Дворцовый переполох

— По-моему, это не такая шикарная свадьба, чтобы надевать тиару, — ответила я.

— Не в церкви святой Маргариты?

— Нет, все будет очень скромно. Говорю же, невеста слабого здоровья.

— Если венчание скромное, непонятно, зачем ей помощь. Скромное венчание по силам устроить кому угодно, — Хилли откусила здоровенный кусок тоста с джемом.

— Хилли, она попросила помочь, и я согласилась, — напомнила я. — Все равно я тут только под ногами путаюсь, и потом, как знать, вдруг я с кем-нибудь познакомлюсь в Лондоне?

— Да, но как же ты обойдешься без прислуги?

— Найму какую-нибудь девушку прямо там.

— Только обязательно как следует проверь ее рекомендации, — сказала Хилли. — Этим лондонским девицам доверять нельзя. И держи серебро под замком.

— Вряд ли оно мне понадобится, — отозвалась я. — Дома я буду только ночевать.

— Что ж, если обещала помочь, поезжай. Но мы будем страшно по тебе скучать, верно, Бинки?

Бинки хотел было что-то сказать, но передумал.

— Буду скучать без тебя, старушка, — наконец произнес он.

Кажется, братец в жизни не говорил мне таких теплых слов.

* * *

Поезд мчался на юг, а я смотрела в окно, наблюдая, как зима уступает место весне. На полях паслись беленькие ягнята, по берегам рек и ручьев желтели первые примулы. Чем ближе к Лондону, тем сильнее колотилось у меня от волнения сердце. Я свободна, самостоятельна — по-настоящему, впервые в жизни! Впервые в жизни я сама буду решать, что делать, как жить дальше — и вообще буду хоть что-то делать. Пока что я понятия не имела, чем займусь, но напомнила себе: на дворе тридцатые годы двадцатого века. Юным леди теперь позволяется не только вышивать, бренчать на фортепьяно и рисовать акварельки. А Лондон — огромный город, и для неглупой девушки вроде меня на каждом шагу открываются разные возможности.

К тому времени, как я добралась до нашего городского особняка, воодушевления у меня поубавилось. На подъезде к Лондону заморосил дождь, а когда поезд подкатил к вокзалу Кинг-Кросс, лило уже как из ведра. По Юстон-роуд тянулась длинная печальная очередь за бесплатной похлебкой, на каждом углу стояли нищие. Я вышла из такси и отперла дверь своего дома. Раннох-хаус встретил меня таким же промозглым холодом и сумраком, как и замок Раннох. Особняк наш стоит на северной стороне Белгрейв-сквер. Когда-то в нем кипело веселье, звенел смех, бурлила жизнь, и все приезжали и уезжали, то в театр, то на званый обед, то по магазинам. Теперь дом стоял пустой, холодный как могила, и мебель была в чехлах, как в саванах. Я вдруг поняла, что впервые в жизни буду совсем одна в доме. Я оглянулась на дверь, вздрогнув от страха и волнения. Уж не сделала ли я глупость, примчавшись в Лондон одна? Справлюсь ли я?

«Приму ванну, выпью чашечку чаю, и полегчает», — сказала я себе. Прошла в свою спальню. Холод, в камине пусто. Да, надо растопить камин, но я понятия не имела, как это делается. Сказать по правде, я никогда даже не видела, как разжигают камин. Это делала горничная в шесть утра, а я всегда просыпалась гораздо позже, под веселый треск поленьев. Зануда-Хилли сказала, чтобы я наняла прислугу, но у меня не было денег. Конечно, сказала я себе, в дальнейшем мне придется научиться все делать самой, но сейчас у меня не осталось сил на обучение каминным премудростям. Я устала и замерзла с дороги, поэтому прошла в ванную и включила воду. Воды набралось с ладонь глубиной, прежде чем я поняла, что из обоих кранов течет холодная вода. Ну конечно — водонагреватель тоже отключен, а я понятия не имела, как он выглядит и как его включают. Вот тут я всерьез задумалась, не зря ли так безрассудно понеслась в Лондон. Надо было подождать, не спеша составить план, и тогда, глядишь, меня бы наверняка пригласили погостить у кого-нибудь из друзей в теплом, уютном доме, где прислуга наполняет ванну и подает горячий чай.

В глубочайшем унынии я спустилась на первый этаж и заглянула за дверь под лестницей, которая вела на служебную половину. Вспомнила, как заходила сюда в детстве и сидела на табуретке, а миссис Макферсон, наша кухарка, позволяла мне выскребать ложкой остатки теста из миски или вырезать пряничных человечков. В огромной полуподвальной кухне царили безупречная чистота, пустота и холод. Я нашла чайник и даже трут и спички, чтобы зажечь газ. Гордясь своей сноровкой, вскипятила чайник. Я отыскала даже заварку. Разумеется, только тут я и поняла, что молока в доме нет и не будет, пока я не договорюсь с молочником. Молоко всегда появляется на крыльце по утрам. Это я знала твердо. Порывшись в кладовке, я откопала там банку «мясного экстракта Боврил». Приготовила вместо чая чашку горячего бульона и выпила, заедая найденными на полке «галетами Джейкобса», а потом отправилась спать. «Утром мир обязательно станет повеселее, — записала я в дневнике. — Я сделала первый шаг на пути к новому захватывающему приключению. По крайней мере, я впервые в жизни обрела свободу от своего семейства».

ГЛАВА 3 Белгрейв-сквер, Лондон Пятница, 22 апреля 1932 года

Даже самая незначительная родственница королевской семьи не должна приходить в Букингемский дворец пешком. Туда положено приезжать по меньшей мере в «роллс-ройсе», но если вы в стесненных обстоятельствах, сойдет «бентли» или «даймлер». В идеале, лучше всего подкатить в закрытом экипаже, запряженном четверкой лошадей одной масти, хотя в наши дни мало кто держит экипаж. Если же кто-то увидит, что молодая особа, то есть я, потихоньку крадется через парадный двор на своих двоих, то моя достопочтенная родственница, королева Великобритании, Ирландии и иных земель, императрица Индии, королева Мария, безусловно, неодобрительно приподнимет бровь. Ну, возможно, бровь она и не поднимет, потому что персон королевской крови приучают не выдавать своих чувств даже при виде самых неприличных вещей. Если, скажем, туземец в каком-нибудь отдаленном уголке света сорвет с себя набедренную повязку и пустится в пляс, весело повиливая сами понимаете чем, то персоне королевской крови не позволяется даже бровью дрогнуть. Единственный подобающий отклик — вежливо поаплодировать по окончании танца.

Такое самообладание в нас вколачивают с раннего детства, точно так же, как охотничью собаку приучают не пугаться выстрелов, а полицейскую лошадь — не бояться толпы. Мисс Макалистер, гувернантка, которая воспитывала меня, пока я не поступила в швейцарский пансион, бывало, нараспев твердила, точно заклинание: «Настоящая леди всегда владеет собой. Настоящая леди всегда владеет своими чувствами. Настоящая леди всегда владеет своим лицом. Настоящая леди всегда владеет своим телом». И верно, поговаривают, что кое-кто из королевского семейства, уезжая из дома, способен по несколько дней обходиться без уборной, лишь бы не пользоваться чужой. Не буду выдавать, кто именно у нас способен на такой подвиг.

К счастью, в Букингемский дворец можно попасть разными путями — необязательно входить через эти кошмарные золоченые ворота и пересекать обширный двор под пристальными взорами высоченных гвардейцев в меховых шапках — и, возможно, под пристальным взором самой королевы. Есть пути более удобные. Если свернуть налево, в сторону вокзала Виктория, можно проскользнуть во дворец через Посольский дворик и вход для посетителей. А еще лучше пройти вдоль высокой кирпичной стены, пока не наткнешься на неприметную черную дверь. Полагаю, отцовский дядюшка Берти, который недолго, но счастливо правил страной как король Эдуард Седьмой, в свое время пользовался этой дверью, отправляясь навестить кое-кого из своих знакомых актрис. Подозреваю также, что и мой кузен Дэвид, принц Уэльский, в ту пору, когда жил с родителями, тоже ходил этой дорожкой. Вот и я сегодня собиралась ею воспользоваться.

Позвольте сообщить вам, что у меня нет обыкновения наведываться во дворец без приглашения. Сюда не забежишь выпить чаю и поболтать, даже если состоишь в родстве с королевой. Во дворец вызывают. Меня вызвали через два дня после того, как я приехала в Лондон. У моей почтенной родственницы-королевы оказалась отлично налаженная секретная разведывательная служба. Сомневаюсь, чтобы о моем приезде ее величеству сообщила Зануда-Хилли, но королева как-то о нем проведала. Мне пришло письмо на особой дворцовой бумаге, подписанное личным королевским секретарем, сэром Джайлсом Понсонби-Смитом. В письме меня извещали, что ее величество будет рада, если я смогу явиться к ней на чашку чая. Вот поэтому-то в пятницу днем я и кралась во дворец. Королеве отказать нельзя.

Конечно, мне страх как хотелось узнать, зачем меня вызвали. У меня даже мелькнула мысль, что ее величество усадит меня пить чай, а сама тут же предъявит мне князя Зигфрида и вдобавок архиепископа Кентерберийского, чтобы обвенчать нас на месте. По правде говоря, чувствовала я себя как Анна Болейн, которую Генрих Восьмой зазвал на кубок эля, попросив не надевать платье с высоким воротом.

Свою высочайшую родню я не видела со времен моего дебюта, который вряд ли когда забуду, да и она, уверена, тоже. Я принадлежу к тем, у кого от волнения руки и ноги перестают слушаться. На меня надели платье с длиннющим шлейфом, а прическу украсили тремя нелепыми и длинными страусовыми перьями — так что катастрофа была гарантирована. Дождавшись своей очереди, я вошла в тронный зал под громогласный выкрик: «Леди Виктория Джорджиана Шарлотта Евгения Гленгаррийская и Раннохская!» и исполнила образцовый реверанс, как нас миллион раз учили в танцклассе, готовя к дебюту. Однако когда я попыталась подняться, то обнаружила, что умудрилась запутаться в шлейфе высоким каблуком. Я дернулась, но каблук не пускал, пришпилив меня к месту, как булавкой. Грациозным движением я потянула шлейф, чувствуя на себе пристальный взгляд королевского семейства. Тщетно. По обнаженной спине у меня потекла струйка пота. (Да, знаю, настоящие леди не потеют, но по спине у меня что-то потекло.) Я дернула за шлейф как можно сильнее. Каблук высвободился, и меня швырнуло вперед, как ядро из пушки — в тот самый миг, когда мне полагалось, пятясь, покинуть зал. Даже ее величество поглядела на меня с легким удивлением, хотя никто ничего мне не сказал, ни тогда, ни потом. Интересно, вспомнит ли об этом случае королева за чаем со сдобными булочками, подумала я.