Двойная игра

* * *

– Так, стало быть...
– От рассеянности он пригубил вина из её бокала. Совсем чуть-чуть.

– Конечно. Я же говорю, хренов гений! Устроить апокалипсис, да ещё не по дури какой, а по сути, заручившись поддержкой моего бывшего - это, я вам скажу, надо иметь талант! Вот, что бывает, когда не ложишься спать - пришёл к нему заказчик утром, глянул на эскиз, а в нём... У заказчика, ясное дело, челюсть едет, да ещё и обороты набирает, а сам к выходу пятится. А этот, что? Достал краски, принялся дописывать. "Я художник, я так вижу" - сказал он.

– Подождите, так получается, как вы выразились... Его новая любовница - она и есть?

– Ну, смелее же!

– Она и есть этот самый новый свет?

– А вы как думали? Конечно! Неужели вы полагали, что на этом всё закончится?..

– Ну, лично для меня - это вряд ли, вы правы... Но вот для всех остальных?
– И хоть для какой-то наглядности он обводит взглядом остальных посетителей ресторана.

– А, вы про этих? Так они ещё не в курсе! Тут какое дело: они же взлетели <до>, а приземлятся <после>, так что у этих ребят ещё всё впереди, будьте уверенны... Только прошу вас, не сообщайте им пока что ничего. Всё-таки готовят здесь вкусно, а подобное известие испортит им аппетит. Что ж, а мне, пожалуй, пора. Хотелось бы, знаете ли, ещё успеть поболтать с одним типом из этой троицы...

Её больше не было в ресторане. Он посидел ещё какое-то время, наблюдая за публикой и официантами, и тоже исчез. Несколько позже, в подъезде жилого дома, он обнаружил генерала, бесконечно печального, окруженного группой рассерженных людей. Впрочем, эти самые люди были <не помехой>. От одного его хмурого взгляда в их сторону, они как-то сразу поникли, перестали угрожать генералу расправой, если тот "им не вернёт их деньги", и стали по одному вытекать из подъезда от греха подальше. Впрочем, генерала это ни капли не обрадовало. Кажется, он вообще их не замечал. Его бесконечная печаль заключалась, скорее в его мундире, а точнее, в том, во что тот превратился. Мгновенно оценив ситуацию, гость услужливо поинтересовался у генерала:

– Могу ли я вам помочь?

– Что? Вы мне?
– Генерал поднял на него голову и какое-то время критически его осматривал.
– Сомневаюсь. Тут уже ничем не поможешь, - с горечью проговорил он, - у меня был замечательный, новенький с иголочки мундир, а что теперь? Теперь это тряпка цвета кровавой какашки. И она никогда снова не станет новым мундиром, вот в чём дело!

– Ну что вы! Для меня это проще простого! К тому же, скажу я вам, я, бывало, сталкивался и с куда более запущенными случаями.

И не дожидаясь одобрения генерала, тот приблизился к нему на расстояние вытянутой руки, с секунду сосредоточенно на него поглядел, и затем удовлетворённо опустился рядом с ним на ступеньку. Мундир генерала переливался всеми оттенками новизны.

– Ну что, так вам лучше?

Но генерал по-прежнему был довольно хмур, хотя уже не настолько. Он в глубокой задумчивости смотрел прямо перед собой, затем, переведя взгляд на своего собеседника, произнёс:

– А я полагал, вы пришли сюда для того, чтобы меня убить.

– А вам разве неизвестно, что существует обычай хоронить покойников в чистой одежде?
– Парировал его собеседник.

– Ах, вот оно что, - только и произнёс генерал, вновь уставившись перед собой.

– Прошу меня простить, это была неудачная шутка. Я - всего лишь портье. У меня не всегда получается столь же удачно шутить, как у некоторых моих клиентов... Однако я пришёл сюда, чтобы с вами поговорить. Если, вы конечно, не возражаете.
– Он выждал небольшую паузу.
– Возможно так же, тот вопрос, который я намереваюсь вам задать, придётся вам не по вкусу, но... Пожалуй, я всё же начну с другого, и спрошу так: для чего вы этим занимались?

Генерал молчалив. Это - первый раз, когда его спросили об этом. Потому он решил всё как следует обдумать, а уж потом ответил:

– Разумеется, это было не ради денег, да вы это понимаете. Точнее, не только ради них. Было ещё и другое... Я прекрасно понимал чувства наших заказчиков. И в каком-то смысле, мне их очень не хватало.
– Несмотря на взятую паузу на размышления, у генерала так и не получилось четко сформулировать свою мысль. Впрочем, его собеседник и без того всё понял. "Я так и знал" - подумал тот.

– В таком случае, вы позволите, если я немножко приду вам на помощь? Вы хотели сказать, что когда вы причиняете кому-то вред, это помогает вам испытывать <сопереживание>? Я ведь прав?

– Пожалуй.

– Но в таком случае вы должны понимать, что у этого сопереживания есть ещё и другое имя... И вот что я вам предложу, послушайте: однажды, когда в один город пришла война, у солдат, защищавших его, появилась такая традиция - один солдат подходил к другому, указывал рукой сначала на свой карман, а затем на карман другого солдата и говорил: махнём не глядя? Так они могли обменяться чем угодно, ведь каждому было неведомо, сколько тому ещё остаётся жить... Но я предлагаю вам сейчас поменяться не какими-то вещами, а убеждениями. Взглядами на жизнь... Ну так что, махнём не глядя?

Генерал сглотнул. Скорее всего, это то, что по-настоящему способно ему помочь. Только вот, нет, он не может так с <собою > поступить. Он отрицательно помотал головой (в горле пересохло). Его собеседник, не скрывая разочарования, поднялся и медленно двинулся в сторону выхода, по пути обронив:

– Очень жаль. Я бы на вашем месте рискнул. Что ж, надеюсь, вам действительно понравился ваш новый костюм. А мне уже пора идти, прошу меня извинить.

Когда он уже открывал подъездную дверь, его настиг вопрос генерала:

– Скажите, я когда-нибудь смогу выйти отсюда?

– Нет.

* * *

Художник находился в своей мастерской. Правда, вид её существенно изменился. На место и без того привычного творческого бардака явился настоящий хаос: ни один из предметов, ни одна из картин не лежала на своём месте. Кто-то умудрился переломать не только мебель, но и снести часть стен. Некоторые из картин были сожжены. Впрочем, кое-какие он извлекал из завалов мусора, не найдя ни них не единого повреждения... От простого его молчаливого равнодушия с виду не осталось и следа. Его губы безостановочно шевелились, он словно бы вёл непрекращающийся диалог с кем-то. Обнаруживая всё новые и новые свои работы навсегда изувеченными, он начинал с <кем-то> переговариваться уже в голос.

"Ну как ты можешь?" - говорил он.

(Нет ответа)

"Ты не права. Я же ничего не делал для себя. Вся моя любовь была не к форме, а к воплощению. Я не ценил свои картины, но я хотел, чтобы они жили. Они не были нужны мне самому, так зачем ты это сделала?"

(Нет ответа. Хотя? Нет, всё-таки нет)

В мастерской ничего не меняется. Художник подходит в маленькому окошку под потолком, выходящему в тесный дворик. Он чувствует <её>. Она где-то здесь, рядом.

"Ты ведь понимаешь, что я говорю о <безусловной> любви? Той, которая ничего не просит взамен. Той, которой меня научила ты сама. Что? Ты спрашиваешь, вижу ли я разницу между любовью к своим картинам и любовью к тебе?"