Дыхание в басовом ключе

– Да при чем тут Рельеф? – от удивления он даже притормозил.

О-па, даже так? Уже хуже. Значит, какой-то приятель, которого, судя по реакции, я должна знать, но... увы. Не желая оказаться совсем уже свиньей, я судорожно перебирала в уме всех известных мне Ромкиных друзей-знакомых, когда тот неожиданно смилостивился:

– Ну, Алек? С эконом-факультета? О, Господи, Витек, ну знаешь ты его! Высокий такой, блондин... Ну, на выпускном в универе мы с ним еще надрались и ты нас по домам развозила. А мы песни орали и ехать не хотели, помнишь? А еще на гонки я его несколько раз приводил, а ты, зараза, не допустила. Ну? Не тормози, Витек!

– Да вспомнила я, вспомнила! Это который с зеленым Дукати на прошлой неделе был. И да, я помню, как вы с каким-то дружком мне после вашего выпускного машину на брудершафт заблевали. Это он и есть?

– Я потом все вымыл!

– Да помню я! Она потом все равно неделю воняла! Как он выглядит, не помню, – призналась я, – мельком видела, а Дукати помню.

– Ты ушибленная на всю голову, Вик? Байк, блин, она помнит, а Ала нет! Он свихнется, когда узнает.

– Так на такой байк, Романыч, грех не обратить внимание. А дружка-то твоего мне с чего помнить?

– Ну ты даешь! Алека все девушки помнят!

– Ну, значит, на фоне байка он сильно проигрывает. Ах! Какой мотоцикл... Ром, я, кажется, влюбилась!

– Скажешь Шесу, порадуешь мужика, – Ромка хитро улыбнулся.

Снова этот Шес? Как мы опять к нему вернулись? Я буркнула, пытаясь понять, почему же он меня настолько бесит:

– А он-то каким боком?

– Так это его мотоцикл.

– Серьезно, что ли? – невозможный ударник резко стал казаться милее и приятнее, в виду нарисовавшейся радужной перспективы выпросить красавца Дукати на предмет покататься.

– Ну, вообще у Алека есть такой же, только черный. Но конкретно этот был Шеса.

– Подожди. А как они?.. В смысле, откуда?.. А! Так это через тебя они знакомы? Слушай, а откуда ты Шеса знаешь? Тоже учились вместе? Так он же вроде старше.

– Витек! – Ромка уже хохотал. – Придержи коней, детка. Нигде я с Шесом не учился. Он вообще не питерский. И это не они познакомились через меня, а я с Шесом через Ала. Шес меня вообще сначала за человека не считал, а потом свыкся вроде. Даже в гости заходит, когда в городе проездом.

– А они откуда знакомы?

– Да они родственники какие-то. Кажется, двоюродные или троюродные братья, не помню. Но дружат крепко.

– Ага, то-то они руки друг другу переломали.

– Ну, ссорятся они тоже крепко.

– С таким характером, как у Шеса, оно и не удивительно.

– Знаешь, Шес, конечно, псих. Но псих замкнутый. Он чаще всего просто всех игнорирует. Но ты Алека не знаешь. Он кого хошь до белого каления доведет. Я их сколько знаю, они вот так – подерутся, потом по пивку и по бабам. Это их нормальное состояние.

– Странные у тебя друзья, – я не удержалась от ехидства, за что тут же получила щелбан по носу.

– На себя посмотри! Все, приехали, – мы затормозили на въезде на лицейскую парковку. – Назад дорогу найдешь?

– Конечно.

– Ну, тогда удачи. Я предупрежу Леночку, что ты малого привезешь.

– Спасибо. И, Романыч?

– А?

– Спасибо!

– Да ладно. Ты сначала Шеса выдержи пару дней, тогда и благодарить будешь. Если захочешь. А-ха!

====== Глава 7 ======

Всю дорогу до садика я продумывала стратегию соблазнения собственного строптивого ребятёнка идеей провождения остатка дня в компании Лены Боженовой. Спросите, к чему стратегия? Ведь и так ясно, что речь явно не идёт о чем-то, чего деть органически не приемлет. Всё как раз совсем наоборот – Даня Ленку просто обожает и периодически выкручивает мне руки требованиями “поехать на полчасика на чай с ночевкой до послезавтра”, но... Это же когда он сам того хочет. А вы попробуйте заставить моего мелкого диктатора сделать что-либо насильно.

Вот потому я и изощрялась как могла, придумывая пути один другого краше. От классически прямолинейного “ты сегодня с тетей Леной, и не волнует” и до заходящего издалека и по-змеиному хитрого “не думаю, что могу отпустить тебя сегодня к тете Лене, хотя она и звала”. Я изгалялась и так и эдак и, кажется, единственное, чего не предусмотрела, это, собственно, самого сынулю. А Даня, как обычно, спутал мне все карты. Не успела я переступить порог, как на шею бросилось что-то сопливо-взъерошенное и с трудом различаемым голосом моего сына проныло, постепенно наращивая обороты:

– Ты обещала-а-а!

– Что обещала, золотко? – недоуменно протянула я, ощупывая субтильное тельце в поисках переломов и открытых ран, объясняющих такую истерику.

– Нет! Ты обещала! Ты обещала-а-а!

– Даня, котенька, – переломы не нашлись, и я начала тихо паниковать, – посмотри на меня. Кто тебя обидел? Где болит?

– Нет! Нет! – Даня то вырывался из моих рук, то льнул обратно. – Я хочу!

Вот это “я хочу” и выдернуло меня из предынфарктного состояния, в которое я скатывалась со скоростью реактивного самолета.

– Даня, цыц! А ну, быстро вытер сопли! Что ты хочешь? Что я обещала?

Невыносимое создание подняло на меня свои голубые абсолютно сухие глаза и голосом, уже без малейшего намека на истерику, спокойно сообщило:

– Ты обещала, что если я захочу, то могу поехать к тете Лене поиграть с Кутузовым.

Для несведущих: Кутузов – это боевой кот Боженовых. Даже не кот. Язык не поворачивается отнести эту безухую одноглазую гарпию к разряду мурчащих пушистиков. Ромка, пребывая, видимо, в состоянии аффекта по поводу очередного повышения на работе, подобрал его лет шесть назад на какой-то мусорке. Исхудалое, вусмерть перепуганное существо с выбитым глазом, основательно погрызенным ухом и выдранной клочьями шерстью еще долго пряталось по углам его квартиры, загнанно вздрагивая на каждый шум. А потом малыш обжился, обзавелся пушистой шубкой, острыми коготками, семикилограммовой тушей, пакостным характером и принялся наводить шухер в округе.

При виде наглой морды, неспешно плывущей по просторам родной улицы, мыши заранее вешались, коты выпадали в осадок, собаки грохались в глубокий обморок и даже бесстрашные дворники нервно вздрагивали и отходили подальше. Кутузов был царем и Богом. Его боялись. Ему поклонялись. На него чуть ли не молились. А потом пришел Данечка. И король всея кошачьей гопоты узнал, что самый страшный звук, который он может услышать за все свои девять жизней, это отнюдь не шорох стягиваемого тапка, а звонкое счастливое детское “Кися!”