Дворянство. Том 2

— Что ж, тогда будем ждать, — ощерился блондин. — Думаю, осталось недолго. Ветер больших перемен уже крепчает. Остров купил у тетрарха жизнь Артиго, так что многое изменится в Ойкумене. Очень многое. И очень скоро.

— Да, будем ждать, — поклонился Раньян, ухитрившись сделать это без капли почтения. Бретер также сохранил на лице выражение вежливой скуки, хотя один Пантократор знал, какой ценой ему это удалось.

И два бойца разошлись к большому неудовольствию всех наблюдателей, которые не слышали разговор, но приготовились к неизбежному поединку, а также обиранию покойника в качестве приятного бонуса.

Глава 27

Часть IV

Маленькая несмешная армия

Глава 27

Елена с грустью посмотрела на ногу, точнее на формирующийся шрам. Рана уже затянулась и сейчас так называемый «непрочный рубец», который легко можно было порвать неловким движением, замещался плотной соединительной тканью. Раньян поработал на совесть, как профессионал, шов получился хорошим, гангрена обошла стороной, но шрам обещал остаться с женщиной до конца жизни. Кроме того, рана и жесточайшая дезинфекция, скорее всего, повредили нервы. Подвижность сохранилась, однако бедро теперь все время ощущалось как-то не так, будто чужая конечность. Развились пониженная чувствительность к прикосновениям и наоборот, повышенная к холоду, неприятное покалывание в самый неожиданный момент.

По сравнению с ногой порез на животе можно было считать косметическим, несущественным, хотя и здесь остался тонкий белесый шрамик. Елена провела по нему кончиками пальцев, думая, что Пантократор, видимо, хранит ее. Чуть глубже — и дело вполне могло закончиться перитонитом. Опасное это занятие — бить людей острыми железками, люди ведь отвечают тем же…

Елена поднялась с кровати, встала, аккуратно распределяя вес на обе ноги, жестом отказалась от костыля, услужливо протянутого Виторой. Накинула поданный халат и сделала несколько приседаний. Кожа выше колена растянулась, и бедро тут же отозвалось уколом боли, предупреждая — рано, еще рано.

Что ж, ноги подождут.

Елена опять вздохнула. Делать зарядку совершенно не хотелось. Но надо. Женщина вздохнула третий или четвертый раз, раскручивая запястья, разогревая связки. Некстати заныли сросшиеся ребра на левом боку, протестуя против физкультуры, однако неизбежное уже началось.

— Как госпожа? — спросила Елена, переходя к массажу шеи и растиранию ушей. Служанка дала быстрый, краткий отчет из коего следовало, что все в пределах нормы. Беременность Дессоль подходила к завершению, баронессе явно поплохело, каждый день начинался с рвоты, но в целом ситуация развивалась более-менее приемлемо.

— Свинья?

— Готова, — отозвалась Витора. — На холоде.

— Опять в крови все будет, — пробормотала себе под нос Елена.

— Не будет, — тихонько заверила ее служанка.

— Что?

— Я сама свинку приколола, — поспешила объяснить Витора. — И кровь спустила как надо. На ужин кухарка сделает перепечь.

— Что? — повторила Елена.

— Перепечь, — прошептала девочка. — Пирожки… такие… кровь, свежая обязательно… иначе невкусно будет… яйцо… молоко…

Она стала запинаться на каждом слове, приходя в ужас от догадки, что допустила какую-то страшную оплошность и разгневала госпожу.

— Ясно, — поторопилась успокоить ее хозяйка. — Попробуем обязательно.

Уже не первый раз Елену приводило в замешательство это удивительное сочетание запредельной робости с безжалостной практичностью крестьянина. Витора впадала в панику от одной лишь мысли, что ей могут быть недовольны… и без всяких комплексов заколола поросную хрюшку, да еще спустив кровь. Потому что свинья — это еда, еду не жалеют, ее готовят и употребляют.

О, мир, о, нравы…

Закончив урезанный комплекс утреннего пилатеса, Елена села на табурет, вытянув ногу, помассировала мышцу. Нет, чувство легкого онемения проходить не желало.

— Мастер Пантин не заходил? — безнадежно, скорее для порядка спросила она. Служанка лишь помотала головой. Без синяков лицо у нее оказалось красивое и симметричное, даже сломанный нос его не слишком портил. Глаза по-анимешному большие, серые. Если бы еще не застывший в них потаенный страх, ожидание удара или окрика, запечатленное намертво, как насекомое в янтаре…

Фехтмейстер исчез, пропал без следа, без весточки, даже Раньян не сумел найти бывшего учителя. Должно быть, старый маг не желал иметь ничего общего с новой Хель, Хель-убийцей. Почему? Да кто его знает… Правила жизни воина-мага оставались загадкой для всех.

Бедро горело, как в огне, чувство было такое, будто в рану воткнули зазубренный кинжал и чуть проворачивали, ровно настолько, чтобы ощущение сохраняло остроту. Раньян объяснил, что это нормально и даже хорошо — рассеченная плоть нормально срасталась, обещая выздоровление. Но легче от понимания не становилось.

— Ладно, — пробормотала Елена, садясь в кресло, заваленное подушками, вытягивая ногу. — Тогда почитаем перед началом нового радостного дня. Подай книгу.

Елена почувствовала секундный укол совести — команда прозвучала в лучших традициях спесивого господства, то есть резко и по-хамски. Она хотела как-то перефразировать, добавить «пожалуйста», но тут бедро пробило как электрическим ударом, аж в глазах потемнело, и женщина мгновенно забыла о благих намерениях. Витора подняла со стола том в деревянной обложке и с огромным почтением отдала хозяйке. Сама, без просьбы подоткнула подушки, чтобы госпоже было удобнее полусидеть-полулежать. Елена благодарно кивнула, кусая губы от режущего зуда в больной ноге. Служанка присела рядом с кроватью на скамеечке в ожидании новых распоряжений.

Елена уже привычно нашла закладку в виде красного шнурка, открыла плотные страницы, сделанные из очень хорошей тряпичной (на века!) бумаги, прочла:

«Когда в Душе нет способности или сильной воли дабы избрать образ действий, то есть совершить угодный Богу выбор в вещах насущных и изменяемых, весьма полезно будет предложить некие правила, которые помогли бы личному исправлению, изменяя жизненное положение. Обдумай тщательно, что есть верная привычка? В противозначение привычке скверной она суть подпорка, что наделяет мудростью идущих по тропе богобоязненной жизни. Ибо верная привычка к любому деянию, будь оно умственное либо телесное, порождает Умение. Умение же, в свою очередь, при надлежащем числе неустанных повторений, делает слабое сильным, прежде в мыслях, затем в словах и наконец, в действиях. Таково будет начало Способа полного совершения испытания совести, о коем пойдет речь далее»

Абзац вызвал очень живое, острое — несмотря на минувшие годы — воспоминание.

Дед не любил иностранные фильмы. В этом не было какого-то принципиального неприятия, просто ему не нравилась «голливудщина» как общее культурное явление. Дед был твердокаменным прогрессистом, который искренне верил, что любое искусство должно учить чему-либо, делать человека лучше. И, соответственно, категорически отрицал развлекательный аспект. Тем удивительнее, что в один прекрасный день Леночка, которой тогда исполнилось лет двенадцать, застала Деда за просмотром какого-то свежего хита с Томом Крузом. Точнее даже не фильма, а одной сцены. Девочка удивилась, а старик сказал, что даже в похабном смотрилове можно найти что-то полезное. Он дал послушать и внучке диалог, который счел интересным, а затем добавил: вот глупый фильм с очень умной мыслью, которую полезно запомнить. И девочка запомнила, чтобы затем, конечно же, благополучно забыть. До поры, до времени…

Забавно и удивительно, как в двух произведениях, созданных разными людьми, в разные времена, в разных мирах повторилась одна и та же мысль.

К чему приводят тренировки? Они формируют навыки и превращают их в рефлексы. Заставляют людей, которые не очень умны, быть умнее. Учат быстрой оценке ситуации и быстрому действию.

Вот еще бы излагалось это все попроще… Хотя, следует признать, само по себе чтение чудовищных словесных конструкций неплохо нагружало и упражняло мозги. Одна фраза могла занимать целый абзац, а короткая мысль легко раскидывалась на пару страниц, поэтому требовались хорошая память и концентрация, чтобы держать в уме суть и посыл.