Дядя Ильяс, выходи за меня

Осторожно, чтобы не привлекать ещё больше внимания, открываю фронтальную камеру на телефоне и смотрю на своё отражение. Пятернёй зачесываю взмокшую от пота чёлку назад, облизываю пересохшие от волнения губы, пытаюсь вспомнить, в какой из карманов сумки положил бальзам для губ. Его вместе с такими простыми и банальными вещами, как крем от загара, увлажняющий лосьон или пилка для ногтей, мне дома приходилось прятать, будто какое-то особо извращённое порно. А ведь это даже не косметика, всего лишь предметы личной гигиены.

Вздохнув, я закрываю камеру и убираю телефон. Смотрю на лесопосадки вдоль обочины, пытаюсь унять дрожь внутри. Думаю, как поприветствовать дядю Ильяса при встрече, о чём спросить, да и вообще, как вести себя с ним. Я уже решил, что не буду скрывать свою ориентацию. Дядя Ильяс из моих воспоминаний за такое бы не выгнал. А если этот выгонит, то я расстроюсь, конечно, но уеду, уже не особо переживая за его дальнейшую судьбу.

На конечной я долго высматриваю его среди встречающих и не нахожу. Это немного расстраивает, но я ж не ребёнок, понимаю, что у него могут быть объективные причины для опоздания. Просто немного беспокойно становится после маминых разговоров. Я залипаю в телефон, листая ленту, параллельно отписываясь от всех друзей бывшего. Замечаю, как стремительно пустеет площадка перед автобусом. Вскоре и сам автобус уезжает, и в огромном пустом пространстве у закрытого билетного киоска остаюсь лишь я и какой-то спящий мужик в грязной тачке. Беспокойство постепенно перерастает в страх. Просыпается голод. Я нервно покусывая травинку, начинаю листать список контактов, ища сохраненный номер дяди Ильяса. Но прежде, чем успеваю набрать ему, сонный мужик кричит мне в окно тачки:

– Ты бы не совал гадость всякую в рот!

Голос кажется мне знакомым, только немного хрипловатым. Я встаю со скамейки и опасливо подхожу к той самой грязной машине с бородатым мужиком за рулём. Мой мозг упорно отказывается принимать в нём старшего лейтенанта Исаева, мою первую любовь и лучшего человека, которого я знал в своей короткой, но насыщенной жизни. Он выходит наружу, улыбается мне такой знакомой, доброй улыбкой. Сердце замирает, а дыхание перехватывает. Мне одновременно очень радостно и так горько от того, как сильно он постарел всего за год с небольшим. Сгорбился, осунулся, поседел. Потерял былой блеск в глазах. Я стою и думаю: как же так, как я мог допустить такое? В голове пульсирует мысль: я должен был сделать тогда что-то, но не сделал. Почему я оставил его?

– Дядя Ильяс? – только и могу жалобно выговорить я.

Сглатываю болезненный ком в горле и понимаю, что даже несмотря на то, как он изменился, и несмотря на то, как изменился я сам, он всё ещё нравится мне. Это безнадёжно. Моя первая любовь никуда не делась, сколько бы сексуальных партнеров у меня ни было, сколько бы времени ни прошло.

– Здравствуй, Вадим, – говорит он ласково, и я чувствую, как тянет низ живота.

Ничего не могу с собой поделать, я бегу к нему и обнимаю, едва не сбивая с ног. Понимаю, что стал почти одного роста с ним. Он такой худой, даже позвонки на спине выступают. Я провожу по ним руками, вдыхаю его терпкий мужской запах и завожусь теперь уже по-настоящему. Дядя Ильяс касается моей спины, легонько похлопывает, а мне кажется, что я вот-вот сойду с ума. Не знаю, что действует на меня так: воздержание в пару месяцев или долгая разлука с ним. Но мне не хочется, чтобы он отпускал меня. Из лёгких вырывается непроизвольный вздох. Он отстраняет меня и смотрит удивлённо. Я мысленно ругаю свою блядскую натуру. Пытаюсь собраться, но от стыда краснею ещё больше.

– Ты нормально себя чувствуешь? – спрашивает он заботливо.

Я киваю с неловкостью. Дядя Ильяс ненадолго оставляет меня одного и идёт забирать мой чемодан, оставленный у лавочки.

– Пить хочешь? У меня минералка была в машине.

Он запихивает чемодан в багажник и достает воду с заднего сиденья. Я беру и начинаю жадно пить, даже несмотря, что она тёплая и явно не первой свежести. Часть воды льётся мне на майку, стекает по груди. Дядя Ильяс смотрит на меня и качает головой.

– Ничуть не изменился, – усмехается по-доброму.

Мне немного обидно от его слов. Неужели я и правда остался для него таким же нескладным безалаберным подростком, что и был? Нет, не хочу чтобы он так думал. Хочу, чтобы он воспринимал меня всерьёз. Я пытаюсь выкрутить на максимум свою сексуальность. Как бы небрежно провожу рукой по губам, откидываю волосы назад. Смотрю на него томно.

– Чего? – спрашивает он, усмехаясь. – Давай, садись уже. Не то обгоришь со своим декольте.

Ну по крайней мере обратил внимание на то, во что я одет. Буду считать это прогрессом. Закусив губу, забираюсь в машину. Понимаю, что это безумие, но не могу ничего поделать с собой. Хочу дядю Ильяса до одури. В плавящемся мозгу появляется план: за то время каникул, что у меня есть, сделать его своим.

Ветер врывается в открытые окна автомобиля, гоняет по салону пыль, треплет мне волосы. Я немного расслабляюсь, понимая, что дядя Ильяс мне рад, облокачиваюсь на дверь, подпирая рукой голову, наблюдаю за ним из-за тёмных стёкол солнцезащитных очков. Чем больше смотрю, тем сильнее кажется, что новый образ «дикаря» ему идёт даже больше, чем форма с погонами. Дядя Ильяс как будто выглядит ещё брутальнее и горячее. Я невольно закусываю губу. Он ловит мой взгляд и вопросительно поднимает брови.

– Дядь Ильяс, а у тебя есть кто-нибудь? – спрашиваю я, чтобы знать наверняка.

Он вдруг резко меняется в лице, и я начинаю жалеть, что спросил. Его взгляд становится таким несчастным и жутко одиноким. И вся радость и задор от нашей встречи мгновенно испаряются. У меня внутри рождается паника. Я быстро начинаю думать, что могу сделать, чтобы вновь вернуть улыбку на его лицо.

– Если нету, то выходи за меня, – говорю я ему, улыбаясь, ехидно поглядывая поверх сползших на переносицу очков.

Он сначала удивлённо округляет глаза, а потом вдруг начинает смеяться, покачивая головой.

– Ну ты и балбес, – роняет он и отводит взгляд в сторону. И, может, мне просто кажется, но я замечаю смущение на его лице.

Мне нравится его реакция. Он не кричит и не оскорбляет меня за мои слова и намёки. И пусть он всерьёз их тоже не воспринимает, но такое его отношение даёт мне повод думать, что у меня есть шансы. Сердце бьётся ускоренно в предвкушении. Разум витает где-то в эротических фантазиях.

– Ну, а у тебя как дела? – спрашивает он, чтобы сгладить неловкость. – Учёба как?

– Да нормально, – отвечаю я не особо развёрнуто, просто потому, что в действительности особо ничего примечательного нет.

– Встречаешься с кем-нибудь? – продолжает он, не особо даже вдумываясь, скорее следуя какому-то стандартному списку вопросов, что обычно задают студентам. – С девчонкой там или…

Он осекается, понимая, что оказался на незнакомой территории. Вроде как предпринял попытку быть внимательным, но не выдержал и смутился. Мне хочется немного понаблюдать за тем, как он будет выкручиваться из положения. Но я осознаю, что его толерантность уже большой подарок для меня.

– Расстался недавно с одним, – отвечаю я тоном, не предполагающим дальнейшие расспросы. Собственно, это выходит даже лишним, поскольку застывшее в немом шоке выражение его лица говорит само за себя.

– Не расстраивайся, – всё-таки удаётся выдать ему. И я с трудом сдерживаюсь, чтобы не заржать в голос от того, насколько нелепо это звучит. И всё-таки я чувствую огромную признательность за его слова и старания.

Мы незаметно доезжаем до места. С первых же секунд я обращаю внимание на то, насколько это место не похоже на тот дом, где дядя Ильяс жил прежде. Полнейший раздрай ощущается во всём, от накренившихся ворот до обветшалой крыши с почерневшим от времени шифером. Я прекрасно понимаю, что эта хибара не всегда ему принадлежала, и его вины в таком плачевном состоянии дома нет. Меня просто удивляет, насколько безразлично дядя Ильяс смотрит на все эти несовершенства, словно и не замечает их. А он точно замечает, раз уж даже я их вижу.