Дыхание жизни

Не знаю… сама не знаю, чего я добивалась. Наверное, я неделями, месяцами пыталась найти в Мартине какое-то чувство. Словно рылась на чердаке; должно быть, это самое точное слово. Все время искала какое-то чувство.

Мадлен. Какое чувство?

Фрэнсис. Думаю, стыда.

Мадлен с вызовом поднимает голову.

Мадлен. И что — не нашли?

Неожиданно Фрэнсис повышает голос, изображая вышедшего из себя Мартина.

Фрэнсис. «Чего ты добиваешься? Скажи, ради Бога!» — говорил он. «Чего ты, черт тебя побери, хочешь? Чтобы мы и дальше так жили? В этом проклятом саду, в Блэкхите, отрезанные от мира? Фрэнсис, неужели ты правда этого хочешь? Чтобы в наших жизнях не было ничего, кроме этого?» (Фрэнсис немного успокаивается). «А тебе не приходит в голову, что мне больно? Что мне больно от твоих слов?» Он тогда посмотрел на меня и сказал: «Ну, значит, тебе больно».

Наступает молчание.

Несколько дней я раздумывала. И решила: ладно, я с этим справлюсь. И спросила его: «Ты все еще с ней видишься?» «Вижусь, если ты не имеешь ничего против.» «Как нетрудно догадаться, я против». «Тем не менее, я все равно буду с ней видеться». Потом мы долго молчали. Очень долго, полчаса или дольше. Затем я встала. «Тогда какого же черта было спрашивать, не против ли я! Какого черта спрашивать!»

Мадлен улыбается.

И знаете, он тогда так смешно выглядел.

Мадлен. Не сомневаюсь.

Фрэнсис. Я даже рассмеялась.

Мадлен. Конечно.

Фрэнсис улыбается своим воспоминаниям.

Фрэнсис. Я еще помню другой вечер…

Мадлен. Да?

Фрэнсис. Самый идиотский из всех. У нас были проблемы с трубами. Это была просто комедия…

Мадлен. Что, еще смешнее, чем в ваших книгах?

Фрэнсис. Еще смешнее.

Мадлен. И что?

Фрэнсис. Я бы такого не придумала: Мартин в подвале, лежит вытянувшись во весь рост под водонагревателем, а я ору: «Я хочу что-нибудь для себя лично! Я заслужила кое-что и для себя!» А он: «А мне нужно, чтобы этот нагреватель нормально работал!» (Фрэнсис опять повышает голос). «Я страдаю, а ты нет!» «Разумеется, я тоже страдаю. Думаешь, я не страдаю?» «Хотела бы я видеть, как! Ну, докажи!» (Фрэнсис успокаивается и сидит неподвижно). И вот, наконец, как-то вечером, очень поздно, — это была худшая ночь из всех до того момента, — его рабочие бумаги были разложены по всей постели, а я взяла и выбросила их из окна. Я сидела и несколько часов подряд твердила одно и то же, как заклинание, как мантру: «Я хочу что-нибудь для себя! Я заслужила кое-что и для себя!» А он стал натягивать халат и, выходя из комнаты, обернулся ко мне и сказал: «Жизнь — это не суд присяжных!» И все, больше ничего. Потом он спустился в сад и стал собирать бумаги с газона. (Задумчиво повторяет.) «Жизнь — это не суд присяжных!» (Фрэнсис на несколько мгновений погружается в воспоминания.) В пять утра я его спросила: «А тогда что такое жизнь?» Он к тому времени уже спал рядом, как всегда, заснул без проблем. Он проснулся: «В чем дело?» «Если жизнь не суд присяжных, тогда что?»

Молчание.

Говорят, это то, чего хочет каждый из людей. Ведь так говорят? Говорят, жизнь — это любовь.

Мадлен. Вы правы.

Фрэнсис. Ведь цель жизни — найти любовь.

Мадлен встает. Ее стакан пуст.

Мадлен. Вы не проголодались?

Фрэнсис. Да.

Мадлен. Нам надо поесть. Пойду куплю что-нибудь готовое на вынос в индийском ресторане.

Мадлен идет через комнату за своим пальто. Фрэнсис наблюдает, как она надевает пальто и берет с комода ключи.

Кстати, я все это слышала. Про то, как у вас бывал викарий. И про нагреватель. И про бумаги на газоне. Он мне все это рассказывал. Просто чтобы вы знали.

Сцена третья

Ночь или раннее утро. Неоновый луч погас. Из боковой двери, ведущей в спальню, выходит Мадлен в халате. Она осторожно пробирается через комнату, ожидая, что Фрэнсис спит на диване, на котором сейчас постелено белье. Но Фрэнсис не спит; она сидит у окна на скамье, в пижаме и халате, которые ей дала Мадлен, и смотрит в окно. Она оборачивается, когда Мадлен входит в комнату, но они с трудом могут видеть друг друга.

Фрэнсис. Что вы тут делаете?

Мадлен. Не могла заснуть. К тому же я поняла, что хочу еще курицы с карри.

Фрэнсис. Она там, на полу.

На полу, там, где они ели свой импровизированный ужин, осталось несколько небольших алюминиевых лотков из-под еды.

Еще там где-то оставалось немного чипсов, если только вы на них не наступили.

Мадлен садится на пол и начинает есть пластмассовой вилкой из алюминиевого лотка.

Мадлен. Я вчера разговорилась с хозяином ресторана. Он с семьей приехал сюда в Вентнор из Бангладеш. Теперь это обычное дело. И мы все воспринимаем это как должное.

Фрэнсис. Вам не приходило в голову все это убрать? Для меня, например, бросить индийские разносолы вот так на полу — все равно, что оставить там мертвого индийца.

Мадлен. Я живу одна и вольна делать, что хочу.

Мадлен начинает есть и теперь отворачивается от Фрэнсис.

Разве у меня грязно?

Фрэнсис. Нет.

Мадлен. Или, может, я сама неряха?

Фрэнсис. Нет. Вы безукоризненны.

Мадлен. Вот видите. (Мадлен смотрит на нее торжествующе).

Фрэнсис. У вас случайно не найдется сигареты?

Мадлен молча встает и идет в зону кухни.

Мадлен. Не знала, что вы курите.

Фрэнсис. Только изредка.

Мадлен. По чистой случайности заходил один знакомый и оставил сигареты.

Фрэнсис. Значит, вы не совсем одиноки?

Не отвечая, Мадлен протягивает ей сигареты и коробок спичек.

Мадлен. Вот. Не высший сорт.

Фрэнсис. Спасибо.

Фрэнсис достает сигарету из пачки и нюхает. Мадлен возвращается к еде.