что в прошлом он бывал иногда не совсем справедлив к товарищу Дегтярю, но больше это не повторится.

— Горячий человек, — укоризненно покачал головой Иона Овсеич, — я больше не хочу слышать от тебя таких слов: ты всегда поступал, как подсказывала тебе твоя совесть. И когда ты помог Аде Лапидису устроиться на завод Кирова, чтобы он был всегда перед глазами, тебе тоже подсказала твоя рабочая совесть.

Иона Овсеич внимательно смотрел на Зиновия, как будто давно в последний раз виделись и немножко призабыл, потом поинтересовался, поскольку уже зашел разговор, как складываются у Ади отношения на заводе: с коллективом, с отдельными рабочими, какие поднимаются вопросы, что говорят про начальство, про кино, про книги. Зиновий ответил, что они с Адей работают в разных цехах и практически почти не видятся, но если Иона Овсеич хочет знать подробности, надо связаться с комитетом комсомола и цехкомом.

Иона Овсеич взял Зиновия за руку выше локтя и велел уточнить, кто должен связаться: он или это сделает сам Зиновий?

Зиновий сказал, что ему связываться с комитетом и цехкомом незачем, поскольку его без того хорошо знают там и в случае надобности сразу найдут, а товарищу Дегтярю, если будет нужно, ничего не стоит поднять трубку и позвонить на завод.

Иона Овсеич заложил большой палец под борт тужурки, склонил голову набок и попросил разрешения задать один вопрос, а именно: почему, когда речь идет о сооружении в бывшем форпосте, где теперь квартира Зиновия Чеперухи, санузла, Дегтярь ни на минуту не задумывается о трудностях и берет на себя все заботы, а Зиновий Чеперуха, молодой, полный сил и энергии, в ответ на обращение того же Дегтяря, не желает помочь и позаботиться о судьбе своего младшего товарища, в данном случае Ади Лапидиса, в его же собственных интересах?

Зиновий поправил руками свой протез, немножко ослабил ремни, сделал движение, как будто хочет встать из-за стола, но остался на месте и сказал, что за откровенность надо платить откровенностью, а именно: всю свою жизнь в этом доме он бегал в дворовую уборную, и ничего, здоровья не потерял, его сыновья тоже могут побегать, но за личный туалет, даже с ванной, пусть Дегтярь зарубит у себя на носу, их папа никогда не станет сексотом.

Иона Овсеич побледнел, потом сделался красный как вареный рак, видно было, что человеку трудно дышать, пришлось расстегнуть воротник, и набросился на Зиновия:

— Горячий человек, ты просто сошел с ума и тебе надо немедленно на Слободку! Откуда в твоей башке могла появиться такая мысль? Откуда! Больше на эту тему ты не услышишь от Дегтяря ни одного слова. А насчет санузла, и даже с ванной, как было сказано, у тебя не было заботы и не будет впредь, потому что рядом живет старый дурак Дегтярь, который двадцать пять лет назад держал маленького Зюнчика на руках, и тот в благодарность засикал ему новый шевиотовый костюм.

Зиновий смотрел молча, в глазах была растерянность, Иона Овсеич протянул руку и сказал:

— Дай пять! Но если ты еще раз повторишь подобные слова, больше я тебя не знаю. И не подходи ко мне.

В субботу из коммунотдела пришел инженер, в этот раз один, без депутата, за десять минут осмотрел помещение и велел, чтобы с понедельника после обеда кто-нибудь из семьи заглянул в исполком, а начинать работу можно хоть сегодня. Зиновий открыл сервант, достал графинчик, внутри плавали апельсиновые и лимонные корки, но инженер наотрез отказался и объяснил, что у него обострение язвы.

— Хорошо, — уступила Катерина, — по одной стопочке при язве можно. Я беру на себя.

На другой день рано утром Чеперуха уже стоял со своим Мальчиком в Щепном ряду, вокруг крутились разные люди, интересовались, какой нужен товар, долго ничего подходящего не было, наконец появились двое, велели заехать с ними в Ватманский переулок, вынесли почти новый бачок, полный комплект для душа, а с унитазом просили пару дней потерпеть.

Когда Иона вернулся домой, Степан Хомицкий с Зиновием закончили разметку и ломом выдалбливали дырку в полу, чтобы можно было пропустить трубу в подвал, где проходила канализация. После обеда Степан предупредил Лялю Орлову, Дину Варгафтик и всех других, кто жил в этом флигеле, чтобы не пользовались до утра отливами, потому что надо установить новый тройник и канализация получится временно открытой. Люди возмутились и побежали к товарищу Дегтярю жаловаться: мало того, что Зиновий со своей Катериной забрали у наших детей форпост, мало того, что этому сыну тачечника строят ванную, как будто он знаменитый Филатов или какой-нибудь генерал, другие еще должны ради его удобств страдать!

— Дорогие товарищи, — удивился Иона Овсеич, — почему вы обращаетесь ко мне? Я могу вмешиваться, если делается не по закону, но данный случай как раз не подходит. А если вас не устраивает техническая сторона дела, вы можете потребовать от Чеперухи, чтобы он приостановил работы и вел свое строительство без помехи для других.

Дина Варгафтик с Лялей сделали, как советовал товарищ Дегтярь, и предупредили Зиновия, что сию минуту во дворе будет вся наша милиция, если Чеперухи не прекратят свое самоуправство. Катерина, хотя к ней не обращались, засмеялась Дине прямо в лицо и назвала ее долгоносиком, а Ляле Орловой сказала такие слова, что при людях стыдно повторить. Дина схватилась за голову и потребовала от Ляли, чтобы та немедленно подала в суд за оскорбление, она будет свидетелем. Ляля заплакала и объяснила соседям, что первый раз в жизни слышит такие выражения, словно здесь красный фонарь, а не интеллигентный двор.

Зиновий взял Катерину за плечи, захлопнул дверь, сам остался снаружи и просил у женщин извинения. Ляля вытерла слезы и сказала, что она не злопамятная, Дина начала кусать пальцы и вспомнила своего Гришу, за которым она была, как за каменной стеной, а теперь любой встречный-поперечный может оскорблять ее и насмехаться. Зиновий ответил, что никто не насмехается, просто у каждого есть нервы, и не надо лишний раз дразнить.

— Вот как, — Дина вмиг успокоилась и перестала кусать свои пальцы. — Значит, твоя Катерина не насмехалась, а ты извинился перед нами, вроде мы просто дурочки. Да, ты прав, мы действительно дурочки, если могли хоть на минуту поверить тебе и принять за чистую монету! Ляля, оставайтесь здесь, а я немедленно иду за милицией.

Дина повернулась и успела сделать несколько шагов в сторону подъезда, но неожиданно из парадного вышли Иона Овсеич и Степан Хомицкий.

— Что за шум, а драки нет? — весело спросил Иона Овсеич.

Дина закричала, чтобы никто не смел к ней прикасаться и задерживать: она приведет милицию, и пусть милиция разберется, кто в нашей стране дал право насмехаться над одинокими женщинами, тем более, все хорошо знают, что ее Гриша положил свою голову на фронте!

— Успокойся, — Иона Овсеич взял Дину за руку и похлопал, — позволь мне сказать слово.

Дина ответила, что она успокоится лишь на том свете, а здесь пусть никто не прикасается к ней и не трогает.

— Успокойся, — повторил Иона Овсеич и опять похлопал. — Во-первых, ты не пойдешь в милицию: мы не будем позорить наш двор на весь город. Во-вторых, неужели без посредника вы не можете сами договориться между собой, обязательно надо вмешивать Дегтяря?

Дина показала пальцем на Зиновия и просила повторить в присутствии товарища Дегтяря, какую грязь его Катерина вылила Ляле на голову, хотя наша Ляля живет в Одессе с самого рождения, а эту Катерину три года назад привезли из глухой тайги, где даже не слыхали про Одессу.