Дыхание бездны
Шрифт:
Тыгрынкээву было шесть лет, когда он впервые столкнулся с цивилизацией. Он знал, что где-то живут 'земные люди', отец упоминал о них неоднократно, но не говорил, что их быт и нравы настолько отличаются от местных. В стойбище, кстати, тоже всё было непросто - 'настоящими людьми' отец считал только их семью, все остальные яранги их стойбища были населены 'бывшими людьми', как и все близлежащие стойбища целиком. Когда Тыгрынкээв первый раз, хвастаясь, явил это знание перед соседскими детьми, те набросились на него с кулаками. Тыгрынкээв дрался, как разъяренный медведь, но он был один, и ему было всего шесть лет. Нападавших же было пятеро, возрастом от семи до четырнадцати. Так что, несмотря на яростное сопротивление Тыгрынкээва, его скрутили, наспех связали ремнями и от души намяли
– Говори, - кивнул отец.
– Почему ты называешь остальных людей нашего стойбища бывшими людьми? Ведь они ничем не отличаются от нас!
Отец перевел на него пронзительный взгляд и Тыгрынкээв затрепетал под мощью его светло-серых глаз. Но своего взгляда не опустил - выдержал.
– А если они ничем не отличаются, что же? Мне, что, нельзя называть их 'бывшими' просто потому, что я так хочу?
Тыгрынкээв вздрогнул. Вопрос был провокационным - не согласиться с отцом - плохо, но не отстоять своего мнения - еще хуже.
– Если они ничем не отличаются, то - нельзя!
– так сказал Тыгрынкээв и зажмурился, ожидая неминуемой взбучки. Но мгновения шли за мгновениями, ничего не происходило, и мальчик открыл глаза. Отец всё так же неподвижно сидел перед тлеющими углями, но теперь поза его выражала такую непомерную усталость, что Тыгрынкээву вдруг захотелось чисто по-человечески подойти и обнять своего уставшего отца. Но он, разумеется, и не пошевелился.
– Ты хочешь узнать, чем они отличаются от нас?
– глухо спросил отец, продолжая глядеть прямо перед собой. Тыгрынкээв прерывисто вздохнул - он догадался, что будет, если он скажет 'да'. Восторг и ужас забурлили в нем, как бурлят в гейзере вода вперемешку с паром. Но восторга всё же было больше, и Тыгрынкээв выпалил:
– Хочу!
Отец вздохнул, поднялся, жестом указал на шкуру:
– Садись.
Отошел в сторону, достал откуда-то большую стеклянную бутыль, наполовину заполненную мутной полупрозрачной жидкостью. Взболтал, вытащил пробку, плеснул в широкую деревянную плошку и протянул сыну:
– Пей.
Тыгрынкээв выпил. Жидкость слабо пахла кислым молоком и была сладковатой на вкус.
– Ложись.
Тыгрынкээв лег.
– Жди.
Тыгрынкээв послушно закрыл глаза и принялся ждать. Выпитая жидкость неприятно шевелилась в животе, вызывая легкую тошноту и предчувствие болезни. Почти так же он себя чувствовал, когда съел вместе с олениной подложенные кем-то веточки воронца. Тогда было плохо, а потом он уже знал, что сразу же, как почувствовал подобное, надо немедленно извергнуть все съеденное обратно. Потом выпить воды и повторить. Скорее всего, отец тогда и подложил те веточки. Может, сейчас то же самое? Тыгрынкээв открыл глаза и поискал взглядом отца, но поблизости его уже не было - может, и вообще вышел - за нарастающим шумом в ушах Тыгрынкээв мог и не расслышать.
Мальчик открыл рот, чтобы сказать, - 'Отец, я отравился', - но не смог, застыв от удивления. Потому что из его открытого рта выплыл большой переливающийся пузырь и медленно поплыл вверх, колыхаясь и подрагивая. Потом - еще один, поменьше. Тыгрынкээв быстро закрыл рот, быстро осмотрелся и пришел в ужас - стенки яранги дрожали и корежились, то отдаляясь в стороны шагов на десять, то приближаясь вплотную к лицу. Потом мальчик посмотрел на себя и понял - яранга стоит, как стояла, это с ним неладное происходит. Все части его тела плыли и менялись на глазах, то уродливо раздуваясь, то сжимаясь, то утончаясь в нитку и вытягиваясь. Эти изменения происходили всё быстрее и быстрее, так, что в какой-то момент Тыгрынкээв не поспел за своим взбесившимся телом и вылетел наружу.
Тут было вроде всё такое же,
но в то же время и совсем другое: краски посерели, линии размылись, и все пребывало в постоянном движении. Как будто кто-то нарисовал внутренности яранги углем на оленьей шкуре; и теперь волоски этой шкуры лениво шевелил ветер. Тыгрынкээв постоял немного возле своего тела, напряженно изогнувшегося на шкуре у огневища, заметил лежащее неподалеку тело отца и пошел к нему. И сразу же понял, что с каждым шагом погружается в земляной пол яранги - под ногами не было привычной тверди. Сначала он испугался, но потом откуда-то пришло знание - здесь для него нет преград, и он может двигаться во всех направлениях. Обрадованный, Тыгрынкээв пошел дальше и погрузился уже по грудь, когда чья-то твердая рука схватила его за плечо и выдернула из земли. Тыгрынкээв обернулся: перед ним и над ним, могучим торосом в солнечный день, сверкая всеми оттенками черного и белого, возвышался отец.– Я велел тебе ждать!
– прогремел его голос прямо у Тыгрынкээва в голове, - тебе еще рано в нижний мир! Ты погибнешь!
Тыгрынкээв хотел оправдаться, сказать, что увидел тело отца и испугался, но не успел - отец не ждал ответа.
– Держись!
– сказал он, взял Тыгрынкээва за руку и вылетел через рынооргын наружу. Яранга содрогнулась в спазме и отрыгнула две души наружу, в средний мир. Мальчик широко открытыми глазами оглядел раскинувшуюся панораму - он впервые видел мир с высоты, большей собственного роста. Всё стойбище, как на ладони, вон олени пасутся, и даже реку видать, до которой полдня пешего ходу! Тыгрынкээв уже предвкушал удивительные зрелища, ожидая, что они сейчас вместе полетят куда-то далеко, может, даже в верхний мир, но они опустились так же быстро, как взлетели. На земле отец выпустил его руку и, бросив, - 'Иди за мной', - быстро пошел к отдельно стоящим ярангам. Мальчик поспешил следом, удовлетворенно отметив, что под землю он более не проваливается.
Возле первой из яранг, принадлежавшей роду Эръо, дети играли в 'пастбища' - было их трое, потому что старшие дети Эквургына сейчас перегоняли стадо от моря в тундру. Тыгрынкээв замедлил шаг, ожидая, что сейчас их с отцом заметят, но никто из игравших даже голову не повернул, хотя Тыгрынкээв с отцом подошли уже близко. Мальчик усмехнулся, влез в игровой круг, помахал рукой перед лицом Поона - никакой реакции. Он был невидим! Тыгрынкээв тихонько засмеялся и уже собирался догонять отца, как вдруг заметил что-то неладное в облике игроков. Он присмотрелся, посмотрел на себя, на них, помотал головой и бросился за отцом.
– Почему они цветные?
– спросил он, догоняя его у яранги Эквургына, - этим мы и отличаемся, да?
– Потому что ими владеют желания, которым они не хозяева, - не оборачиваясь, сказал отец, - их плохо воспитали. Сейчас смотри, как следует.
И отец, не останавливаясь, просто прошел через стенку яранги и исчез внутри. Тыгрынкээв удивленно посмотрел на место, где только что стоял отец, попытался потрогать ярангу, но не смог - рука прошла сквозь оленью шкуру, как сквозь пустое место. Тогда Тыгрынкээв просто шагнул вперед и оказался внутри яранги.
– А почему из нашей яранги мы через верх вылетели, а здесь...
– Потому что стены нашей яранги непроницаемы и для духов, - перебил отец, - смотри.
Тыгрынкээв посмотрел, куда указывал отец и увидел Эквургына - старик сидел, прислонившись спиной к рывинэну , и терзал зубами кусок вяленой рыбы. Он, как и дети на улице, тоже не был черно-белым, но дети были только чуть-чуть цветными, а Эквургын был почти весь красным. Тыгрынкээв еще не знал, что это значит, но чувствовал: что-то плохое.
– Подойди, рассмотри, он тебя всё равно не заметит, - отец подтолкнул мальчика в спину. Тыгрынкээв подошел ближе и вскрикнул, отстраняясь - большой бледно-розовый цветок рос в голове Эквургына, мясистые красные корни которого, разветвляясь и бледнея, опутывали всё его тело. Неощутимый ветер всё так же шевелил волоски на шкуре мира, но Тыгрынкээву показалось, что цветок шевелится и сам по себе - пульсирует, двигает корнями, пытаясь плотнее охватить человеческое тело.
– Отец, что это?!
– в ужасе спросил Тыгрынкээв.