Двуликий бог
Шрифт:
— Я скучаю по Вас, моя госпожа, — дрогнувшим от переполнивших меня чувств голосом отвечала я верховной асинье, снова решаясь устремить на неё сияющий любовью взор. Фригг действительно не так часто появлялась среди асов и даже в Вальхалле. Как правило, госпожа проводила дни в Фенсалире — своём туманном чертоге, где на драгоценном прядильном станке в её умелых натруженных руках рождались золотые нити солнечных лучей или широкие светлые полотна лёгких облаков. Последний раз мы виделись много месяцев назад во время нашего с Локи свадебного пира, но зал был полон шумных асов, а день — радостной суеты, и нам не удалось перемолвиться даже словом. Несмотря на это, я знала, что всевидящий взор матери асов всегда был направлен на любимого сына и его юную дочь. От этой мысли мне становилось
— Уж не твой ли лукавый супруг научил тебя столь обходительным речам? — рассмеявшись, с хитрой улыбкой спросила Фригг, прямо глядя в мои глаза. Я не смогла сдержать доброй усмешки. Жестом пригласив меня сесть, мать всех богов плавно опустилась рядом. — Добрый наивный Бальдр был так рассержен и потерян, когда узнал о твоём решении, мне пришлось призвать всю свою рассудительность и красноречие, чтобы утешить его. Впрочем, я считаю, что этот брак принесёт вам обоим благо: Локи научит тебя трезво мыслить и излечит от наивности, присущей твоему отцу, а ты сможешь смягчить его и унять каверзный нрав бога огня. Не будь он так вспыльчив и остёр на язык, Бальдру пришлось бы потесниться на месте всеми любимого и почитаемого аса.
— Так, значит… — я с удивлением слушала богиню не в силах связать двух слов, а она лишь посмеивалась, глядя в мои округлившиеся глаза. Я не знала, что поразило меня больше: то, что это именно Фригг сумела смягчить Бальдра накануне свадьбы, или то, с каким уважением и симпатией она отзывалась о Локи. Асинья глядела на меня смеющимися глазами и не сдерживала открытой улыбки. Мне становилось ясно, насколько прозрачны для проницательной прародительницы все мои мысли, недаром считалось, что в мудрости Фригг едва ли уступала своему супругу. Осознав, что мне совершенно бессмысленно таить что бы то ни было, я набрала в грудь побольше воздуха и выпалила, пока решимость не покинула меня:
— Госпожа, Вам всё ведомо. Вы знали, что я приду, и, верно, знаете причину моего прихода. Есть вопрос, который мучает меня, но никто из асов не желает отвечать на него. Даже Один разгневался на меня…
— О нет, Сигюн, Всеотец рассердился не на тебя, он сожалеет о непоправимой ошибке, которую совершил, будучи молодым… — затаив дыхание, я наклонилась к собеседнице, которая также пересела ближе ко мне и понизила тон. — То, что я расскажу тебе, нельзя вспоминать в Асгарде, нельзя упоминать при верховных богах, и ты не должна будешь даже показать кому-либо, что знаешь об этом, — и прежде, чем продолжить, Фригг взяла с меня клятву о молчании. Я была так поражена и захвачена началом её рассказа, что согласилась, не сомневаясь ни минуты. — Никто не знает, откуда родом Гулльвейг — она пришла из северных земель, была высока, как великанша, но владела сейдром — колдовством ванов. Быть может, в жилах её течёт смешанная кровь.
Она явилась в Асгард, чтобы принести нам страшную скорбь, но тогда ещё никто не знал об этом. Гулльвейг была мудра, ей было подвластно много разного колдовства, и Всеотец впустил незваную гостью в наш город, чтобы перенять её знания. Несколько месяцев Гулльвейг жила среди асов, Один и Локи часто беседовали с ней. Встречалась колдунья и с другими верховными богами. Везде, где она проходила, растекался яд, вспыхивали ссоры и драки. Я умоляла мужа прогнать её из Асгарда, предчувствовала беду. Асы были ей околдованы. Однако Один не послушал меня. Я хотела прибегнуть к хитроумию Лофта, ведь ни к кому отец ратей не прислушивался так часто, как к нему. Но накануне моего прихода бог огня покинул Асгард, не объяснив причины своего внезапного решения.
Не знаю, было ли оно к добру, моя милая Сигюн. В его отсутствие случилось страшное: Гулльвейг вселила жадность в сердца асов и развязала войну за золото, которое прежде было безделицей, но с появлением колдуньи закончилось, стало редкостью и завладело умами и сердцами жителей Асгарда. Всеотец… — Фригг запнулась и устало закрыла
глаза, словно ей было трудно говорить и больно вспоминать обо всём этом. Трепеща от волнения, я подалась вперёд и накрыла ладонь госпожи своей. Женщина с тоской и печалью глядела на меня. Затем продолжала:— Всеотец поддался влиянию ведьмы Гулльвейг, и я не смогла его остановить. Его рукой было брошено копьё, что поразило посланника ванов, и с этого началась война между двумя народами. Она была недолгой, но кровопролитной, а ведьма-великанша лишь гадко ухмылялась и продолжала сеять раздор вокруг себя. Прошло немало времени, прежде чем асам удалось изгнать Гулльвейг обратно на север и заключить мир с ванами. С тех пор закончился золотой век Асгарда, и никогда больше мы не были так беспечно счастливы, как до прихода колдуньи. Это позор для Одина и меня, для верховных богов и старших ванов, и никто не желает вспоминать об этом, потому что тогда впервые в наш светлый город пришло зло.
Послушай меня, Сигюн, послушай внимательно! Я не могу раскрыть тебе грядущее, но должна предостеречь: Гулльвейг не просто так говорит с тобой, раз её имя вернулось в Асгард, значит… — Фригг хотела сказать что-то ещё, но осеклась, и светлые ясные глаза её подёрнула мутная белая пелена. На несколько мгновений госпожа впала в забытьё, так и замерев с раскрытыми губами. Провидение не желало быть раскрытым. Вздохнув, я встревоженно глядела на неё. «Значит, вернётся и она сама…» — без труда догадывалась я, и тело бросало в холодный озноб. Мать асов закрыла глаза и обмякла — я поспешила поддержать её и бережно уложить среди подушек. Я слишком утомила провидицу, почти вынудила её сказать то, что она не могла и не должна была, и теперь ощущала себя виноватой.
Я покидала покои богини в крайне расстроенных чувствах. И хотя я узнала желанную правду, я всё же была к ней не до конца готова. Какое же отношение я могла иметь к могущественной колдунье, чем могла представлять интерес для неё? «Отдай то, что принадлежит мне! Тебе это не удержать, не защитить…» — всплыл в памяти жуткий злой голос. Неужели в моей власти было нечто, перечившее замыслам Гулльвейг? Страшная догадка заставила меня на несколько минут замереть на месте, поражённо раскрыв губы. Встряхнув волосами и немного придя в себя, я поспешила покинуть Вальхаллу и вернуться в пламенные чертоги.
Глава 14
Всеотец не обманул меня: не прошло и пары дней, как Локи вернулся в Асгард. Он явился под утро, осунувшийся, бледный и очень злой, как гласили вести, достигавшие моего слуха. Отчего-то бог огня миновал свои чертоги и направился прямиком в обитель Одина, ни на кого не смотря и ни с кем не разговаривая. Всю первую половину дня я не находила себе места от беспокойства. Моё злосчастное утро осложнялось ещё и тем, что с самого пробуждения я чувствовала себя просто отвратительно: голова кружилась, а в глазах темнело, и каждый раз при резкой смене положения в пространстве меня начинало мутить. Тем не менее, я поспешно одевалась, полная решимости броситься во дворец верховного аса, когда Рагна и предательница-Аста, словно сговорившись, поймали меня под руки на выходе из покоев и почти силой затащили обратно в постель.
Не помню, когда я в последний раз так злилась и досадовала. Я была настолько вне себя, что когда Ида тихонько проскользнула ко мне с ароматным отваром, я едва ли не залпом выпила его, лишь бы меня оставили в покое, не задумавшись даже, что могло скрываться на дне сосуда. Иде я так беззаветно доверяла… Усталость и слабость почти сразу же обрушились на моё тело, и я бессильно опустилась на подушки. Чувства притупились, гнев и волнение ушли. Три верные служанки сидели у моей постели и, ладно воркуя, уговаривали свою повелительницу не принимать необдуманных решений и встретить бога обмана в его чертоге, как и подобает госпоже. Конечно, они опоили меня, но, в конце концов, я сдалась. Нужно было признать, что бросить всё и бездумно нестись во дворец Одина было опрометчивым решением, особенно когда Локи не в духе. Мало ли, что им предстояло обсудить, и только взбалмошной молодой асиньи, позабывшей обо всяких приличиях и почти лишившейся рассудка, в Вальхалле и не хватало.