Дыхание в басовом ключе
Шрифт:
Комментарий к Глава третья, в которой героиня берет слово. * Полигимния — муза музыки.
Эдвард Каллен — герой «Сумеречной Саги» С. Майер.
====== Глава 4 ======
Да что ж за день-то такой, а? Я ещё и проснуться-то толком не успела, а марширующий в ногу ряд пакостей уже выстроился на полквартала. Топают за мной следом и скалятся, сволочи. Хоть бы кофе дали выпить, что ли. Как бы мне пережить этот день, не понеся ещё больших потерь? И так для девяти утра как-то слишком бойко: минус Олежек в удобоваримом настроении, минус завтрак, минус не светящая мне халтурка (а что, у кого-то есть тень сомнения по поводу того, как скоро мне укажут на дверь при нынешней моей харизме?) — и вот, кажется, премия тоже собралась ехидно улыбнуться и помахать ручкой на прощание. И всё это при том, что в плюс можно записать только начинающиеся
Тяжело вздохнув, я вылезла из машины и, одёрнув задравшуюся по самую... э... самые бёдра юбку, влилась в поток опаздывающих в школу подростков. В лицей, тьфу ты, конечно же, в лицей, какая же мы школа? Лицей — это звучит гордо! И непонятно. Я хихикнула про себя и вплыла в широкий вестибюль.
Здание, которое сейчас занимает наше заведение, в прошлом принадлежало одной крупной голландской гильдии. Они торговали мехами и кожей практически со всей Европой. Наверху располагались ремесленные мастерские и склады, а на нижнем этаже — три огромные, отделанные золотом и парчой лавки. Своё разрешение на торговлю купцы получили ещё от Петра и с тех самых пор, вплоть до пришествия приснопамятной советской власти, жили припеваючи, скупая пушнину от финских и наших промысловых и превращая её в очаровательные шубки, муфточки и сапожки, в которых потом щеголяли первые красавицы Европы, Нового Света, да и Руси тоже. Сам императорский двор не чурался приодеться у голландцев.
И все шло просто отлично, пока не заинтересовались ими экспроприаторы от народа. Вдохновлённые харизмазичным картавеньким любителем потаскать брёвна, те решили, что «такая корова нужна самому». Купцов быстренько раскулачили: кого сослали, кого выгнали, а кого и вообще — того. Шубки с сапожками, что не успели раскрасть, пустили в народ, а в самом здании разместили местный комитет молодёжи.
Потом здесь поочерёдно сменялись полевой госпиталь, дом культуры и даже краеведческий музей, пока в середине девяностых здание не выкупил один бизнесмен-альтруист, опять-таки голландский. Теперешнего голландца, правда, в отличие от его предшественников, пушнина не интересовала ни в каком виде, и он, наняв администратора и толпу адвокатов (куда ж без них-то, родимых?) и изъявив желание лицезреть «первоклассную школу» для «несчастных забитых советских детей», свалил назад в свои Нидерланды. Вот только не учёл он ни широты русской души, ни глубины её же наглости. Что случилось позже, думаю, любой постсоветский человек сообразит на три-четыре без малейшей подсказки: здание самым наглым образом приватизировали те самые адвокаты, а голландец, по традиции, остался ни с чем. Круг замкнулся, хищно щёлкнув на прощание, и иноземные любители экзотики с балалайками и медведями в очередной раз убедились, что умом Россию не понять. Другими частями тела, впрочем, тоже.
В вестибюле, как обычно в такие часы, было шумно и тесно. Юные кокетки толпились возле зеркал, поправляя свеженаложенную боевую раскраску и стреляя идеально накрашенными глазками по парням, подпирающим стены и лениво обсуждающим дела насущные — футбол, машины и сиськи. Ребята помладше, в яркой кричащей одежде розовых, оранжевых и зелёных оттенков, с обилием рюшечек, значков и всевозможных аксессуаров, как у мальчиков, так и у девочек, кучковались у лестницы. Странная мода у малышни, подумалось мне. Я, в общем-то, уже привыкла, но всё равно странно. В моё время были только панки и нормальные, ну и ещё, пожалуй, гопники. A теперь куда ни глянь — панки, готы, эмо, битники и чего только ещё... Эти, кажется, анимешники, то есть спецы по мультикам. Ребята обменивались какими-то карточками и яростно спорили, кто круче — страстная юная революционерка Утена или холодный, как Плутон, пилот космического крейсера Хиро.
Протискиваясь сквозь их пёструю стайку, я ненароком подслушала пару аргументов с обеих сторон и чуть не грохнула челюстью о каменный пол. Нет, мы в их возрасте, конечно, тоже взахлёб смотрели мультики и мечтали превратиться в прекрасную русалку Ариэль или покорять моря подобно славному Синдбаду-мореходу. И что скрывать, мечты эти порой приобретали, мягко говоря, романтический характер, но никогда, клянусь, никогда и никому в наше время не могло прийти в голову, что красавица Бэль может возжелать выйти замуж не за мрачного сексапильного заколдованного принца, а, скажем, за Золушку! Или что капитан Врунгель спит и видит, как сорвать с бедного Лома его полосатую тельняшку и брючки-клёш и заставить танцевать фривольные танцы, используя мачту вместо столба. Я с
трудом вернула челюсть на место и, решив, что, наверное, что-то не так поняла, двинулась наверх, попутно делая себе зарубку на память поинтересоваться сюжетом мультиков, которые смотрит Даник.Путь мой пролегал напрямую в логово дракона. В смысле, в кабинет директрисы. Всё равно нет ни малейшего шанса, что моё отсутствие осталось незамеченным, так чего тянуть кота за хвост? Да даже если бы ангелы небесные, заинтересовавшись ни с того ни с сего моей печальной судьбой, спустились бы долу и, представ пред ясны очи Тамары Ефимовны Чёрных, ослепили её блеском своего великолепия, лишив возможности видеть, — даже тогда она безошибочно знала бы, явилась ваша покорная слуга на эту чёртову летучку али нет. А всё потому, что кое у кого слишком длинный язык, чересчур короткий фитиль и неимоверно глубоко запрятанный инстинкт самосохранения. И весь этот набор отнюдь не милых и, без сомнения, далеко не первой необходимости качеств не даёт мне держать рот на замке даже те несчастные двадцать минут в день, что, по идее, должна идти летучка. Тихо, коротко и спокойно. Именно благодаря мне и моим неизменным пяти копейкам все получается с точностью до наоборот.
Нет, я не спорю с пеной у рта, не скандалю, не требую — я по другой части. Я — как та приблудная шавка на деревне: дождусь подходящего момента, гавкну один раз и полчаса наслаждаюсь произведённым эффектом. А когда последние отзвуки возникшего в результате злобного перелая всех псов в округе смолкнут где-то на окраинах задних дворов, гавкну ещё раз. Лениво так, как будто сама себе — ну, гав, что ли. И понеслась по новой, ещё громче, ещё злобнее. А я что? Я ничего... Так что не заметить моё отсутствие в принципе невозможно — подозрительно тихо.
Нужный мне кабинет находился на последнем, четвёртом, этаже, так что, карабкаясь по лестнице наверх на своих десятисантиметровых каблуках и проклиная их изобретателя, я как раз успела ещё раз задуматься о необходимости так вот прям немедленно лезть выяснять размеры недовольства своего начальства. И вообще, кто сказал, что это самое начальство недовольно? Вон, небось, в кои-то веки умудрилось не оскандалиться с утра, а кому за это спасибо надо сказать? Мне, родименькой, за то, что соизволила не явиться. Было бы начальство недовольно, уже вызвало бы на ковёр. Меня кто-то вызывал? Нет. Чего прусь тогда, спрашивается?
Мысль эта, без сомнения привлекательная, откуда ни погляди, озарила мои хмурые размышления, когда я уже заканчивала последний пролёт. Моментально отметя в сторону возникшее было «ну я же уже вроде как тут», я начала шустренько разворачиваться, когда дверь наверху приоткрылась, являя миру в моём лице щуплую фигурку нашей местной Змеи Горыничны, в будние дни откликающуюся на Тамару Ефимовну и пытающуюся руководить этим зверинцем. Увидев меня, она хищно улыбнулась, продемонстрировав воистину акулий оскал, и поинтересовалась:
— Викуся! — я с трудом удержала лицо от попытки перекоситься, как после килограмма лимонов. — Вы всё же решили почтить нас своим присутствием? Как мило, деточка. Ну, идите работать, не заставляйте своих воспитанников ждать. Это, знаете ли, не тот пример, что учитель должен показывать детям. Идите же, Вика. До свидания.
Директриса развернулась и поплыла куда-то вглубь коридора, по направлению к оранжерее, а я осталась во второй раз за этот день подбирать челюсть с пола: это что, всё? Не наорёт? Не пригрозит уволить? Не лишит премии на полгода вперёд? Только «Викуся, не подавайте плохой пример»? Да чтоб я сдохла, не сходя с этого самого места, быть такого не может! Я поудобнее пристроилась на ступеньке, отставив одну ногу в сторону и опершись плечом о стену, и принялась буравить удаляющуюся спину, от всей души желая её обладательнице долгих лет икоты.
— Ну-ну, — тихо пробормотала сама себе, — а то я тебя первый день знаю. Итак, четыре...
— Ты чего тут развалилась практическим пособием по бренности бытия? — рядом притормозил Егор, наш сисадмин, и, скопировав мою позу, привалился к стеночке ступенькой ниже. — Будет интересно? Имеет смысл ждать?
— Ты бесподобно беспардонен, как, впрочем, и всегда. Можешь понаблюдать, стервятник, меня сейчас будут макать носом. Три...
— Кто стервятник?! Я? — Егор настолько правдоподобно изобразил оскорблённую невинность, что, не знай я его, как облупленного, вот уже три года, непременно купилась бы. Честные и непорочные, как у недельного младенца, голубые глаза выглянули из-за моего плеча и, вмиг оценив обстановку, сверкнули не по-младенчески коварно. — О... Ну разве что с твоего позволения. А что ты отчебучила на этот раз?