Двуликий бог. Книга 2

Пир у Эгира гремел весь день и весь вечер, брага лилась, не переставая. Накануне хозяин оплошал и не сумел угостить часть прибывших заранее гостей, как следует, и на второй день искупал свою вину в двойном размере. Асы хохотали и спорили, Локи и Тор вспоминали свои приключения, части из которых и я стала свидетелем, кое-где привирая и приукрашивая, отчего их истории всё больше походили на легенды. Браги скользил ловкими пальцами по струнам своей сладкозвучной арфы и подбирал мелодии и окончания, явно намереваясь обратить сказы двух асов в прекрасные песни. Идунн склонилась подле него, заслушавшись и прикрыв глаза от удовольствия.

Многие навестили Эгира, всех и не перечислить. Моё внимание привлекли ледяные бледно-голубые глаза, сверкавшие ненавистью. Скади и Ньёрд давно уже не жили вместе, не приходились друг другу мужем и женой, как и предсказывал Локи. Однако они сумели сохранить тёплые дружеские отношения, что для меня оставалось загадкой. Может быть, богиня зимы не забыла доброго обращения Фрейра и его ласкового отца, может, и правда питала когда-то к богу лета нежные чувства, но на пиру Эгира они сидели вместе. Асы привыкли к ней, и, хотя Скади вернулась в ледяной чертог своего отца, где проводила большую часть времени, по-прежнему считали её своей, супругой одного из них.

Когда наши взгляды встретились, я невольно вздрогнула: красивое правильное лицо гримтурсенки пересекал уродливый широкий шрам, тянущийся от уголка губ до самого виска. И по ярости в её обычно безразличных глазах я догадывалась, кто мог его нанести. Если мои предположения были верны, то Скади ещё повезло, что каким-то чудом она не рассталась с жизнью. Должно быть, провидение уберегло, не иначе. Чаще всего Локи доводил задуманное до конца. Он тоже заметил ледяную красавицу, и выражение самодовольства, промелькнувшее на его лице, развеяло мои сомнения. Бог обмана с ядовитой усмешкой на губах склонил голову в знак деланного почтения, отчего великанша стиснула зубы, сжала драгоценный кубок с такой силой и ненавистью, что погнула его. В тот миг мне в голову пришла страшная и жестокая мысль: лучше бы он убил её, покончил с этой враждой раз и навсегда. Ведь Скади не забудет, она обязательно вернётся, чтобы отомстить.

Предчувствие снова напомнило о себе, всколыхнулось в груди, мешая дышать. Когда оно поднималось изнутри, охватывая и увлекая меня, словно волна, я понимала, что уловила нечто важное, связанное с грядущими событиями. И Скади являлась их частью. Подло так говорить, подло так даже думать, но лучше бы Локи расправился с ней, не ограничившись страшным напоминанием через всё лицо. Заразительный смех бога лукавства отвлёк меня от мрачных мыслей, вернул в реальность. Вспоминали невесту Трюма, и повествование казалось таким надуманным и преувеличенным, что в него бы и не поверилось, если бы я сама не присутствовала при описываемых событиях. Это была наша тайна: Локи, Тора и меня, и даже простодушный громовержец, единожды поклявшись, так никогда больше и не выдал её.

Пиршество уже окутала глубокая ночь, когда асы и ваны начали расходиться — кто по гостевым покоям чертога Эгира, упившись до смерти, кто по коням и колесницам. Локи выцепил меня из толпы, чтобы поделиться вестью, пронзившей меня подобно удару молнии. Он оставлял меня одну на долгое-долгое время ради путешествия в Мидгард. Один возвращался в мир людей, чтобы изведать их жизнь и набраться новой мудрости, а потому искал себе спутника. Я знала, для Локи это предложение, от которого нельзя отказаться. Знала также, что каверзный ас вовсе не мудрости ищет в срединном мире. Однако всё было решено. Моего мнения не спрашивали, только ставили в известность. Что-то защемило в груди, и я, верно, бросилась бы на колени перед Локи в присутствии верховных богов, чтобы умолять его остаться, если бы повелитель не поймал меня за плечо.

Его ледяной взгляд лишал всякой надежды, до боли сдавившие плечо пальцы как бы говорили: «Замолчи и не позорь меня!», лицо окаменело, однако предчувствие, направлявшее меня, оказалось такой силы, что я отринула страх и сомнения прочь, приблизилась к повелителю вплотную и обратила на него взор пронзительных глаз. Едва слышным дрожащим голосом я умоляла его остаться, напоминала о своём ощущении, которое ещё ни разу не обмануло и не подвело меня, заклинала, едва не плакала. Я просила его подумать, изменить своё решение, но Локи не пожелал слушать. Он оборвал меня и с присущей ему язвительной жестокостью посмеялся над моими пустыми страхами и сомнительными ощущениями, оттолкнул от себя, отвернулся.

Я ощутила себя совершенно бессильной. Я смотрела, как он вставал плечом к плечу со Всеотцом, и понимала, что не могу преодолеть предназначения, побороть судьбу, как бы ни рвалась, как бы ни кричала, что бы ни делала. Мой любимый мужчина уходил, смеясь, только ему характерным жестом запрокинув голову и запустив ладонь в волосы, а я знала уже тогда, что больше никогда не увижу его таким. Видела с пронзительной ясностью: что-то произойдёт, нечто такое, что изменит весь привычный нам мир. Я провожала взглядом его сильную спину, как в последний раз, а затем вдруг ощутила тупую ноющую боль в шее под затылком, жар, нарастающую пульсацию. Судорожным движением руки я зажала больное место, поморщилась и лишилась чувств.

Я видела странный сон. Выдру, сидящую на островке посреди быстрой реки и разрывающую зубами лосося. Ловко брошенный камень, пробивший зверю череп и погубивший его, а затем одну только его шкурку, разложенную на холодной земле. Колдовскую сеть необыкновенной ширины, волочившуюся по дну, и огромную щуку, рвущуюся в ней, когда добычу выволокли на берег. Рыбина задыхалась, открывая и закрывая рот, била плавниками, а затем вдруг обернулась в уродливого цверга, и я похолодела, потому что уже видела его однажды в видении, насланном на меня чарами золотого цветка. И снова я узрела бесценное сокровище, горы золота и драгоценных камней, редкого оружия и сияющих щитов. Но не оно влекло меня во сне.

Кольцо на пальце коротышки. Золотое кольцо, которое он прятал за спиной, кольцо с оттиском руны власти, дающее небывалое могущество. Проклятое кольцо, вобравшее в себя ненависть, и боль, и страх, и алчность, и жестокость. Я не решилась коснуться его во сне. Просто не смогла, пусть оно и взывало ко мне. Нет, блеск золота не манил меня, не сумел поработить. И в тот же миг всё исчезло, смешалось, явило мне шкуру убитой выдры, каждый волосок которой был накрыт золотой безделушкой или драгоценным камнем. Маленькая шкурка, стоившая бесценного сокровища. И кольца власти, что опустилось на неё последним, придавив к земле оставшийся ус.

Острая боль вырвала меня из забытья, отчего я не сумела узнать, что же произойдёт дальше. Застонав, я приоткрыла глаза, которые слепил яркий солнечный свет. Дрогнувшие кончики пальцев сами собой потянулись к шее, к тому злосчастному месту, на котором в своё время Локи вырезал защитные руны. Давно забытые и зажившие шрамы вскрылись, подобно свежим ранам, и закровоточили. Я ощутила это, коснувшись горячей вязкой крови, стекавшей по шее, и не сумела сдержать судорожного вздоха, разбудив спящего на полу у подножия постели лекаря. Хельга встрепенулась. Оказалось, что я не приходила в себя три долгих дня. Оказалось, что раны действительно открылись, и защитное заклинание было сломлено. Оказалось, что мой странный сон был и не сном вовсе, а видением, пророчеством.

Миновало больше года с тех пор, как Один и Локи покинули Асгард, а я ни на минуту не забывала таинственное предсказание судьбы. Те месяцы я прожила, как в тумане, словно во сне, и сумела сохранить рассудок только благодаря поддержке и утешению подросшего сына. Ему едва исполнилось семнадцать лет, однако Нарви уже успел повзрослеть, слишком многому ему довелось стать свидетелем за свою короткую жизнь, увидеть, узнать, прочувствовать. Сын оказался наделён поразительным даром проницательности, его соколиные глаза видели всё, что творилось внутри собеседника. Нарви видел и различал ложь, его было невозможно обмануть ни с добрыми намерениями, ни со злыми. Сын бога обмана сам презирал и отвергал неправду и неискренность. Его твёрдое плечо и неиссякаемая преданность и любовь к госпоже спасли, исцелили меня, позволили выстоять в то неясное и непростое время.