Двуликий бог
Шрифт:
Глава 11
Мы не виделись ещё несколько дней, казавшихся мне вечностью, и самые страшные догадки начинали закрадываться в моё буйное воображение. Я тосковала по Локи, снова и снова раскаивалась в неосторожно брошенных словах и задыхалась от ужаса при мысли, что лукавый ас охладел ко мне раз и навсегда. Чтобы чем-то занять руки и голову и не сойти с ума окончательно, я начала хозяйничать в чужом чертоге. Пришло время вступить в свои законные права и стать госпожой золотого дворца, как бы страшно и трудно это ни было. Всё, что мне оставалось, — это быть стойкой и придерживаться своего выбора. Поэтому сначала я разобралась со своим внушительным приданным, не особенно-то мне и желанным, затем с новыми слугами, присланными в золотые палаты
Конечно, все они были вежливы и достаточно покорны, но я очень чётко ощущала, кто относился ко мне с симпатией, а кто принимал за выскочку, задержавшуюся в чертоге их повелителя в результате страшного недоразумения. С последними не всегда легко было совладать, но я училась. Училась быть сильной и справедливой, иногда — гордой, когда надо — простой, держать себя как госпожа или вести себя как равная. Я изучала работу самых разных помещений: и мастерских, и кузниц, и кухонь. Со всеми знакомилась, обо всём расспрашивала. Иногда получала увлекательный рассказ, иногда сталкивалась с холодом и непониманием, но всё же не унывала и продолжала искать подход к каждому из своих подчинённых. В конце концов, даже суровый Хакан начал изредка улыбаться мне уголками губ, а важная Рагна, склонившись, преподнесла госпоже связку ключей.
Вопреки ожиданиям окружающих и прежде всего моих собственных служанок, я не покинула золотого дворца и приняла важный знак с достоинством истинной хозяйки. Я ещё не считала чертоги бога огня своим домом, однако они уже не казались мне таким чужими и безучастными. Казалось, я выбрала верный путь, пусть и очень извилистый, и только одно тревожило меня: отсутствие Локи. Иногда мне казалось, что где-то на верхнем ярусе совсем рядом промелькнул знакомый рыжий огонь волос, затих решительный скорый шаг, но неизменно никого не оказывалось рядом. Возможно, я тронулась рассудком от огорчения. А может, независимый ас был где-то рядом, но больше не замечал меня. В любом случае, дальше так продолжаться не могло.
И одной беспокойной ночью всё изменилось. Беспокойной поначалу она была для всего дворца, но только не для меня. Я проводила тихий вечер за шитьём в своих покоях, отдыхая после дневной суеты, постепенно становившейся мне привычной. В большом и богатом чертоге всегда находились какие-то дела и заботы, даже если ты госпожа. Особенно, если ты госпожа. Часто приходилось разрешать споры и распри и ставить на место особенно зазнавшихся слуг. Иногда требовалось даже наказывать провинившихся, хотя я очень сильно не любила этого делать. И, когда, наконец, мне выдались несколько часов тишины и покоя, в дверь постучали.
— Войди, — уже привычно коротко бросила я, откладывая рукоделие в сторону, и к моему большому удивлению в дверях появилась главная лекарь золотых палат — та самая, что спасла меня в первую ночь и оправдала перед Локи. Хельге не зря было дано такое имя: она отличалась кротостью нрава, преданностью, трудолюбием и умом, а в ловких руках её действительно заключалась немалая целительная сила. В тот вечер она показалась мне взъерошенной и взволнованной, что шло вразрез с её обычным каменным спокойствием. Склонив голову вбок и озадаченно рассматривая свою гостью, я ожидала от неё недобрых вестей. Спокойствие во дворце Локи длилось подозрительно долго.
— Добрый вечер, госпожа, — поклонилась Хельга, даже в смятении не забывая о хороших манерах. Это мне нравилось в ней. Что бы ни случилось, женщина оставалась собрана, воспитана и верна своим господам. — Прошу прощения за беспокойство в столь поздний час, однако повелитель слёг в постель с жаром… Я бы не отвлекала Вас, госпожа, но Вы знаете нашего своенравного господина. Он ничего не ест, не пьёт, и никакая сила не может заставить его принять лекарство, если его будете давать не Вы… — сердце больно кольнуло. Я была готова сорваться со своего места, забыв и бросив всё на свете, и мне не требовались ни доводы, ни уговоры, однако обитатели чертогов, очевидно, считали, что я по-прежнему гневаюсь на бога обмана.
Несмотря на то, что я и без того взволнованно поднялась на ноги, Хельга продолжала свою речь. — Так продолжается целый день. Становится хуже, и никто из нас не может определить эту странную болезнь. Локи ни с кем не говорит, только всё зовёт Вас. Сжальтесь, госпожа… — сбивчиво закончила обычно хладнокровная и сдержанная женщина, переживая так, словно болел её собственный сын. Я с удивлением дослушала её, рассеянно разыскивая лёгкие туфельки среди мехов. Что, в конце концов, могло свалить с ног сильного и выносливого Локи? Едва ли любовная лихорадка.— Если это очередная уловка бога обмана, ты утратишь моё доверие, Хельга, — внимательно всматриваясь в глаза лекаря, всё же негромко предупредила я, понижая тон и сокращая расстояние между нами. Строгая женщина не была похожа на лгунью, ставшую бы шутить важными для неё вещами в угоду прихотям огненного аса, и было в тревожном взгляде нечто, заставлявшее поверить в искренность её слов. Я же сама уже давно не знала, во что верить, и старалась слушать своё сердце, ибо разум не способен был постичь хитросплетения лжи и интриг в голове двуликого бога. — Пойдём же.
— Помилуйте, госпожа Сигюн, разве я смею? Если я хоть раз дала повод усомниться в себе… — вновь склонилась передо мной прислужница. Мне стало совестно, и, ободряюще положив ладонь спутнице на плечо, я вышла из опочивальни вместе с нею. Я так и покинула свои покои, как готовилась ко сну: с несобранными волосами, в длинной полупрозрачной ночной рубашке, перетянутой тонким кожаным пояском, и тканевых туфельках. Мы быстро поднимались ярусом выше к покоям бога огня. Хельга так торопилась, что я едва успевала за ней, и эта непонятная спешка заставляла меня волноваться ещё сильнее. Беспокоили меня и сами покои, в которые я так долго не решалась возвратиться. Слишком много болезненных воспоминаний было связано с ними.
Собравшись с духом, я шагнула в опочивальню коварного аса. В покоях господствовала такая суматоха, что наше появление осталось незамеченным. Возле кровати суетились двое юных лекарей — помощников Хельги, мелкие поручения выполняли две знакомые мне служанки. Я прошла вглубь покоев. В постели, повернув голову вбок и рассыпав по подушкам длинные медные пряди, лежал Локи. Выглядел он и впрямь не лучшим образом: бледный, дрожащий, с малоосмысленным взглядом и сверкающими капельками пота на горящем лбу, он заставлял моё сердце сжаться. Как бы я ни сердилась когда-то прежде, мне было больно видеть супруга в таком состоянии, и любая недосказанность между нами становилась несущественной и неважной. Сделав ещё несколько неуверенных шагов вперёд, я присела на край кровати и коснулась ладонью его пылающего лица.
— Сигюн… — тяжело выдохнул мужчина, вздрогнув и приоткрыв глаза, после чего попытался сесть в постели. Однако почти сразу же к нему подскочил ловкий молодой лекарь, явно настроенный против любого своеволия. Как правило, врачеванием в Асгарде и Мидгарде занимались женщины, однако среди обитателей золотых чертогов в помощники и ученики Хельга чаще выбирала здоровых и сильных юношей, склонных к целительству больше, нежели к военному умению. И теперь я понимала почему. — Отпусти, иначе оторву руки, — с задержкой отреагировал Локи, высвобождаясь из ладоней упорного и смелого слуги. — Оставьте нас, — все присутствующие, казалось, замерли в нерешительности. — Меня плохо слышно?! — с трудом повысил голос яростный бог. Я обернулась и кивнула прислуге и лекарям.
— Девушки могут идти. Хельга, вы подождите за дверью. Я позову, если понадобится, — распорядилась я. Женщина понимающе кивнула и поклонилась. Вскоре покои опустели. Впервые за долгое по моим меркам время мы остались вдвоём. Я дотянулась до небольшого куска ткани, свисавшего с края сосуда, наполненного водой и льдом, обмакнула его в холод и коснулась им разгорячённого лба Локи. — Не так уж ты и грозен в моменты слабости, бог огня, — ласково усмехнувшись, заметила я. Сердце невольно наполнялось неисчерпаемой нежностью к своевольному асу, будто не было ни обид, ни боли, ни слёз, ни, тем более, расставаний. — К чему всё это?