Двор. Книга 2

— Счастливые люди! — открыто позавидовала Ляля.

— Не горюй, Орлова, — подмигнул Иона Овсеич, — сегодня у Чеперухи, завтра — у тебя, а еще день — и у Дегтяря будет.

Доктор Ланда опять щелкнул своим фотоаппаратом, магниевая вспышка получилась в этот раз такая яркая, что Дина Варгафтик зажмурила глаза и долго не могла открыть.

— Ланда, — обратился Иона Овсеич, — надо будет сделать два экземпляра; один мы сохраним для наших детей, когда построим новый форпост.

Дина Варгафтик открыла, наконец, глаза и просила доктора Ланду переснять, потому что она получилась слепая и дети будут смеяться. Доктор объяснил, что она зажмурилась уже после вспышки, но Дина никак не хотела слышать и пришлось пойти на уступку, Зиновий опять открыл кран, душ, дернул за цепочку, вода ринулась с грохотом, люди повернулись лицом к аппарату, смотрели прямо в объектив и радостно улыбались.

За столом товарищ Дегтярь предоставил первое слово Чеперухе-старшему, отцу нашего дорогого именинника, старожилу Одессы, который застал еще своего деда, а тот еще помнил Пушкина, когда поэт здесь жил в ссылке, ходил по улицам и прислушивался к голосу народа.

— Дорогие соседи, — Иона держал перед собой стопку, от волнения сильно дрожала рука, — товарищ Дегтярь только что вспомнил моего деда, который жил в нашей Одессе при Пушкине, но что хорошего он знал в своей жизни? Ничего, ровным счетом ничего: моему родному папаше он оставил пару тощих коней, а папаша оставил мне тачку или, проще говоря, два колеса с оглоблей, а за лошадь должен был стать уже Иона, его родной сын, короче, я сам. А сегодня мой Зиновий кончает на инженера, имеет жену с образованием, и государство выделило ему отдельную квартиру со всеми удобствами, то есть своя вода, свой душ, свой туалет. Я вас спрашиваю: что еще человеку надо? Когда я был маленький мальчик, моя покойная мама давала мне на праздники пять копеек и посылала в баню Исаковича на Преображенской улице, а мой сын и его дети имеют баню у себя дома и могут сидеть, сколько им захочется, и никто на свете не имеет права сказать им: хватит, баня закрывается! У Ионы на глазах выступили слезы, а гости, наоборот, весело смеялись и требовали, чтобы оратор продолжал свою речь.

— И я думаю, — Иона вытер большим пальцем слезы, — когда папаша придет в дом к своему сыну и захочет тоже взять душ, сын не скажет ему: хватит, баня закрывается!

Старый Чеперуха опять заплакал, Клава Ивановна и бабушка Оля качали головами, а маленькие Гриша и Миша, хотя никто не давал команды, сами побежали к деду, прижались с обеих сторон к ногам и потребовали, чтобы дед выпил свою стопку, а то водка выдыхается. Гости засмеялись еще веселее и громче, Иона Овсеич поднялся со своего места, остальные тоже встали, и предложил самый первый тост за наших детей.

— За наших детей, — повторил Иона Овсеич, — за наше будущее, за мир во всем мире!

Когда немного закусили, Клава Ивановна запела «А ну-ка, девушки, а ну, красавицы!», сделала руками знак, чтобы подхватили и начала дирижировать:

Расти, страна, где волею единойНароды все слились в один народ,Цвети, страна, где женщина с мужчинойВ одних рядах свободная идет!А ну-ка, девушки, а ну, красавицы!

Хор получился дружный и звонкий, как будто накануне сто раз репетировали, Иона Овсеич зажмурил от удовольствия глаза, ударял в такт ногой и широко открывал рот, когда начинался припев. Адя Лапидис, по своей привычке, смотрел немножко исподлобья и тоже широко открывал рот, одна Аня Котляр сидела, как деревянная, и крепко сжимала губы.

Иона Овсеич, хотя глаза были закрыты, хорошо видел, какое у Ани Котляр выражение лица, и ждал, когда эта женщина своим надутым видом перестанет портить людям настроение. Бабушка Оля осторожно подошла сзади, наклонилась, но Котляр, вместо того, чтобы улыбнуться или просто приветливо ответить, еще больше надулась и замотала головой, вроде к ней зря цепляются и докучают. Оля положила ей руку на затылок, а она вдруг захватила обеими ладонями лицо и затряслась, как в истерике.

— Анна Котляр, — спокойно сказал Иона Овсеич, — мы здесь в гостях, а не у себя дома.

Аня продолжала держать лицо в ладонях, как будто не к ней обращаются, товарищ Дегтярь еще раз просил успокоиться и напомнил известную народную поговорку: в чужой монастырь со своим уставом не ходят.

— При чем здесь монастырь! — встряла Клава Ивановна. — Тяжело заболел ее Иосиф, у него началась гангрена на второй ноге.

Товарищ Дегтярь выпрямился на своем стуле, положил ладони на стол и сказал, что от гангрены в наше время не умирают, а там, где находится сейчас Иосиф Котляр, достаточно квалифицированных врачей и хирургов, не хуже, чем наш доктор Ланда.

Доктор Ланда улыбнулся и подтвердил: не только не хуже, но еще в десять раз лучше. Иона Овсеич прищурил правый глаз, как будто прицеливается, несколько секунд внимательно смотрел на полковника, потом попросил Зиновия, как хозяина дома, поставить для гостей какую-нибудь веселую пластинку, а то некоторые хотят на свадьбе играть панихиду.

Пока Зиновий возился с проигрывателем, Аня отняла ладони от лица, правая сторона, где было ранение, сделалась совсем синяя и прошептала:

— Ничего, товарищ Дегтярь, я еще дождусь в нашем дворе панихиды, на которой потанцую, как на свадьбе.

— Громче, Анна Котляр, — Иона Овсеич сильно прижался к спинке стула, от сиденья поднялся сухой скрип, — громче, чтобы все могли слышать.

— Боже мой, — заломила руки бабушка Оля, — я же говорила: «Зюня, не надо приглашать ее!» Но разве меня кто-нибудь послушает!

— Жена, — старый Чеперуха ударил кулаком по столу, две бутылки с водкой упали на пол, одна разбилась, — не подымай гвалт на весь мир! У Ани Котляр болит душа, а ты ее гонишь на улицу, как заразную собаку. Мне стыдно, стыдно перед детьми, перед людьми, перед соседями.

— Знаете что, папа, — вступилась за свекровь Катерина, — свои порядки будете устанавливать у себя дома: здесь нечего срамить. А ходить в гости с камнем за пазухой — это, я не знаю, кем надо быть!

— Дети, — замахала руками Клава Ивановна, — родные мои, перестаньте! Я вас умоляю, перестаньте.

Бабушка Оля взяла Клаву Ивановну за плечи и просила успокоиться, Ляля с Диной подали стакан воды и тройчатку, остальные даже не пошевельнулись, как будто ничего не видят и ничего не слышат.

— Зиновий, — обратился Иона Овсеич, — получается какое-то странное зрелище, а хозяин молчит.

Проигрыватель работал вхолостую, Зиновий выключил, осмотрелся, взял со стола графинчик с водкой, подошел к Ане, слышно было, как скрипит протез, налил в два стакана, один подал гостье, громко чокнулся, поднял свой стакан вверх и залпом выпил. Марина Бирюк вся встрепенулась и потребовала, чтобы хозяин налил остальным, а кто не захочет, пусть сидит и облизывается. Старый Чеперуха, Степан Хомицкий и Ефим Граник не заставили просить дважды и налили себе сами, полковник Ланда разделил свою порцию пополам с товарищем Дегтярем и сказал:

— Овсеич, даже бочка без вина рассыхается до дна, Товарищ Дегтярь сидел бледный, на висках сильно вздулись вены, рука лежала на столе возле стопки, как неживая.

— Дегтярь, — обратился старый Чеперуха, — мороз на дворе крепчает.

— Хорошо, — Иона Овсеич поднялся, взял стопку, вытянул вперед руку, — я предлагаю выпить за наше русское радушие и гостеприимство!

Зиновий, пока другие еще допивали, поставил новую пластинку, которую держал специально для гостей, включил через приемник «Балтика» проигрыватель, и люди получили настоящее удовольствие, когда женский голое, не хуже, чем у самой Клавдии Шульженко, запел про Мишку: