Двойной без сахара
Шрифт:
— Думаешь, уже можно потревожить мисс Брукнэлл? — спросил Шон, вымыв посуду.
— Я оставила чемодан прямо у дверей. У тебя есть ключ. Если что, просто заберем вещи без лишнего прощания.
Мне очень хотелось уехать, не прощаясь, но я сомневалась, что так получится. И действительно Лиззи не спала. Она сидела в шезлонге после йоги с пледом на плечах. Утро оставалось промозглым, несмотря на первые проблески солнца. Сильвии не было видно. Вот и хорошо, а то Шон, оценив ее возраст, еще усомнится в любви к ней моего Эрика.
— Какая неожиданность, мистер Мур, — выдала Лиззи сухо на его приветствие и окинула меня ледяным взглядом. — Я уже собралась
Ее взгляд остался на мне, даже когда Шон выразил соболезнования и сказал, что она в любое время может закрыть коттедж и бросить ключ в почтовый ящик.
— Я заберу вещи? — спросил он меня и, когда я кивнула, ушел.
— Что он тут делает? — прошипела Лиззи, делая ко мне шаг. — Зачем ты ему позвонила? Ты спятила?!
Лиззи схватила меня за плечи, но я вырвалась.
— Он едет в Дублин к сестре и подбросит меня до гостиницы. Твои переживания напрасны. Это зовется ирландским гостеприимством.
— Лана, не смей опускаться до уровня Шона Мура! Не дури, слышишь меня?!
— Опускаться? Мне б подняться до его уровня. Он — профессор музыки в университете Корка, а у меня всего лишь бакалавр.
Лицо Лиззи окаменело.
— Ты шутишь?
— Нет, Лиззи. Он профессор, который умеет сам починить кран. Таких очень мало. Прямо находка.
— Лана…
— Я улетаю в Лондон и затем в Сан-Франциско, — перебила я. — Хватит учить меня, как вести себя с мужчинами. Ты в этом ничего не смыслишь! Я напишу, когда доберусь до Калифорнии.
Хотелось сказать, пришлю открытку. Только куда? Адрес Сильвии в Милане я не знала. Лиззи еще что-то сказала, но я приказала ушам не слушать — она больше мне не указ.
Шон не возвращался. Наверное, ждет в машине, давая время проститься без свидетелей. Но я все уже сказала ей. Объятия — лишнее. Я развернулась и ушла, стараясь не шуршать гравием, чтобы не разбудить Сильвию.
Глава 42 "Последняя ночь в Дублине"
— I Vale! Ojala que llueva cafe…
— Что он спел? — спросил Шон, проводив приятеля взглядом. Через открытую дверь кофейни мы видели, как Роберто отстегнул велосипед от столба и, махнув нам рукой, укатил.
— Он надеется, что пойдет кофейный дождь, а остальные слова я не поняла. У него жуткий барселонский акцент. Не для моих калифорнийских ушей, — попыталась я не смотреть ни на Шона, ни в телефон, где в Ютубе на паузе стояла запись с концерта группы Роберто и Сэма.
С Сэмом я еще не познакомилась, а Роберто произвел приятное впечатление. Чуть ниже Шона, до боли худой, с коротко подстриженной курчавой черной копной волос и яркими живыми глазами. Узнав, что я из Калифорнии и чуть говорю по-испански, он тут же перешел на родной язык, хотя только по внешности можно было угадать, что парень не местный. Мы встретились в кафе. Он сидел у дальней стены над пустой чашкой, и тут же подскочил, чтобы уступить мне место. Столиков на троих здесь не было, да и разнополых пар тоже не наблюдалось. Только в очереди за кофе стояла женщина явно за стаканчиком на вынос. Шон сделал заказ и вернулся к нам, сурово взглянув на Роберто, который, присев на спинке моего кресла, показывал мне запись из паба. Из-за громкоголосых молодых людей пришлось припасть к телефону ухом — музыку я с трудом, но расслышала, а песня была на гэльском. Красиво и, видимо, про любовь, судя по выражению глаз исполнителя и таинственной улыбке Роберто.
За секунду до возвращения Шона он открыл мне секрет авторства сего музыкального шедевра.— Почему не рассказал, что ко всему прочему пишешь песни? — спросила я, чтобы нарушить неловкую тишину, воцарившуюся над нашим столиком после ухода Роберто, словно мы схватили с соседнего диванчика по подушке и закусили ее.
— Просто мы с тобой еще мало знакомы, — выдал Шон через секунд двадцать привычный ответ.
— Так что еще мне предстоит узнать о тебе? — дополнила я вопрос, стараясь смягчить рвущиеся наружу грубые нотки, созвучные его ответу.
— Больше ничего не узнаешь, если улетишь завтра в Лондон.
Решил, значит, интриговать, за два часа дороги поняв, что решение мое окончательное и обжалованию не подлежит. Жаль, песня шикарная. Хотелось похвалить, но раз слова Роберто приняты в штыки, настаивать не буду. Ты у нас не пытаешься производить впечатление, потому что знаешь, что тебя похвалят другие, и будто случайно сводишь меня с этими людьми. Тонкая игра, да белые нитки следовало б сменить на изумрудные, чтобы не так в глаза бросались.
— Добавила в избранное, буду слушать на досуге. И знакомым советовать, — проговорила я, не выдержав его тяжелый взгляд. — О, спасибо… — сказала я уже мужчине, принесшему долгожданный кофе. С сердечками, черт его дери, и я не удержалась от комментария. Правда, произнесла почти шепотом: — Он полчаса сердечки рисовал?
— Когда люди приходят в кафе, они стремятся как можно дольше побыть на расстоянии вытянутой руки, смотря друг другу в глаза. Кофе — это не фаст-фуд, это общение, и именно поэтому сердечки на пенке рисуются так долго.
— Шон, уверена, на твоих лекциях студенты не засыпали. А я усну и с кофе, если ты будешь на все мои вопросы отмалчиваться.
— Ты сама попросила меня больше не говорить про Кару.
— Про нее можешь молчать. Говори про песню.
— Эта песня — моя попытка удержать Кару. Провальная. А песня, как ни странно, у публики уже столько лет пользуется популярностью. Наверное, потому что Роб великолепный гитарист, а гэльского никто не понимает.
— А, может, просто Кара — дура? — выдала я, коснувшись губами обжигающей сердечной пенки.
— Тогда не будь дурой ты.
Я уже дура, раз не в состоянии удержать язык за зубами. Шон Мур вывернет наизнанку любую мою фразу. Это его родной язык, а я не в состоянии объяснить по-английски элементарных вещей — я осталась с ним так надолго случайно, а не потому что меня послали ему небеса, как второй шанс. Шону просто надоело ждать чуда, и он ухватился за меня в надежде самостоятельно вырастить из гадкого утенка лебедя, но я умру в его клетке и дрожащими руками никогда не попаду ключом в замок — я не смогу обидеть его уходом, как не смогла когда-то Сильвия уйти от Эдварда, переломав столько жизней своей нерешительностью, враньем и молчанием. Мою жизнь в том числе. Но я не продолжу эту череду, не стану новой «карой» Шона.
— Я не понимаю гэльского, — попыталась отшутиться я и ткнула ложкой в принесенный задолго до кофе морковный торт. Такой огромный кусок мне не осилить. Наверное, он отрезан таким большим в надежде, что его съедят вдвоем. Нет, нет, нет… Никакой бариста, сколько бы сердечек ни вывел на пенке моего кофе, не заставит меня протянуть ко рту Шона ложку. У него в кармане ключ от пустой сейчас квартиры, которая в трех шагах отсюда. Как в дешевом кино или глупом подростковом романе. Нет и еще раз нет. Я не буду настолько дурой.