Шрифт:
Воспоминания о никогда не существовавшем мире,
который мог быть нашим.
Марк облокотился на бетонную балюстраду тесного балкона и жадно затянулся первой полуденной папиросой. Порыв холодного сентябрьского ветра заставил машинально прикрыть лицо свободной рукой и резко выдохнуть сквозь пальцы ароматизированный виноградный дым, большая часть которого навечно поселится в лёгких. Докурив, молодой человек запустил бычок в полет и глубже укутался в потрепанный махровый халат.
Небо в Империуме часто хмурится. Никто не задаётся вопросом, с чем это связано: очевидно, что виной этому, как и всему остальному, послужил Катаклизм. А уж чем в свою очередь был вызван он – испытаниями оружия, техногенной аварией
Пока останки никотинового друга падали, стараясь не попасть к соседям снизу, молодой человек достал из кармана серебряный пражский грош. Подарок отца по случаю зачисления в начальную школу – на удачу. Марк подбрасывает монетку каждое утро, и этот незатейливый ритуал определяет, в каком ключе пройдет новый день.
Серебристый снаряд взлетел, едва не ударившись о балкон этажом выше, и под сосредоточенным взором хозяина устремился обратно в ладонь. Одновременно с монеткой по ту сторону балюстрады вниз пролетело мужское тело, которое Марк заметил лишь краем глаза и сначала не понял, что произошло. Сжал монетку в кулаке и наклонился над перилами, чтобы выяснить, не показалось ли.
Не показалось. Там, на холодном асфальте, распласталось длинное мужское туловище в одном лишь пиджаке. На плешивом затылке жирное бордовое пятно: вероятно, упал на голову. Растекающийся от тела кровавый цветок быстро раскрашивает серый тротуар.
Марк почесал подбородок и посмотрел наверх. В незаконно построенной сверху мансарде открыто окно.
Видимо, утро у соседа не задалось. Марк снова опустил взгляд: с громким ударом о бетонный фасад распахнулась дверь в парадную, и на улицу выбежал мужчина в длинном тёмно-синем пальто. Незнакомец не обратил внимания на лежащее на тротуаре туловище и устремился в сторону метро.
– А может, ему помогли нырнуть… – зевнул Марк. Внизу, вокруг погибшего начали кучковаться прохожие, лихорадочно набиравшие на мобильниках номера: скорой помощи и милиции, чтобы приехали и разобрались, родственников и друзей, чтобы поделиться увиденным, начальника, чтобы обосновать опоздание на работу. Кто-то фотографирует место происшествия, чтобы выложить новость в интернет.
– Ну и хорошо, помощь уже вызвали. А у нас есть более важные дела.
Марк разжал кулак и посмотрел на монетку. Решка, как всегда.
Молодой человек грустно улыбнулся. Может, перебросить? Нет, это против правил. Вновь оглядел пустой, скучный балкон. Ничего лишнего, как и у всех. «В целях сохранения эстетики городской архитектуры» петербургские власти пару лет назад приняли декрет, согласно которому на балконах и подоконниках запрещено размещать любые предметы обихода. Даже вазы с цветами или пакетики с кошачьим кормом.
А всё из-за чего? Из-за того, что в день 18-й годовщины принятия Титульного Устава Империума несколько отчаявшихся верноподданных, чей дом собирались снести во имя очередной Великой стройки, у себя на балконах вывесили плакаты, содержание которых кричало о явном неуважении к принятому губернатором решению. «Нас лишают жилья», «Губернатор – людоед» и прочие глупые надписи на фоне нарисованных клубов дыма. Как ни душили цензурой средства массовой информации, в век интернета такая выходка быстро обрела популярность. Народ подхватил идею, и недовольные начали рисовать завитки дыма везде, где виднелась какая-то проблема: на дорожных ямах, на кучах снега, не убираемых неделями с городских улиц, на руинах школ… и так по всей стране. Но любое действие провоцирует противодействие. Даже такое безобидное и вызванное простым человеческим отчаянием. И вот, «в целях обеспечения безопасности верноподданных, защиты эстетического облика города», и прочее, и прочее, размещение на фасадах зданий, на окнах и балконах, да где угодно любых предметов, «не предусмотренных изначальной проектной документацией», любезно вознаграждается – от штрафа в пару тысяч имперских рублей до ареста на полгода. Занавески оставить, благо, разрешили, но не дай Боже в голову придет мысль приклеить к внутренней стороне оконного стекла какой-нибудь плакат… не каждый выдержит полгода
в изоляторе. Новый петербургский декрет пришёлся по вкусу правительству Империума, и вскоре «положительный опыт борьбы с экстремизмом» был распространен на всю страну. А изображение завитков дыма и вовсе запретили как «пропагандирующее духовный разлад, посягающее на традиционные ценности верноподданных Империума».Катаклизм здорово потрепал всех нас, что уж говорить о психике людей, отвечающих за принятие государственно важных решений. И этот незначительный запрет – детский каприз по сравнению с теми, что были до, и теми, что последуют потом.
Наш мир пытается излечиться от последствий Катаклизма уже 20 лет, но всё как-то не получается. Кроме нас, если верить Первому государственному телевидению, развитых стран не осталось – территории за границами Империума превратились в неподходящие для жизни болота, заселенные мелкими дикими общинами, от которых нас самоотверженно защищают пограничные войска. Так что мы – 45 миллионов человек – и есть современное человечество. «Человек выживший». Не смытый взбесившейся водной стихией.
Наша страна лечилась, как обезумевший хирург, сам себе отсекающий нелицеприятные части тела и внутренние органы. В общем, как умела. В процессе терапии она стала совсем другой, полностью перекроив систему государственного управления и общественных отношений. Даже сменила имя. Теперь мы – поданные Империума. Просто Империума. Не Русского, не Российского или какого-то ещё Империума. Просто потому, что других не осталось. Остальные выжившие общества слишком мелки и не претендуют на создание империй, да и после Катаклизма вопросы государственных наименований ушли на пятидесятое место. Так что даже спустя 20 лет мы – единственные и, скорее всего, последние, кто этим озаботился. Просто у нас так принято – если дырявую шлюпку красиво назвать, то, вроде как, вот он уже и царский фрегат.
В пищевой пирамиде из верноподданных Марк осел слегка выше середины. Прозябает, но не сильно. Он – адвокат, человек относительно свободный. Имеет свою, оставшуюся от родителей, однокомнатную квартирку в относительно престижном районе города, относительно престижную работу, относительно надёжный автомобиль. В наше время о былой независимости адвокатов можно лишь поностальгировать, но это всё ещё лучше, чем быть рабочим на одной из Великих строек или пасть душой в чьём-нибудь владении. Можно позволить себе пить по будням, долго спать.
В Империуме адвокаты имеют фактическую монополию на оказание юридических услуг. Только человек с адвокатской лицензией может представлять ваши интересы в органах государевой власти и судах, удостоверять ваши сделки, оценивать, способны ли вы содержать душу, которую намереваетесь купить. Обращаться в суд без адвоката – запрещено. Защищаться в суде без адвоката – самоубийственно. Причастность к святая святых отправления правосудия должна была сильно обогатить адвокатов, но в реальности это коснулось лишь тех редких акул, без которых не мыслят жизни крупнейшие из душеприказчиков. А у рядового доверителя карманы слишком легки. К тому же, дарованная монополия бросила адвокатов под контроль государевых интересов: лишение лицензии оставляло без работы, а главы адвокатских коллегий очень не любят спорить с сильными мира сего.
Число адвокатов в каждом регионе строго ограничено, так что тот, кто хочет получить лицензию, должен подождать, пока один из действующих уйдёт на пенсию, сядет в тюрьму или попадет в какие-нибудь другие фатальные неприятности.
Марк – адвокат, специализирующийся на Системе душ. Помогает соблюсти все формальности при продаже или покупке, аренде человеческой свободы. По возможности не допускает передачу души человеку, не способному обеспечить ее минимальные физиологические потребности. Разгребает шумиху, возникающую, когда очередной душеприказчик забьёт до смерти своего подопечного, или если в интернет все-таки проникнет информация о том, что иной богач не разрешает своим душам спать или есть. И другие юридические проблемы попроще. Гордится ли Марк своей работой? А гордится ли рабочий туалетной бумагой, изготовленной им на мануфактуре? Марк просто смиренно благодарен судьбе за то, что ему не приходится пахать 14-часовую смену у станка. Об этом ли он мечтал в детстве? Он уже и не помнит, о чем мечтал. Наверное, от всех чувств, которые он испытывал к своему ремеслу, на сегодняшний день осталась только усталость.