Дворянство. Том 2

— Но это что же такое… — едва ли не прошептал экзальтированный юноша. — Если какой-нибудь простолюдин, грязный смерд купит мою родовую землю, мое… э-э-э…

— «Белую» землю, часть личного семейного владения, — подсказал Ульпиан, даже не моргнув на «грязном смерде».

— Да! Так он что же… — молодой человек замер с некрасиво раззявленным ртом.

— Да, именно так, — с подлинной скорбью в голосе вздохнул Ульпиан. — Эта земля освобождена от тальи, независимо от положения владельца. Если, разумеется, упомянутый, так сказать гипотетический смерд сумеет обосновать законность владения. То есть неспоримость дарения или совершенной сделки. Дело сие непростое, но мне доводилось видеть успешные тому примеры.

Остаток консультации вышел скомканным и некрасивым даже больше чем ее начало и середина. Наследник едва ли не рыдал, горестно предвидя, как долги пожрут все наследство и категорически переживал о том, что низкородные быдланы уподобляются аристократии. До юноши постепенно — частями — доходило, что дорогой столичный знаток законов не спасет и не поможет сохранить наследство. В этой точке, как правило, и начинались попытки рукоприкладства от не привыкших стеснять себя в чем-либо благородных. Но не в этом случае, чему Елена, разумеется, была только рада.

— Суетные деньги, суетные, — пробормотал юрист, выпроводив клиента, вежливо, однако с непреклонной настойчивостью. — И тяжкие…

Елена понятия не имела, как зарабатывал юрист прежде, до появления в доме нового писца. Однако у женщины создалось впечатление, что, по крайней мере, сейчас Ульпиан работает будто бы с опаской, не в полную силу, сдерживая себя. Сторожко, как сказали бы на местных улицах, не по уровню мастера буквально международной известности. Словно глоссатор избегал привлекать в к себе внимание, производить какой-нибудь «социальный шум». Возможно, это было связано с давним разговором зимней ночью, возможно нет. А быть может Елена просто ошибалась, в конце концов, откуда ей знать, как положено работать знатоку права?

— Все, иди, могилы не ждут, — сварливо напутствовал Ульпиан.

Елена молча натянула кепку.

— Да, там тебе письмо принесли, — кинул ей в спину мэтр. — От Дан-Шина. Совсем забыл. Внизу заберешь.

Елена поморщилась, гадая, что вдруг могло понадобиться от нее хромому комиту. Имперский комиссар существовал в каком-то параллельном пространстве, занимался непонятными делами, судя по всему, безуспешно пытался расстроить переговоры между королевской семьей и островитянами. Если только нога не добила страдальца окончательно, и он таки не решился прибегнуть к помощи сомнительного медикуса. Но вряд ли, учитывая, что хотя университет в столицу так и не вернулся, одних лишь дипломированных докторов осталось не меньше десятка, а лекарей-хирургов можно было нанимать оптом.

Письмо женщина просмотрела у двери, перед тем как откинуть засов. Да, и в самом деле, удивительное дело, но Дан-Шин просил медицинской помощи. Путанно, вымученно и косноязычно, как человек не слишком изощренный в грамоте и привыкший требовать, а не молить. Но вполне однозначно. Послание, судя по всему, было писано собственноручно, на бумаге остались слабые следы карандаша, которым выделялись строки, а буквы походили на ученические каракули. Очевидно, комит научился писать не так уж давно. Интересно, он всю корреспонденцию ведет сам или не хотел посвящать кого-нибудь в суть затруднений?

Хм… забавно, подумала Елена, привычно сжигая письмо на огне свечки в прихожей. Что ж, за «посмотреть» спроса нет, ей и самой было интересно с чисто практической точки зрения, что могло вызвать такие симптомы. На Пустошах, да и после женщине с подобным встречаться не доводилось. Больная нога либо выздоравливала, либо отпиливалась, либо утаскивала хозяина в могилу, но всегда — быстро, за считанные дни, самое большее недели. Здесь же речь явно шла о чем-то хроническом и долгом.

Решено — глянуть, а там по ситуации. В конце концов, Дан-Шин не чей-нибудь фаворит из местной аристократии, ему вполне можно и отказать. Но вдруг проблема решаема? Заодно интересно было бы попробовать вызнать, как вообще обстоят дела в «верхах».

Накидывая короткий — до талии — плащик с капюшоном, скорее дождевик, нежели теплый аксессуар, Елена поймала себя на иррациональном желании надеть платье. Платья она не любила и в прошлой жизни, предпочитая джинсы, а уж местные — тяжелые, избыточно жаркие — вообще больше напоминали орудие изощренного издевательства над женщиной. Но все же… Однообразие надоедает, а мужские штаны с гульфиком она носит уже… второй или третий год?

Выход из дома проходил по стандартной процедуре, общей для всего Пайта — выглянуть через зарешеченное окошко, оценить диспозицию, убедиться, что снаружи нет ни засады, ни другой угрозы. Только после этого откинуть засов, снова проверить — не подкрадываются ли злодеи, привлеченные скрипом дерева и металла. Выскользнуть наружу через приоткрытую дверь. Слуга за спиной так же оперативно заперся, громыхнув засовом.

Елена поправила кепку, надвинув козырек ниже — безоблачное небо сегодня было отдано в полную власть солнца, свет буквально выжигал тени, заставляя болезненно щуриться. Опустила пониже пояс, чтобы сидел плотнее, поправила ножны. Старый и плохонький меч женщина продала недели три назад, купив мессер, похожий на тот, который одолжил ей когда-то для боя Чертежник. Оружие безыскусное, но практичное, короче большого ножа Раньяна и с почти прямым клинком. Двадцать коп — это было больно, но броня и оружие только дорожали, не похоже, чтобы на рынке в обозримом будущем наступил кризис перепроизводства.

Теперь следовало накопить пятьдесят (плюс-минус) серебряных монет и заказать себе меч наподобие того, каким учил владеть Пантин. Еще каких-нибудь несколько месяцев работы…

Дом Ульпиана расположился на самой границе между «чистым» районом, который представлял собой прямоугольник в центре города, и кварталами попроще. Так, чтобы не дразнить гусей вопросом «что этот простолюдин себе позволяет?!», но и не заставлять благородных клиентов ходить слишком далеко. До Храма отсюда было минут двадцать умеренно быстрой ходьбы, но Елена потратила не меньше получаса — пришлось обойти две могучие свары. Одна чисто бандитская, вторая выдалась интереснее — приспешники графских фамилий опять сошлись пеше и оружно, выясняя, кто здесь самый сильный.

Елена уже который раз становилась невольным свидетелем таких баталий, они разгорались по всему городу едва ли не ежедневно, обеспечивая стабильную норму раненых и покойников. Но женщина никак не могла понять — каким образом противники узнают своих и чужих? Предполагалось, что по символике и цветам враждующих домов, однако для ее взгляда все они были разодеты одинаково, то есть красочно-беспорядочно, как психоделические петухи. Приличный наемник — если конечно он не принадлежал к свите дворянина или не носит ливрею, скажем, «лучника тела» — жил как настоящий рок-н-рольщик, то есть быстро, дерзко и обязательно разукрасив себя как новогодняя елка. Поэтому гербовая бляха или медальон звенели, болтаясь в тесной компании с десятком брошей, заколок, оберегов и прочей бижутерии. А про цветные ленты и кокарды и говорить бессмысленно. Однако сами противники своего и чужого опознавали с первого же взгляда. Вот, что значит практика.

Итак, по десятку мордоворотов с каждой стороны занимались дракой. «Занимались» в данном случае описывало происходящее точнее всего, потому что противники явно не горели желанием биться «за живот», то есть насмерть. Если бы не настоящие кинжалы и короткие обоюдоострые мечи с гардами «восьмеркой», вошедшие в большую моду по всем городам Ойкумены, процедура походила бы на мероприятие для записи в протоколе и отчетности перед начальством. Усато-бородатые морды воинов были выразительны и преисполнены грустным осознанием с одной стороны бесполезности, а с другой — неизбежности текущего занятия. Ругались без огонька, дежурно оскорбляя «одноглазую шлюху» и «вяленых старперов». Раненых не добивали, да и вообще, кажется, целили больше по кольчугам — больно, синяки и кровоподтеки впечатляющие, однако в целом для жизни малоопасно.