Дворцовый переполох

— Ну и ну, удивила! — воскликнул он, распахивая дверь настежь. — Вот так поворотик, прямо как в книжке! Я не ждал тебя увидеть, почитай, еще цельный месяц. Как ты, голубка моя? Входи же и поцелуй дедулю.

Полагаю, стоит сообщить, что хотя одна из моих бабушек — дочь королевы Виктории, но мой единственный здравствующий дедушка — отставной полисмен-кокни, который живет в скромном домике в Эссексе, и в палисаднике у него красуются садовые гномы.

Я поцеловала дедушку, оцарапавшись о его небритую щеку. От него пахло карболовым мылом. Мы крепко обнялись.

— Я хорошо, дедуля. А как ты поживаешь?

— Не жалуюсь. Грудь, конечно, не такая крепкая, как в молодые годы, но на то она и старость, верно? Заходи же. У меня чайник греется и к чаю есть славный кусок кекса с тмином — одна грымза-соседка спекла. Только и делает, что таскает мне провизию, все надеется показать, какая она хорошая стряпуха и какая из нее выйдет славная женушка.

— А ты подумываешь жениться? — поинтересовалась я. — Ты ведь давно живешь один.

— И живу, и пообвыкся уже. Только мне не хватало, чтобы перед носом мельтешила какая-то старуха. Усаживайся поудобнее, мышка. На тебя поглядишь — сердечко радуется. — Дедушка снова просиял. — Ну, что тебя привело в нашу глухомань? Ты, смотрю, оголодала — кожа да кости.

— Да, я и правда оголодала, — кивнула я. — Прямиком с дворцового чаепития, а там удалось перехватить только чашку чая и два кусочка хлеба.

— Ну, уж я тебя накормлю получше да посытнее. Как насчет парочки яиц-пашот с жареным сыром, а потом кекса?

— Великолепно, — со счастливым вздохом откликнулась я.

— Спорю, ты этим дворцовым и словечком не обмолвилась, куда потом поедешь. — Дедушка суетился в чистенькой тесной кухне, готовил яйца. — Им бы это было против шерсти. Когда ты была совсем малюткой, они все перехватывали наши тебе письма.

— Да ты что!

— Еще как. Не хотели, чтобы ты водилась с нами, бедняками. Конечно, если бы твоя мамуля не порхала как птичка, а растила тебя как следует, мы бы вас навещали, или она бы привозила тебя сюда. Но она болталась неведомо где. Мы все тревожились, как ты там, бедная мышка — одна-одинешенька в огромном холодном замке.

— У меня была няня. И гувернантка, мисс Макалистер.

Дедушка снова широко улыбнулся. Улыбка у него была такая щедрая, что озаряла все лицо, он сиял каждой морщинкой.

— Ну, ты и выросла красавицей, тут не поспоришь. Только погляди на себя, настоящая леди. Поди, воздыхатели в очередь выстроились и за тебя соревнуются, а?

— Не совсем, — призналась я. — Собственно, сейчас я ничем особенным не занята и толком не знаю, как быть дальше. Видишь ли, содержание братец мне больше не платит. Жалуется, что сам обнищал.

— Вот жадюга поганый. Хочешь, я к нему наведаюсь и устрою вразумление?

— Нет, дедуся, спасибо. Ты тут ничем не поможешь. Я думаю, у брата с женой денег и правда в обрез, а я ему всего лишь сводная сестра, в конце-то концов. Он сказал, что всегда примет меня в замке Раннох, но развлекать маленького Пончика и помогать Хилли с ее вязанием — тоска страшная. Вот я и сбежала, совсем как мама. Только везет мне меньше. Я разбила бивак в нашем лондонском особняке. Бинки пока что позволил мне там пожить, но в доме холодина, центральное отопление отключено и прислуги ни души. Дедушка, может, ты покажешь мне, как растапливать камин, а?

Дедушка воззрился на меня, потом закатился сиплым смехом, который перешел в трудный кашель.

— Ой, уморила. И правда настоящая леди. Научить тебя топить камин? Сердечко мое, да я сам приеду к вам на Белгрейв-сквер и разожгу тебе камин, если надо. Или в любой момент приезжай и разбивай этот свой бивак у меня.

Глаза его довольно заблестели.

— Ты только представь, какие у них будут физиономии, когда они узнают, что тридцать четвертая в очереди на престол живет в Хорнчерче, и не в отдельном доме, а с соседями за стенкой!

Я тоже засмеялась.

— И правда, вот было бы весело. Я бы поселилась у тебя, дедушка, но тогда королева заторопится поскорее спихнуть меня какой-нибудь знатной тетушке во фрейлины. Она считает — мне срочно надо учиться, как вести господский дом.

— Что ж, полагаю, тебе это пригодится.

— Дедуля, да я от скуки умру. Ты не представляешь себе, как я тоскую после балов и приемов — светский сезон мой кончился, и я не знаю, чем заняться.

Чайник на плите засвистел. Дедушка заварил чай.

— Найди работу, — посоветовал он.

— Работу?

— Ты девочка умная. Образование получила что надо. Почему не поработать?

— Боюсь, меня не одобрят.

— Знатные не одобрят? Так они же тебе денег не дают. И ты не их собственность. Ты ведь не берешь деньги с народа за то, чтобы исполнять придворные обязанности. Живи на всю катушку, детка. Выясни, чем хочешь заниматься и кем быть.

— Ужасно соблазнительно, — сказала я. — В наши дни девушки кем только ни работают, им столько всего доступно.

— Еще бы. Только не ходи в актрисы, как твоя мамуля. Она была славной девушкой, воспитывали ее как полагается, но это пока она не размечталась и не подалась на сцену.

— Но ведь мама имела успех, разве нет? И разбогатела, и за герцога вышла.

— Да, но какой ценой, мышка? Какой ценой? Продала свою бессмертную душу. Именно, именно. А теперь цепляется за уходящую красоту и страх как боится, что наступит день — и мужчины потеряют к ней интерес.

— Мама ведь купила тебе этот дом?

— В щедрости ей не откажешь. Просто говорю, что ее как подменили — совсем другим человеком стала. Толкую с ней — а она как чужая.

— Это верно, — согласилась я. — Но я маму толком и не знала. Сейчас, кажется, у нее роман с немецким промышленником…

— Треклятые германцы, — проворчал дедушка. — Ты уже извини, что я бранюсь, мышка, но мне о них даже слышать тошно. А этот их новый, который Гитлер! От него добра не жди, ты уж мне поверь. За ним нужен глаз да глаз, попомни мои слова.

— Может, им такой сейчас и нужен. Восстановит страну, — предположила я.

Дедушка сердито насупился.

— Эта страна заслуживает того, что получила. Нечего ее восстанавливать. Ты в окопах не была, вот и говоришь.

— И ты не был, — напомнила я.

— Нет, но твой дядя Джимми воевал. Ему всего и было восемнадцать годков, погиб на фронте.

Я знать не знала, что у меня был дядя Джимми. Никто никогда не рассказывал.

— Прости. Мне жаль, — сказала я. — Это была страшная война. Будем молиться, чтобы она не повторилась.