Двуликий бог
Шрифт:
Я покачала головой, потёрла холодными кончиками пальцев виски. Да что же, право, происходило со мной? Ведь я всегда была такая спокойная, сдержанная, гордилась своим воспитанием и манерами, а теперь, казалось, любая случайная служанка в чертогах бога огня умнее и рассудительнее меня. Нехотя признавшись, что я немного не в себе, я сдалась во власть сообразительных служанок. К их чести надо заметить, что вели девушки себя очень внимательно, даже резкая в своих выражениях независимая Рагна (чем объяснялась её неожиданная перемена ко мне, я по-прежнему не понимала), об утреннем происшествии не напоминали и окружали меня заботой. Мне даже становилось неловко.
Спутницы не скрывали от меня никаких вестей, но сообщали их осторожно, облачёнными в бережно
Возможно, чувства мои всё ещё были притуплены зельем, сваренным Хельгой, но, выслушав прислужниц и некоторое время обдумав их слова, я вернулась к повседневным заботам золотых палат. Последняя весть, долетевшая до них, гласила, что бог обмана пирует вместе с асами и воинами Вальхаллы, и я вновь, скрепя сердце, дарила ему свободу, не пожелав ничем напомнить о себе. Правду сказать, я немного опасалась гнева темпераментного супруга, особенно после произошедшего, и надеялась, что весёлая шумная компания и хмельная брага немного смягчат и отвлекут его, прежде чем Локи вернётся в свои чертоги.
Однако к вечеру успокаивающий отвар выветрился из моего тела, и сердце снова начинало биться чаще. Помимо отсутствия мужа, была ещё одна мысль, которая занимала меня в последние дни. Я вспоминала и обдумывала рассказ Фригг, и чем больше времени я посвящала этому занятию, тем более тревожные чувства вызывало во мне её предостережение, оборвавшееся на полуслове. Впервые Гулльвейг явилась в Асгард, чтобы посеять печаль и раздор, стравить два прежде дружных народа и разжечь войну. И тогда ещё никакие чувства не связывали её с обитателями края богов. Выходит, она несла скорбь сама по себе, без каких-либо ясных мотивов и побуждений. И, несмотря на печальный исход, Локи явился к ней, более того, сделал колдунье одолжение. Теперь мне казалось, что какая-то тайная связь существует между ними двумя, и это не предвещало совершенно ничего хорошего. Вот почему я оказалась невольно связана с Гулльвейг — я встряла между ней и богом огня. Мысли мои снова и снова возвращались к Локи.
Я ждала его, прислушиваясь к каждому шороху. Казалось, весь дворец замер в схожем предвкушении, и повсюду было так тихо, что можно было слышать шёпот листьев, раскачивающихся на ветру. Любой скрип заставлял меня вздрогнуть, а сердце встрепенуться, а затем оборачивался горьким разочарованием, вновь и вновь перетекавшим в невыносимое ожидание. Локи явился поздно, когда я уже утратила всякую надежду увидеть тем вечером своего супруга. Я сидела в покоях, глядя на своё отражение и расплетая длинные косы. Волосы красивыми волнами спадали на плечи, и я впервые за долгое время показалась себе очень хорошенькой.
Конечно, я была немного бледна, а под глазами залегли синеватые тени, но игриво улыбаясь своему отражению, я опять становилась той Сигюн, что вышла в отцовский сад далёким-далёким вечером, чтобы столкнуться со своей судьбой лицом к лицу. Пригладив волосы, я переоделась в длинное просторное платье для сна, перехватила его пояском под грудью. Его мне преподнёс Дьярви, когда мне было особенно грустно и одиноко в пламенных чертогах. Чуткий портной всегда знал, когда стоит напомнить о себе, и его золотые руки действительно из раза в раз могли сотворить улыбку на моём лице. Жаль, Локи ещё не видел этой полупрозрачной, тонко расшитой красоты, я представляла, как загорелись бы его лукавые глаза…
Откинув длинные пряди назад и проведя ладонями по талии, я уже собиралась забраться в постель, когда до моих покоев донёсся шум оживлённой возни снизу. Сделав несколько тихих шагов к дверям опочивальни, я прислушалась. Извне доносились несколько разных голосов, перебивавших друг друга, а за ними один единственный —
сильный, громкий, властный, от которого дыхание перехватило, и что-то всколыхнулось внизу живота. Меня охватило радостное возбуждение, дыхание перехватило от волнения.— Локи! — позабыв обо всем, воскликнула я, выбегая из своих покоев, как вовсе не свойственно госпоже и богине. Однако это снова была всего лишь я — юная, наивная, воспрянувшая духом Сигюн, так слепо и беззаветно влюблённая. Мне казалось, что меня совсем не слышно ярусом ниже, однако мой звонкий голос прервал супруга на полуслове.
Он медленно повернул голову на звук. Тени и отсветы красиво подчёркивали его горделивый профиль, улыбку искусителя и горящие карие глаза. Мне захотелось заплакать и засмеяться одновременно при виде родной усмешки в его взгляде, привычно сливавшейся воедино с обожанием. Наш немой и бестелесный контакт длился менее минуты. Локи, так и не закончив распоряжений, сделал стремительный уверенный шаг к лестнице, и я, повинуясь бессознательному внутреннему порыву, бросилась ему навстречу. Я легко миновала первые несколько ступенек, и всё могло бы закончиться так счастливо, но…
Я не сумела понять, как моя нога выскользнула из шёлковой туфельки и неловко наступила на длинный подол ночного платья. Последний обвился вокруг щиколотки, и я, не успев даже толком испугаться, перешла в свободный полёт лицом вниз. Я запомнила только резко переменившееся лицо бога огня и далёкий крик «Нет!» где-то позади меня. Кажется, кричала Рагна. Общая растерянность, поднявшаяся суматоха, возгласы, но всё только доли секунд, а затем лишь боль от каждого нового удара, пока я, неосознанно свернувшись, катилась к ногам своего мужа.
Я помню только первые два столкновения с каменной лестницей, затем, очевидно, я лишилась чувств, но мне хватило и этого. Я с ужасом вспоминаю, как ударилась головой об угол ступеньки, и мир вокруг незамедлительно поплыл, смазался, насмешливо извернулся надо мной. Второй раз я приземлилась на руку и ребра, и мне казалось, что отчаянный хруст и треск моего тела мог бы заглушить войско гримтурсенов в их боевом облачении. Я не смогла даже закричать, лишь сдавленный выдох вырвался из моей груди, обжигая её невыносимой болью. Последний источник света перед глазами померк, и меня поглотило сладостное милосердное небытие.
* * *
Первым, что я услышала, когда пришла в себя, были крики. Отчаянные нечеловеческие крики и оглушающий резкий свист. Снова и снова, снова и снова, однообразно и неотвратимо. Голова у меня раскалывалась, и этот невыносимый шум заставлял меня страдать ещё сильнее. Я с трудом приоткрыла глаза. Слепящий солнечный свет ударил в зрачок, отчего череп как будто разломился надвое. Я глухо простонала, и рядом тотчас послышалась какая-то возня. «Воды!» — услышала я малознакомый девичий голос, и кто-то бережно приподнял мою голову, давая напиться. Только тогда я осознала, как сильно страдала не только от головной боли, но и от жажды. Губы слиплись, а в горле пересохло так, что трудно было вздохнуть, не то что вымолвить хоть слово. Я постепенно привыкала к утреннему свету. Прошла ночь, а я не помнила ни единого события предыдущего вечера.
Я осмотрелась, насколько позволяло моё положение. Огромное алое пятно расплылось по простыням, начиная от центра моего светлого (хотя уже наполовину кроваво-красного) одеяния. Я даже не удивилась, сил на это у меня ещё не было. Я хотела бы снова забыться, стереть слабость тела и резь в глазах, но ненавистный повторяющийся свист и бесконечные вопли не давали мне покоя, не щадили меня. Судорожно нащупав руки сидевшей рядом служанки, я оперлась на них и с трудом села. Поморщившись, я медленно вздохнула. Было больно. Мучительно беспощадно больно, так сильно, что я даже не могла понять, что именно меня беспокоит, словно я стала одним большим комком агонии. Рядом с постелью ещё золотились медленно увядающие без рук своей повелительницы яблоки Идунн, половинки одного из них не хватало.