Двуликий бог
Шрифт:
Спустя некоторое время в двери робко постучали. До сих пор не знаю, кто же это такой отчаянный осмелился, но нам неуверенно предложили явиться к обеду или, напротив, принести яства наверх. Я с радостью приняла приглашение спуститься в столовую залу, уж слишком долго я была заперта в своих покоях обстоятельствами и недугом. Мы разошлись, чтобы каждый мог привести себя в порядок и переодеться. Сама не помню, когда я в последний раз так наряжалась и хлопотала. Но я была счастлива, и все мимолётные заботы тоже доставляли мне удовольствие.
В тот раз я выбрала яркое алое платье с длинными рукавами. Я не слишком любила красный цвет, зато хорошо знала, кто совершенно точно от него без ума. Платье было простое — без драгоценных камней, разве что кое-где тонко вилась золотая нить,
Я осторожно спускалась по злосчастной лестнице, то и дело сталкиваясь с радостными и облегчёнными взглядами — дворец оттаивал, и оковы вечного страха спали вместе с моим возвращением и благоприятным настроением повелителя. Так или иначе, я умудрилась добиться любви и уважения обитателей огненных чертогов, и те, кто втайне ещё не считал меня своей госпожой, по крайней мере, видели во мне защитника и спасителя. Поэтому то, что я встала на ноги, означало для всей прислуги, что можно перестать красться на носочках и задерживать дыхание каждый раз при звуке стремительных шагов бога огня. Я вошла в обеденный зал и усмехнулась: мы определённо совпали в настроениях, и мой роковой супруг красовался в просторной рубашке из чёрного и алого шёлка.
В отличие от большинства асов, Локи предпочитал невесомые ткани и свободный крой, не терпел ни мехов (видно, сказывалась горячая кровь), ни каменьев, ни плащей, ничего лишнего и пышного, и даже кольчуга двуликого бога была выкована из тонких и лёгких звеньев. Может, она и уступала иной броне в прочности, но не было другого такого ловкого и манёвренного воина на поле боя, как повелитель. Единственной слабостью Локи было золото: запястья его в тот день украшали широкие золотые браслеты, и пласт того же благородного материала окольцовывал на конце широкую, небрежно заплетённую от середины длины косу. Несколько перстней сжимали ловкие пальцы, один из них, с рубином, красовался на том же пальце, что и моё кольцо. Его наличие грело мне душу, ведь этот простой знак говорил всему свету, что бог лукавства — мой.
Я любовалась притягательным господином, а он, в свою очередь, мной, и, обмениваясь двусмысленными улыбками и жестами, мы подчас забывали про саму трапезу, и только ненавязчивое появление прислуги возвращало нас на землю. Я не знала, как долго Локи останется в Асгарде и, соответственно, продлится моё счастье, поэтому больше всего мне хотелось, чтобы тот день не заканчивался. Но неожиданности только начинались. Принесут ли они беды или радость, я ещё не представляла.
— Поедешь со мной в чертоги Браги, — коротко сообщил Локи. Конечно, манера приглашать меня сопровождать его у двуликого бога была своеобразная. Он, разумеется, не оставлял мне выбора, но, казалось, только потому что знал: никакого иного решения я всё равно не приму. Тем не менее, я была немало удивлена.
— Браги? — недоверчиво переспросила я, пока муж заботливо помогал мне подняться из-за стола. Я не помнила, чтобы Локи и Браги хотя бы раз словом перемолвились, а теперь дружеское посещение, да ещё и инициатива исходила от моего супруга. Ох, это было не к добру. — Что нам делать там?..
— Хочу поблагодарить Идунн, — глаза пламенного бога как-то нехорошо сверкнули при упоминании этого имени, а лицо как будто стало жёстче. Я заглянула в его глаза долгим испытующим взглядом. — Ведь она спасла тебя, явилась по первому зову… — я почти не слушала его, погружённая в свои мысли, но всё же не могла не удивиться снова: «Локи впустил Идунн в свой чертог? Более того, выходит, сам послал за ней?» Конечно, всему происходящему можно было найти объяснение, потешить собственное самолюбие, обрадоваться и получить удовольствие от неожиданной поездки, но… Я уже успела немного изучить своего мужа. И если он закрывался, как в тот миг, лицо его становилось беспристрастным, а взгляд — отстранённым, значит, что-то нехорошее роилось в рыжеволосой голове, и он не собирался этим
ни с кем делиться.— Что ты задумал, Локи? — всё же решилась поинтересоваться я, делая к мужчине шаг и ласково касаясь ладонями его лица. Если бог огня становился непроницаем, воздействовать на него можно было только нежностью, давить на единственную слабость, но и подобная тактика срабатывала отнюдь не всегда. Слишком хитроумный ас был независим.
— Ты не доверяешь мне, Сигюн? — лукаво улыбнулся обаятельный супруг. Он смотрел прямо на меня, но взгляд его, казалось, был далеко. Глаза стали холодными, расчётливыми. Плохие предчувствия окончательно овладели мной, захлестнули с головой.
— Конечно, я доверяю тебе, любимый, — выдохнув, произнесла я и, поднявшись на носочки, коснулась его подбородка губами. Локи устало прикрыл глаза. — Однако я знаю тебя лучше всех, — прошептала я рядом с его ухом. — Ты ведь никому не причинишь зла?..
— Ещё одно слово, и ты останешься здесь, — лишь коротко отрезал мой дражайший господин и велел запрягать лошадей. Я задумчиво провожала его спину взглядом. Всё это почему-то совсем не сулило добра, и я не могла позволить, чтобы Локи нанёс вред Браги или, ещё хуже, Идунн, которая всегда была так ласкова и добра не только ко мне, но и ко всему Асгарду. Лучшее, что я могла сделать — это быть рядом с ним и попытаться разгадать, что же таится за непроницаемостью глубоких карих глаз, заговорщицки скрывавших замыслы гибкого и хитрого ума. — Так ты идёшь? — нетерпеливо уточнил Локи, раздражённо повернувшись ко мне, но после, окинув меня жадным взглядом, непостоянный мужчина вновь переменился и протянул руку в приглашающем жесте. Не переставляя удивляться молниеносным изменениям его настроения, к которым мне всё никак не удавалось привыкнуть, я поспешила нагнать мужа и взять его под руку.
Вот и закончилось моё счастье, вышли минуты покоя. Я могла бы оправдать двуликого бога беспочвенностью собственных предчувствий и склонностью всё преувеличивать, но и глаза мои вторили сердцу: подле меня в колеснице стоял тот второй, другой Локи, рядом с которым я боялась находиться. Иная сторона словно делала моего супруга старше, бескомпромисснее и жёстче, и я его не узнавала. Взгляд пламенного аса вдруг сверкнул изумрудным отблеском в свете солнца и сочной яркости зелени, и мне вспомнились глаза Гулльвейг из старого сна, отчего дрожь пробежала между плечами. Локи не смотрел на меня. А если бы повернулся, я уверена, он бы не узнал меня, никого не узнал.
Он был столь погружен в свои недобрые мысли, что почти околдован ими, и другой лик бога обмана был чужд не только ему самому, но и всем окружающим, однако прорастал через его сердце и душу так ловко и незаметно, что никто не мог понять разницы между Локи злокозненным и Локи благодетельным. Никто, кроме меня. И Гулльвейг почти наверняка знала об этом. Почему я была так уверена, снова и снова вспоминала это имя? Потому что оно несло тьму и уничтожение в Асгард, я это предвидела глубоко в своём сердце, а сосудом подобному отвратительному наполнению становился мужчина, которого я больше всего любила. Единственный, кто мог понять меня и защитить. И от этого мне становилось страшно.
Глава 16
Мы сидели в саду Идунн, и Браги вдохновенно читал нараспев свои новые стихи. История его брала начало в далёкой древности, в те времена, которые, возможно, помнил один только Всеотец, и развивалась вместе с нашей действительностью. Каждая новая песнь вмещала в себя события, которым мы были свидетелями, и нужные слова Браги подбирал так умело, что оставалось только восхищаться. Нельзя было не признать, что дар ему был дан свыше, и гостеприимный хозяин очень талантлив. Однако Локи, питавший страсть или хотя бы интерес ко всем видам искусств, кроме, пожалуй, поэзии скальдов, подобных взглядов не разделял. Он рассеянно слушал молодого певца вполуха, но, тем не менее, то и дело успевал вставить меткое колкое словцо в конец строки, ловко угадывая с ритмом, но безнадёжно перевирая смысл всего отрывка. Идунн улыбалась вежливо и немного отстранённо, явно смущённая этим незначительным конфузом, а Браги пылко и едва ли не яростно продолжал свои речи.