Дыши в такт со мной

– Какая чушь… - бормочет Джордж, поднимаясь, и пытается отыскать трусы в ворохе разбросанной по полу одежды.

Он чувствует себя жалким, словно его использовали и после не слишком приличного акта совокупления вышвырнули на улицу, не дав чаевых.

– Джордж, вернись в постель.

Найдя трусы, Джордж наскоро натягивает их, и вновь наклоняется, пытаясь отыскать мятые брюки, где стрелки превратились в поломанную линию.

– Ни за что. Думаешь, сексом ты сможешь всё исправить?

– У тебя нет поводов ревновать меня! – восклицает Эсса, слова эхом отлетают от стен, но всё равно звучат не убедительно. – Логан просто мой друг!

– Да, ты подцепила его в своих глупых походах на шпильках, что устраивала без меня!

Орёт Джордж в ответ, натягивая брюки и гремя бляхой ремня.

– Ты сам отправлял меня в эти походы! Он просто мой друг, и я уже устала оправдываться!

– Ты сама виновата! – восклицает Джордж, резко обернувшись к девушке, и Эсса замирает в молчании.

Где-то вдалеке тикают часы, этажом ниже слышно приглушённый вой пылесоса, а огромный аквариум, почти в половину стены, освящённый тёмно-синим и сиреневым сиянием тихо гудит, выбрасывая пузырьки в прозрачную воду.

Джорджу невыносимо хочется замолчать.

Ведь вокруг так тихо, кажется, сам Нью-Йорк сегодня уснул.

Она ведь такая мягкая, нежная, трогательная, завёрнутая в огромное одеяло, обёрнутое шёлковой тканью, пытается вглядеться во тьму комнаты в поисках подходящего ответа, что не разрушит окончательно их и без того расшатанные отношения.

– Джордж… - её голос становится хриплым, прочистив горло, Эсса мотает головой. – Прошу, давай спать. Я ужасно устала.

– Я не могу спать.

Джордж почти готов выть от собственного занудного голоса, что гундит во всём доме, вытекая, словно растаявший студень на улицу.

Застегнув ремень, он судорожно вздыхает, наклоняясь за рубашкой.

Что потом, Джорджи?

Помнишь, ты когда-то устраивал точно такие же сцены своей матери?

Тебе было девять, ты натягивал свои новенькие джинсы, футболку и бомбер, водружал на голову кепку, завязывал шнурки по десять минут, брал скейтборд, и демонстративно выходил на улицу, понятия не имея, что будет дальше.

Женщина терпеливо ждала, пока капризный ребёнок не поймёт, что дальше только холодная улица и тёмная ночь, в которой он хочет спать.

Джордж сдавался через десять-пятнадцать минут, она едва успевала перевести дух, а его крохотные пальчики уже стучали обратно в дверь, требуя немедленно вернуть маленькое горе в её устоявшуюся жизнь.

Эсса не будет его ждать, как это делала мама.

Она не замрёт у дверей, не затаит дыхание, не улыбнётся ему, когда он снимет кепку и вновь рухнет в постель.

Не будет снимать с него кроссовки, не поставит скейтборд на место.

Теперь у него другие игрушки, нравы и интересы.

Теперь он может уехать, взять машину в любое время дня и ночи, заказать билеты, сорваться, или просто поехать в офис, что работал круглосуточно.

Натянув рубашку, Джордж начинает медленно её застёгивать, ожидая действий от второй половинки.

Он слышит, как шуршит одеяло, как она устало вздыхает, как облизывает губы и даже лёгкий щелчок её пальцев, но не слышит извинений.

Не слышит уговоров, слёз, и даже не чувствует тепла её тела, что приближается к нему, желая обнять и успокоить.

Застегнув пуговицы, Джордж опускается на постель, пытаясь нащупать запонки на прикроватном столике.

Его рука скользит по её кружевному бюстгальтеру, сброшенному несколько часов назад, когда ситуация ещё не была в таком плачевном состоянии.

Тогда ему казалось, что зов тела сможет перебороть любые сомнения, ведь секс был идеальной таблеткой для примирения.

Он решал по его средствам далеко не одно разногласие и далеко не только с Эссой.

Расправив воротник рубашки, Джордж поднимается с постели и оборачивается к девушке, желая подарить ей последнюю возможность удержать его.

Откинувшись на подушку, она сладко сопит.

Её глаза закрыты, рука прижата к щеке и кажется на нежной, розовой коже блестит слеза, или может ему это только кажется из-за плохого освящения.

В любом случае он не хочет включать свет и убеждать себя в обратном.

Пусть Эсса будет казаться задремавшей страдалицей, на чьи плечи был возведён слишком большой груз для её хрупкой конституции.

Глубоко вздохнув, Джордж гасит ночник и уходит из комнаты.

Преодолевая лестницы четырёх этажей, он спускается на первый, где на вешалке у дверей водружён его костюм на новый рабочий день.

Идеально отглаженные тёмные брюки, пиджак и белоснежная рубашка с небрежно переброшенным через плечо красным галстуком.

Надев ботинки, Джордж подхватывает костюм и покидает дом.

Преодолевая путь до машины, он сетует лишь на то, что, по крайней мере, прислуга, остающаяся незаметной, и учтивой всегда выполняет любые его требования куда лучше, чем любая женщина его жизни.

– ***-

2010 г.

– Клянусь тебе Филлип, если мы здесь из-за тебя застрянем…

С шумом сглотнув, парень как бы небрежно оборачивается к Сем, пытаясь перевести очередной провал в шутку.

– Сем…

– Я тебя убью, - бормочет девушка, отрывая взгляд от испорченного маникюра. – Ладно, может, и не убью, но ни меня, ни Фей ты больше никогда не увидишь, обещаю.

Поморщившись, Филлип бросает взгляд на Фей и в бешенстве кусает губу, пытаясь не выдать эмоций.

Только не она.

Оторвав взгляд от внутреннего дворика, пестрящего геранью и бугенвиллией, она слабо улыбается ему, устало вздыхая от навалившейся на плечи путников жары.

Они провели на Ибице почти три дня.

Сначала это был короткий первый день, когда они бежали из аэропорта, точно ненормальные и грезили лишь вкусным ужином и сладкой, мягкой постелью.

На второй день они появились на самом посещаемом пляже Ибицы – Бениррас.

Он был расположен на севере острова и с него открывался невероятный вид на так называемый «Палец Бога», часть скалы, выступающей из моря.