Дыхание в басовом ключе

— Два... Да так, то то, то сё, то на летучку не пришла...

— Опять? Это же какой уже, третий раз за этот месяц? Ты, Дольная, или камикадзе хренова, или выиграла в спортлото пятьдесят миллионов и не знаешь, как признаться. Впрочем, я сегодня тоже забил. Шёл вот сдаваться, когда тебя увидел...

— Один! — перебив Егора, я театральным жестом вытянула руку в сторону замершей вдруг Тамары Ефимовны. — Итак?..

— Ах да, Викуся... и Егорушка! — заметив голубоглазого компьютерщика, директриса тут же приплела и его. — На премию в этом месяце можете даже и не рассчитывать!

Вот не знаю, чего она ожидала, но явно не того, что мы, переглянувшись на секунду, синхронно отвесим ей поясной поклон и, радостно заявив: «Да, даже и не сомневались», свалим восвояси. Будь я одна, я бы ещё попробовала вымолить прощение, поунижаться, может даже пустить слезу. Иногда это помогало, в конце концов, предыдущие два опоздания мне же простили. Но не проделывать же всё это под носом у первого сплетника нашей конторы? Мне для полного счастья ещё не хватало потерять с трудом приобретённую репутацию холодной непробиваемой стервы. А то, что Егор не преминет поделиться кусочком столь лакомой информации со всеми желающими, не исключая младших классов, это же как пить дать. Он, вообще-то, малый неплохой, один из немногих в нашем серпентарии, с кем я дружу, но вот посплетничать любит почище товарной бабки. Если срочно нужно оповестить о чём-то максимально большое количество людей, достаточно просто поведать это под большим секретом нашему ходячему голубоглазому недоразумению, а уж он-то позаботится, чтобы в неизвестности остались только слепо-глухо-немые жители северных штатов Америки. Так что уж лучше без премии.

Хотя чем, собственно, лучше? Деньги-то мне нужны. Я же Данику обещала велосипед на день рождения. Он уже даже выбрал маленькую синенькую Сефору, как две капли воды похожую на взрослую модель и оттого ещё более милую. Как же я теперь скажу ему, что покупка двухколёсного друга откладывается до тех времён, когда мама сподобится научиться приходить вовремя на работу? Представив себе полные слёз глаза сына, я стиснула зубы и приняла, как впоследствии оказалось, судьбоносное решение: эта халтурка у московских рокеров должна быть моей! А на войне, как известно, все способы хороши. Трепещите, панки, как оказалось, вы мне нужны, а я так просто не сдаюсь. Так что никто никакую юбку переодевать не будет — должно же у девушки быть хоть какое-то преимущество?

День до обеда пролетел без особого экстрима, может, потому, что я благоразумно не выходила из своего кабинета, а найти приключения в практически пустом помещении на отшибе не под силу даже мне. Кстати вспомнились слова когда-то популярной песни: «В коморке, что за актовым залом...» — ну прямо про меня написано. Музкабинет и в самом деле находился подальше от всех, в конце длинного пустынного коридора, извивающегося змеёй вокруг актового зала, дабы избавить уши и нервы невольных слушателей от порой не совсем мелодичных звуков, доносящихся из него. Меня такая дислокация более чем устраивала, так что до Ромкиного приезда я была предоставлена сама себе и с пользой использовала это время, вспоминая всё, что я знаю об ударных установках, роке и «Рельефе». Да-да, я даже залезла в интернет и, скачав парочку их самых популярных песен, попыталась отработать барабанные партии, безбожно копируя их ударника. Получалось так себе, учитывая, насколько виртуозно тот владел вверенным ему инструментом, но я хотя бы не выбивалась из общего рисунка. Так что к двум я была всё ещё жива, полна энтузиазма и более-менее готова.

Ромка ждал меня на парковке, прислонившись к дверям своей серебристой «Тойоты Камри» и нетерпеливо куря, судя по количеству окурков у его ног, уже далеко не первую сигарету. Обведя задумчивым взглядом мою фигуру, он выдал:

— Судя по тому, что это недоразумение всё ещё на тебе, ты настроена решительно. Мне их заранее жалко.

Мимоходом чмокнув его в подставленную щёку, я залезла в прокуренный салон и чуть не оглохла от дикой какофонии звуков из приёмника.

— Романыч, я надеюсь, что это безобразие, ошибочно считаемое за направление в музыке, не является тем, что от меня ожидается?

— Чем тебя не устраивает “Rammstein”? — огрызнулся друг детства, заводя машину. — Всех устраивает, а её, блин, не устраивает. Да ты знаешь, сколько у них наград, а? Вот у твоего Моцарта есть платиновые альбомы? А у них есть!

— Что-то твои платиновые давненько не выступали. Когда у них последний концерт был, а?

— Это у твоего Моцарта давно концертов не было, — загоготал Ромка, вспомнив полюбившуюся ему фразу из КВН. — И вообще, при чём тут они? Давай я тебе пока что что-то из «Рельефа» поставлю?

— У тебя есть и их диски?

— А то! Я самый ярый фанат, между прочим, — этот псих, не отрываясь от дороги, пошарил под сиденьем и, выудив оттуда серебристый диск с изображением жёлто-чёрного горного ландшафта, воткнул его в проигрыватель. — Сиди и внимай. Они круты, да.

Машину наполнили звуки хорошо известной мне мелодии, и я офонаревшими глазами уставилась на парня.

— Не поняла?

— А ты не знала, что твоя любимая песня — это «Рельеф»? Ну ты даёшь, Витёк.

— Да я даже не знала, что это считается роком! И у них много такого?

— Какого — «такого»?

— Ну, такого, — я неопределённо ткнула пальцем в направлении приёмника, — классного.

— Ага, я ж говорю, они круты, — Романыч переключил на следующий трек, и по мозгам ударило сочетание звуков, более ассоциирующихся в моём понимании с определением тяжёлой музыки, чем предыдущее. — Круты-ы-ы, детка!

Я поморщилась. Ну, не всё коту масленица, спасибо, что хоть не “Rammstein”.

И тут, видимо желая окончательно добить меня, Романыч принялся диким голосом подпевать солисту «Рельефа», совершенно не заморачиваясь по поводу таких мелочей, как мелодия, такт и наличие слуха:

Гламур, гламур, один гламур,

Как будто нет других идей

У умных девушек и дур.

Блестеть, и никаких гвоздей!

Да... Петь Ромка не умел, но, к сожалению, любил. Особенно тяжко приходилось, когда он выпивал. Подбодрённая алкогольными парами душа требовала самовыражения и неизменно находила его в распевании во всю мощь далеко не слабых лёгких песен любимых групп. И поскольку слушал Романыч исключительно тяжёлую музыку, а отсутствие даже зачатков слуха с лихвой компенсировал громкостью, то в такие моменты мы с его женой Леной резко забывали о разногласиях и дружно сваливали по срочным делам, о существовании которых до того даже и не догадывались. Ибо заткнуть этот фонтан вдохновения было никак. В данный момент сваливать было некуда, а потому я попыталась переключить творческий энтузиазм друга в другое русло:

— Кстати, Боженов, я так понимаю, ты их хорошо знаешь? — дождавшись утвердительного кивка головой, я продолжила: — Кажется, даже дружишь? — ещё один кивок, а пальцы отбивают на руле такт, признаться, довольно зажигательной мелодии. — Но друг с большой буквы «дэ» ты всё же мой. Так просвети меня по секрету: как мне им понравиться?

Ромка оглядел меня с ног до головы и категорично заявил:

— Никак.

— В смысле?

— В прямом, Витёк. Нет ни малейшего шанса. Даже не пытайся.

— Я настолько не подхожу? Если я настолько безвариантна, то какого мы туда вообще прёмся?

— Зайка, ты молодая, высокая, смазливая девица с буферами третьего размера. Ты во вкусе как минимум половины человечества, так что не комплексуй. Дело не в этом.

— А в чём? Мне позарез нужна эта работа, Романыч. Ну, помоги мне?

— Витёк, тут вообще не в них дело. В смысле, не во всех них. Тебе надо понравиться одному-единственному человеку, а ему по определению не нравится никто, кто трогает его барабаны.