Дьявол в музыке

Сам Лодовико жил в замке и лишь приезжал на виллу послушать уроки Орфео в десять утра и шесть вечера. Он не мог обходиться без свиты слуг, ждущих его приказов. В быту маркез был неприхотлив, но прислуга необходима для аристократа его положения. Кроме того, гордясь своей виллой, Лодовико не слишком её любил. Его брат осквернил её статуями и фризами, прославляющими афинскую демократию и римскую республику.

Размышления о политике напомнили маркезу его разговор с Раверси.

– Дьявол! Мне нужно идти. Я обещал графу Раверси, что приеду к нему на виллу, чтобы обсудить защиту окрестностей от мятежников.

Орфео оглянулся.

– Это может понадобиться?

– Я так не думаю. Но граф Раверси хочет принять мудрые предосторожности, - Лодовико считал, что Раверси беспокоится попусту, но никогда не сказал бы посторонним такого о собрате по сословию.

– Есть ли новости из Пьемонта? – спросил Орфео.

– Восстание перекинулось на столицу. Но это не имеет значения – его подавят. А местные карбонарии слишком рассеянны и трусливы, чтобы восстать. Большинство радикалов умеют только болтать. Они могут играть в детские игры, но не рискнут своими жизнями в настоящем восстании.

Орфео явно заинтересовался.

– О каких детских играх вы говорите, синьор маркез?

– Не бери этого в голову, мой соловей, - Лодовико загадочно улыбнулся. – Когда-нибудь я всё тебе расскажу, но сейчас ещё не время.

Появился Тонио, чтобы вытереть пролитое вино. Лодовико взял свою шляпу и хлыст. Донати начал мечтательно играть арию, что написал когда-то давно. Орфео смотрел в окно, как всегда, никому не поверяя свои мысли.

Глава 3

Встреча с Раверси заставила Лодовико серьёзнее отнестись к восстанию. Фон Краусс, рассудительный командир гарнизона, был обеспокоен мятежом не меньше, чем иные выдающиеся люди округи. Все решили пристально следить за происходящим и немедленно сообщать обо всём подозрительном. По настоянию Раверси фон Краусс согласился выделить солдат для охраны дорог, ведущих из Пьемонта и Лугано, что за швейцарской границей, где беглые итальянские радикалы плели заговоры против австрийцев.

Возвращаясь в Кастелло-Мальвецци на ужин, Лодовико размышлял, не стоит ли ему поехать в Турин и привезти Беатриче домой. Он не хотел покидать озеро Комо – его поработили уроки Орфео, а также ещё один замысел, который он хотел завершить. Маркез думал послать Ринальдо, но не верил, что тот справится или не сделает всё ещё хуже. Уже в тысячный раз он спросил небеса, почему его прокляли таким сыном.

Когда Лодовико прибыл домой, решение было принято. Он написал Беатриче, прося чаще сообщать о себе и покинуть Турин, если там вспыхнет насилие. Маркез знал, что с его женой есть слуги-мужчины, что защитят её в дороге. Он всё ещё считал, что восстание окажется пустышкой, но теперь Беатриче знает, что он думает о ней, а письмо с его печатью покажет всем, что маркез Мальвецци заботится о своей супруге, пусть даже издали.

После ужина Лодовико поехал на виллу к вечернему уроку и вернулся в замок уже в сумерках. Поросшие лесом горы превратились в голубые силуэты на фоне неба. На озере горели носовые фонари лодок, отбрасывающие на воду золотые отсветы. Свежий бриз доносил до маркеза обрывки песен, пока он ехал в холмы. Скорбно звонили церковные колокола – Лодовико почтительно склонил голову и произнёс молитву.

У ворот замка он передал лошадь конюху, пересёк двор и вошёл в обширный и холодный зал. Здесь его встречал Бруно Монти, один из лакеев. На нём были сапоги со шпорами, а тёмные кудри прилипли ко вспотевшему лбу. Бруно доложил, что только что доставил письма господина – одно маркезе Франческе на её виллу с той стороны озера, второе – маркезу Ринальдо в Милан.

Лодовико поблагодарил его за быстроту и послал ужинать, а сам взял свечу и поднялся в башню. Слабый свет играл на неровных каменных ступенях и сырых кирпичных стенах с бойницами для лучников. На вершине Лодовико вошёл в кабинет – это квадратное помещение занимало весь этаж. Комната была тёмной и холодной – Лодовико не позволял топить в марте. Обстановка состояла из большого и тяжёлого письменного стола, узкого деревянного сундука на когтистых лапах и пары высоких стульев с потрёпанной и выцветшей обивкой. Стены покрывала бесцветная, отслаивающаяся штукатурка и тёмные, торжественные портреты покойных Мальвецци.

Лодовико поставил свечу в высокий железный подсвечник на столе. Наконец-то у него есть время поработать над своим тайным замыслом, который должен принести новую славу его имени, если он сумеет довести его до конца. Взяв ключ, висевший на цепочке для часов, маркез отпер сундук и достал альбом в красновато-коричневой коже. Он положил его на стол, вынул несколько выпавших листов и разложил перед собой, а потом открыл. Страницы были разлинованы нотными станами со скрипичными и басовыми ключами и покрыты нотами, вписанными умелой, стремительной рукой. Обмакнув перо в чернила, маркез начал яростно писать на отдельных листах, останавливаясь лишь для того, чтобы перевернуть страницу альбома и вглядеться в его содержимое.

Работа заняла его на два или три часа. Когда концентрация оставила его, а ноты превратились в бессмысленные чёрные кляксы, маркез подошёл к окну, выходившему на озеро, и открыл решётку, позволяя холодному ветру освежить лицо. Сколько же времени он тратил на это занятие! Когда он начинал, то думал, что это будет легко.

На озере больше не было лодок, а на побережье почти не осталось огней. Горы были почти неразличимы на фоне неба. Звёзды тут и там мерцали через просветы в пелене тумана. Всего в миле, на том берегу, его невестка спала – или скорее лежала рядом – со своим нелепым любовником, терзаясь от того, что прочитала в письме от Лодовико. Он надеялся, что они поссорятся и возненавидят друг друга. Они заслуживали этого, ведь оба предали его. Франческа связала его фамилию с историей о самой абсурдной супружеской измене, что только можно вообразить. А Валериано причинил боль, что была, пожалуй, ещё сильнее.

Лодовико вспомнил, как впервые услышал пение Валериано. Блестящее, чарующее сопрано вызвало у него дрожь – и он немедленно принялся обхаживать певца. Валериано не требовалось покровительство – он уже был знаменит и успешен, несмотря на растущее у публики отвращение к пению кастратов. Но его не слишком хорошо знали в Милане, а Лодовико представил его всем, помог добиться лучших ролей и даже принимал под своей крышей. Там Валериано и познакомился в Франческой – и отплатил Лодовико за доброту тем, что сбежал с ней!

Маркез опустил решётку с грохотом, что в ночной тишине был подобен выстрелу. Вернувшись за стол, он забрал альбом и бумаги и запер из в сундуке. Затем Лодовико задул свечу, чем погрузил комнату во тьму. Ему был не нужен свет, чтобы добраться до спальни, что располагалась прямо под кабинетом. Но когда он проходил мимо окна, не выходившего на озеро, от с удивлением заметил огонёк во дворе замка. Никто из слуг не должен был бодрствовать в такой час, тратить ламповое масло и уставать перед следующим днём. Маркез подошёл к окну, но не успел ничего разглядеть – свет погас.

Лодовико открыл решётку и выглянул наружу, позволяя глазам привыкнуть к темноте. Вскоре он начал различать очертания гор в туманном небе и смутно разглядел зубчатую стену, массивные ворота, квадратные башни и нагромождение сараев и повозок во внутреннем дворе. Но света не было. Либо он всё выдумал, либо кто-то успел его погасить…

Нет, вот он опять! Обычный фонарь, но в окружающем мраке он сиял, как маяк. Лодовико вгляделся в фигуру, что держала фонарь – человек в длинном тёмной плаще и высокой шляпе, что осторожно двигался вдоль стены к башне.