Двойная игра

на всем побережье печально горят маяки." А.В.

Каждый раз с утра, когда все ещё спят, она приходит в старый сквер. Местные уличные кошки и дворники давно привыкли к её появлениям. Но они - единственные свидетели. Она подходит всегда к одной и той же лавочке, кладёт на неё свою сумку и какое-то время стоит рядом неподвижно. Потом она переводит дух, оглядывается по сторонам (но никого не замечает), достаёт из сумки скакалку и начинает с ней прыгать. Ровно пять десятков раз. Этого хватает, чтобы дыхание её сделалось прерывистым и немного вспотел широкий лоб. Тогда она выжидает несколько минут и прыгает ещё пятьдесят раз. Однажды она решила поставить рекорд, но ровно на сто первый раз её скакалка запуталась в ногах, она потеряла равновесие и плюхнулась прямо на асфальт. С тех пор она не любит эксперименты. Покончив с упражнением, она, наконец, садится на лавочку, достаёт из сумки термос с чаем, наливает кружку и спокойно пьёт, всматриваясь в небо. Лето давно закончилось, иссякло, растворилось в ознобе осеннего утра - теперь, ветерок приносит не его тёплые запахи, а банальные сухие листья, что служат ковровым покрытием каждое утро, пока их не сметут. Она толста и ей что-то около сорока; зачем ей приходить сюда каждое утро, она не знает. Не знает, когда прыгает, приминая асфальт, не знает, когда пьёт свой чай. Когда она смотрит на небо, она ни о чём не думает. Была бы она чуть внимательней, даже не так - смотрела бы чуть осмысленней, она заметила бы в сегодняшнем небе нечто необычное. Но этот номер с ней не пройдёт: человек не увидит того, до чего он не способен додуматься. Так что сейчас она сидит и смотрит на небо, с которым происходит <не пойми что>, но ничего <не видит>.

За этой сценой наблюдают двое. Мужчина и женщина. Они стоят прямо на крыше высокого дома, примкнувшего к скверу, откуда им хорошо видно и лавку в сквере и само небо. И главное, то, что на нём происходит. Он смотрит на небо <соучастно>, более напряжённо, чем это требуется от простого наблюдателя. Какое-то время его на крыше практически нет, затем черты его лица расслабляются, и он всё более становится похож на человека. Она менее напряжена (хотя её взгляд полон вызова); она ждёт, пока тот, кто стоит с ней рядом, будет готов к разговору. Наконец, она спрашивает:

– Ну что, готово?

– А разве вы не видите?
– отвечает тот.
– Я думаю, он будет доволен. Хотя, лично я бы это носить не стал.

– Да вам и не к чему. Дорогой мой, ну неужели вы не заметили, что у этого мира появилась любовница? Раньше вы были куда более проницательны.

Они оба удовлетворённо смотрят в сторону неба, затем их внимание привлекает толстушка. Сейчас она как раз совершает свой восемьдесят четвёртый прыжок.

– Вы имеете ввиду ее?
– он насмешливо приподнимает брови и смотрит вниз.

– Не говорите ерунды, - сухо отвечает она, - вам прекрасно известно, что я не знаю, кто эта сучка.

Конечно, ему прекрасно известно. Ещё бы он ничего не знал! Но когда выполняешь подобные заказы, лучше всего не говорить лишнего. Особенно, когда имеешь дело с бывшей женой бога . Впрочем, она и сама это понимает. Сейчас она внимательно следит за завершающим этапом его работы, разглядывая утреннее небо. Само небо тут и там разлиновано конденсационными следами от пролетающих самолётов. Но её не обмануть. "Самолёты - раскройщики неба" - думает она.
– "Кое-кому приспичило отправиться на свидание, и портье срочно шьёт ему новый костюм".

Какое-то время они оба молчат. Толстушка доделала зарядку и уже успела куда-то уйти.

– Вы же не ревнуете его?
– Наконец, аккуратно спрашивает он.

– А вам не приходило в голову, что после того, как мы развелись, у меня имелись и другие любовники?

Он переваривает эти её слова; с виду его реакция похожа на Винни-Пуховское "Ну и дела". Впрочем, через какое-то время он думает: "Да нет, не может быть", а ещё спустя немного - "Хотя... Никогда же не знаешь, может быть всё что угодно".

– Вы же ещё хотели меня о чём-то спросить, не правда ли?
– И она заглядывает в его глаза, как будто уже прекрасно знает, <о чём именно>.

– Вы правы. Только вот я никак не могу сформулировать вопрос. Вы простите меня, если я выражусь банально: что же произошло?

– Ха! Мой бывший муж предпочитает не делиться своими тайнами с собственным имиджмейкером!? Это на него не похоже. На самом деле, он просто веселится, поверьте мне.

– А что же тогда стало с этими тремя?

– Да ничего не стало. Пока что. Хотя возможно, излишняя любовь к художникам, на этот раз его несколько подвела... Но я решительно отказываюсь продолжать разговор в этом месте! Угостите меня чем-нибудь? (нет, она это не серьёзно - для неё это было бы слишком резким падением с карьерной лестницы)

– Как вам угодно. Надеюсь, ваш бывший муж не обидится, если мы с вами немного о нём поговорим?

– Ох, он тот ещё шутник.

* * *

Очень необычный ресторан. Официанты - все как один безголовые красавцы плавно передвигаются между столами, обслуживая посетителей. Он и она сидят друг напротив друга за уютным круглым столиком в центре зала. Кажется, ресторан летит. Он сидит, сохраняя безупречную осанку, и дегустирует вино. Она склонилась над целым подносом еды, который уже успела наполовину опустошить. Называя вещи своими именами, она жрёт как лошадь. Наконец, когда с едой покончено, и ей приносят второй по счёту бокал вина (только в отличие от его бокала, этот наполнен до краёв), она откидывается на спинку стула, закуривает и смотрит прямо на своего собеседника. Сдаётся, какое-то время она не въезжает, что за мсье сидит напротив её. Он угадывает её замешательство и мягко произносит:

– Кажется, вы собирались рассказать про художника и его друзей.

Ах, ну да. Был же ещё и художник. Она с грустью смотрит на бокал, что сжимает в руке, ставит его на стол и начинает рассказывать:

– Видите ли, в чём дело. Художнику довольно быстро наскучило писать портреты. Да и вообще, не его это был профиль, скажу я вам. Он поделился этими мыслями со своим приятелем-подельником, кажется, денщиком, или что-то в этом роде. Но тот откровенно очковал что-то менять в их и без того прибыльном деле. Хотя и обещал подумать. А художника тянуло к своим картинам, к вольным сюжетам. К тому же ему изрядно уже надоели эти бесконечно недовольные рожи, сжигающие прямо в студии его работы. Он был даже рад вернуться в свою прежнюю тесную мастерскую, лишь бы заниматься любимым делом. Тогда он собрался с духом, и поставил своему дружку чёткие условия: либо они продают картины, которые он будет писать на заказ, либо вообще ничего.
– Тут она дотягивается до бокала, и на какое-то время опять уходит в себя.

– И что же было дальше?
– Вежливо спрашивает он.

– Да они лоханулись на первом же заказе!!!

Впрочем, видя, насколько непонимающим выглядит её собеседник, она берёт с соседнего стола появившийся там бокал с вином, отпивает, и пускается в разъяснения:

– Ну как же, неужели вам непонятно, как он писал свои картины? Секундочку... Официант!? На борту есть свежие газеты?

Появляется очаровательный безголовый юноша со стопкой газет, она вытаскивает из неё первую попавшуюся и начинает листать. Наконец, видимо, находит, что искала, и протягивает газету своему собеседнику:

– Вот, держите!

Вероятно, начать следует с того, что газета называется "Наш ёбаный завод". Над указанной своей спутницей статьёй, он видит смутно знакомую иллюстрацию - явно невменяемого человека, прислонившегося к капоту старенького автобуса. Под иллюстрацией название заметки: "Число жертв в автомобильной катастрофе сократилось с восьми до семи", и чуть ниже: "Один из пассажиров воскрес". Нечаянно соскочившие со страницы строчки гласили: "...Раннее сообщалось о восьми летальных исходах. Однако, один из пассажиров автобуса, скончавшийся в ходе аварии от восторга от прикосновений, позднее был признан, как действительно воскресший ввиду полного раскаяния (пассажиром был перепутан номер рейсового автобуса - прим. ред.)".

– Так вот, - как ни в чём не бывало, продолжала она, - художник успевал рисовать только наброски, всё равно же все отказывались от картин, а это так, лёгкий нокаут, не более того. А тут этому гению, видите ли, надоело работать с портретами и он вернулся к своим любимым сюжетным картинам. Ну как вернулся - его дружок мыкался-мыкался, да и подыскал ему какого-то вшивого клиента, которому приспичило повесить у себя картину, изображающую конец света.

– И что?

– И пиздец. Им не заплатили.