Дядя самых честных правил 4

— Скажите, капитан, — прервал меня Румянцев, — это вы сделали ту адскую машину?

— Так точно, ваше сиятельство.

— Это с её помощью вы, — Румянцев неопределённо покрутил ладонью, — положили столько пруссаков?

Я кивнул. Сам же всё знает, зачем спрашивает? Наверняка объезжал позиции и всё видел.

— Нехорошо, господин капитан. — Во взглядах всех трёх генералов читалось неодобрение. — Воевать таким образом недостойно офицера и дворянина. Это бесчестное сражение, если угодно. Натуральная бойня, а не сражение.

Спорить с генералами не хотелось, но тут я не выдержал:

— Простите, ваше сиятельство, мне была поставлена задача уничтожать врага, и я делал это всеми доступными способами. Не используй я стреляющую машину, от батареи не осталось бы и следа.

Румянцев поджал губы.

— Лучше погибнуть с честью, — выплюнул с презрением он, — чем жить с пятном на репутации. Побеждать надо полководческим искусством, а не механическими хитростями. То, что вы устроили на редуте, мог сделать только мясник.

Я промолчал, пожав плечами. О чём тут говорить? Для меня честь — победить врага и остаться в живых ради тех, заботу о ком я взял на себя. Никаких «стоять и умирать», если можно стрелять и победить. Но мы с Румянцевым не найдём общий язык: граф — баловень судьбы, волею удачного случая ставший генералом, пусть и талантливым, он меня просто не поймёт.

— Мы отвлеклись, — Салтыков пробарабанил пальцами по столу. — Что произошло дальше?

Я не стал скрывать и рассказал про «Чудо Бранденбургского дома» и мой выстрел. Краем глаза я заметил, что Румянцев к этому поступку скорее благосклонен. Видимо, гибель в бою Фридриха вписывалась в его картину мира как правильная.

— Что же, — Салтыков поднялся и подошёл ко мне, — за оборону батареи я должен представить вас к награде, что и сделаю. А вот за у… ммм… удачный выстрел решение примет матушка-императрица. За великие дела и награда такая же будет.

В его словах крылся двойной смысл: за убийство вражеского короля меня или наградят, или примерно накажут, в зависимости от политической необходимости. Командующий протянул мне руку, и я пожал его крепкую ладонь.

— Благодарю за службу, капитан! Можете идти, у меня нет к вам больше вопросов. Прежде, чем уйти, возьмите у моего адъютанта бумаги.

Я коротко поклонился и вышел в приёмную. Под раздражёнными взглядами генерала и полковников направился к адъютанту.

— Генерал-аншеф приказал мне получить у вас бумаги.

Он посмотрел на меня вопросительно, потом что-то щёлкнуло у него в голове и он поднялся.

— Пройдёмте, господин капитан.

Адъютант отвёл меня в небольшую комнату с диваном и сказал:

— Подождите здесь. Его сиятельство желает с вами поговорить немного позже.

Вот как? А я-то думаю, какие ещё бумаги? Ладно, посмотрим, что от меня хочет Салтыков.

Пришли за мной только через пару часов. Я даже успел подремать, ожидая вызова. В приёмной уже никого не было, а Салтыков в кабинете сидел один.

— Чаю, Константин Платонович? — командующий указал на самовар в углу. — Уж прости старика, что пригласил на беседу так поздно, бессонница замучила.

Я ничуть не удивился его тону. Корсаков и другие офицеры рассказывали, что Салтыков в личном общении обходительный и добрый человек. Теперь, испытывая на себе обаяние командующего армией, я был с ними согласен, и что самое удивительное, в Салтыкове не чувствовалось и нотки фальши.

— Благодарю, ваше сиятельство.

Старичок-командующий молча наблюдал, как я наливаю чай, дождался, пока я сяду напротив, и, наконец, спросил:

— Правду говорят, Константин Платонович, что ты грозился взять Берлин одним эскадроном гусар?

Глава 11

Котбусские ворота

— Неправда, ваше сиятельство.

Салтыков удивлённо вскинул брови, а я без паузы продолжил:

— Во-первых, не хвастал, а высказывался о необходимости взять вражескую столицу. Во-вторых, не гусарами, а драгунами. В-третьих, не эскадроном, а полком с приданными орудиями. И главное, я всего лишь капитан. Никто не доверит мне командовать таким отрядом.

— А если бы доверили, — командующий хитро прищурился, — смог бы?

— Почему нет? Прусская армия рассеяна, а город защищён малым гарнизоном. Прорвать заслоны наскоком, взять под контроль городской магистрат и коменданта. В случае попыток сопротивления применить пушки. Думаю, любой толковый командир может с этим справиться.

— Предположим, не любой, — Салтыков рассмеялся, — без куража и гусарской наглости не обойтись. Пару лет назад такой трюк проделал австрияк Хадик, только грабежами увлёкся.

Командующий встал и прошёлся из угла в угол.

— Самое время сейчас взять Берлин, самое время. Глядишь, и закончили бы войну.

— Ваше сиятельство, вы главнокомандующий армии, стоит вам приказать…

Он покачал головой.

— Не всё так просто, сударь мой, не всё так просто. Воевали бы мы одни, вся армия уже бы стояла в Берлине. А тут политика, да политес всякий, да советники из каждого угла лезут.

Замолчав, Салтыков налил себе чая и долго пил вприкуску с сахаром. Я, честно говоря, не понимал, для чего этот разговор. Тем более со мной, всего лишь капитаном, каких у него в армии сотни. Что-то здесь было нечисто, будто командующий собирался разыграть хитрую интригу.

— Ты, Константин Платонович, сейчас в очень интересном положении.

От неожиданности я поперхнулся чаем.

— Да-с, в очень интересном. Узнает матушка-императрица, что ты Фридриха убил, да как тебя… — Салтыков сделал драматическую паузу. — Наградит или в Сибирь сошлёт? Как сам думаешь?

Я развёл руками.

— Не могу знать, ваше сиятельство. Неизвестен мне характер Елизаветы Петровны.

— А мне известен, и всё равно не знаю, — и он развёл руками, будто передразнивая, — и никто не знает. Матушка в таких делах непредсказуема и на ласку, и на наказание. Может тебя и генералом сделать, и в остроге сгноить. А то и в монастырь сошлёт для покаяния. Да-с, Константин Платонович, такие дела.

Лукавый взгляд старичка мазнул по мне, будто лисий хвост.

— Ваше сиятельство, скажите прямо, зачем вы меня вызвали?

— Прямо? Это можно, — он кивнул, — раз просишь, Константин Платонович. Хочу, чтобы ты Берлин взял.

У меня запершило в горле, и я опрокинул в себя остатки чая.

— Я?

— Да-с, любезный мой. Взял и подержал пару дней в ежовых рукавицах.

— Поче…

— Почему ты? Так тебе всё равно, городом больше, городом меньше. Коли тебя матушка-императрица за Фридриха наградить решит, то и за Берлин взятый журить не станет. А коли наказать, то самовольный захват столицы вёрст к ссылке не прибавит.