Дыхание жизни
Шрифт:
Мадлен смотрит на нее укоризненно.
Мадлен. Нет, не больше.
Фрэнсис. Ну конечно же нет.
Мадлен. Они умрут, как и мы.
Фрэнсис. Да, верно. (Фрэнсис слегка хмурится). Хотя не совсем.
Мадлен. Ну, может, в них будет воткнуто на несколько капельниц больше…
Фрэнсис. Я это и имею в виду…
Мадлен. Да, и разных мониторов
Фрэнсис. Согласна, верю. (Фрэнсис улыбается). Похоже, вы много об этом размышляли.
Мадлен. О чем?
Фрэнсис. О смерти.
Мадлен. Мне кажется, это не должно вас удивлять.
Фрэнсис смотрит на нее непонимающе.
Мадлен. Оглядитесь вокруг. Это же остров Уайт — уже по одному только названию белый и прекрасный.
Фрэнсис. И что же?
Мадлен. Вы разве не обращали внимания? На южном побережье Англии все только и заняты тем, что ухаживают за своими садиками и потом умирают. Это все, чем мы занимаемся. Как в едином порыве. Все тащатся на юг и там испускают дух. Так что этот остров вовсе не белый и не прекрасный. Остров Блэк, черный остров смерти — вот как я называю это место.
Френсис согласно кивает.
Фрэнсис. А помните, когда я только вошла…
Мадлен. Что?
Фрэнсис. Нет, это даже интересно.
Мадлен. О чем вы?
Фрэнсис. Я тогда еще подумала… Я, как только вошла, подумала — помните, что вы мне первое сказали?
Мадлен. Нет.
Фрэнсис. Вы не помните, что сказали?
Мадлен. Да нет же.
Фрэнсис. Самое первое, что вы тогда сказали: «Надеюсь, я еще не так стара». Вы сразу заговорили о старости.
Мадлен. А, понятно. Ну да, я же забыла, это ведь заметки для вашей книги, не так ли?
Фрэнсис. Вовсе нет. Я так просто говорю.
Мадлен. Но ведь вы все запоминаете. Как глупо с моей стороны. Эта встреча так важна для нас обеих, но, оказывается, я ошибалась, думая, что мы просто поговорим…
Фрэнсис. Но мы же поговорили. Мы и сейчас говорим.
Мадлен. Я думала, что мы просто разговариваем. Ну, конечно, я же забыла, что для вашей новой книги воспоминаний все это «свидетельства
участников событий», не так ли. Ваши «трофеи».Фрэнсис. Неправда.
Мадлен. Любое неосторожное замечание — и наш Толстой тут как тут, все заносит в свой компьютер.
Фрэнсис. Но я же не это имела в виду!
Мадлен. Разве нет?
Фрэнсис. Нет.
Мадлен. Зайти в гости, записать все, что скажет жертва, выложить добычу на слегка смазанную маслом сковороду, поставить в духовку, и через пятнадцать минут — оп-ля! — готово! Один литературный персонаж женского пола. Безнадежно одинокая и, судя по всему, настроенная против американцев особа. И боится смерти. Подавать с гарниром. Хватает на две порции.
Фрэнсис не отступает.
Фрэнсис. У вас ведь всегда были сложные отношения с художественной литературой, не так ли?
Мадлен. Совершенно верно.
Фрэнсис. Я хочу сказать: еще до того, как я начала писать.
Мадлен. Да.
Фрэнсис. Вы никогда ее не любили.
Мадлен. Нет.
Фрэнсис. А почему?
Мадлен. У меня действительно сложное отношение к художественной литературе, и оно никак не связано с вами. Скорее, у меня есть существенное возражение против нее.
Фрэнсис. Какое же?
Мадлен. Вам интересно?
Фрэнсис. Да.
Мадлен смотрит на нее.
Мадлен. В ней все неправда.
Наступает молчание. Фрэнсис наблюдает, немного смягчившись, как Мадлен делает несколько шагов в сторону и спокойно заканчивает.
Вот и все.
Фрэнсис. Ах вот как…
Мадлен. Глупо, да?
Фрэнсис. Нет. Не глупо, раз вы так чувствуете.
Мадлен. Да, именно так я и чувствую.
Фрэнсис. Что ж, понятно.
Мадлен. Вот и все, что я пытаюсь сказать. В каждом из нас содержится намного больше, чем нам обычно отводится в книгах. Как, например, в моем собственном случае. Как я полагаю, во мне есть нечто более значительное, чем можно было бы прочесть обо мне в романе. Я глубже.
Фрэнсис. Разумеется. Именно поэтому я и не смогла бы вставить вас в роман.
Мадлен. Не смогли бы?
Фрэнсис. Нет. По крайней мере, без вашего разрешения.
Обе улыбаются.
Мадлен. Спасибо.
Фрэнсис. Не за что.
Мадлен. А кого бы вы смогли использовать в романе?
Фрэнсис. Ну…
Мадлен. Всех своих двухмерных друзей?