Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы

Окружают Протруду и выходят в залу. За ними Лакеи.

Б а л а н д а ш е к. Но что с ней могло случиться? Ох! Как я беспокоюсь. Марианна, скажите, что может быть с госпожой?

М а р и а н н а. Да вернется барыня целой и невредимой, еще нассоритесь вдоволь. Известно: устроили кумедь дель арте, и спектакль длится дольше, чем обычно.

А б л о п у т о (выходит из залы в полной униформе; кивер под мышкой, кавалерийская сабля на боку). Я слыхал, вы беспокоитесь о госпоже графине? Ерунда, сударь мой!! Вернется живой и здоровой, как паровой носорог [12] ! Еще поживете всласть. Ничто не напрасно. Даже в страданиях, даже в мучительное бреде, если взглянуть на них издали, есть некий смысл — разумеется, скрытый, согласен, но тем не менее — смысл. Ах, сударь, я ведь тоже как-никак философ — импровизатор. Ничто не лишено смысла, даже те пьесы и стихи, которые пишет наш председатель, чтобы угробить театр и декламационные вечеринки. Поверь, господин Каликст, если кто в таких делах притворяется, это тоже имеет смысл — его собственный, смысл его притворства, а не чьего-то еще. Вот ведь какая штука! Лады, Каликст! Давай побратаемся — будем на ты.

12

Обращаем внимание, что понятие парового животного вообще (не только лошади), либо человека (напр., паровой Наполеон) — наше собственное изобретение, датируемое 1906—1907 годом. (Прим. авт.)

Марианна стоит возле них, оглаживая на себе платочек.

Б а л а н д а ш е к. Весьма благодарен вам, полковник. Мельхиор? Да? (Утвердительный жест Аблопуто.) Мельхиор! Помилуй, почему она не возвращается? Я же с ума сойду! У меня такие жуткие угрызения, что я просто не вынесу.

А б л о п у т о. Угрызения подобны прыщам. Если у тебя прыщи, сходи к дерматологу: серая мазь — и через неделю ты здоров. А на духовные прыщи просто плюнь да разотри, и все тут! Видок у тебя — словно ты сыночек, брошенный маменькой. Ну же, Каликст! Выше голову! Первое дело — не терять самообладания — куражу не терять, как говорят у нас в полку. Пойду потанцую немного; сегодня я еще не танцевал. А ты бы выпил чуток — вот что. (Направляется к зале, но вдруг замечает на правой стене картину Пикассо.) А это еще что? Пикассо? Остался? (С упреком, Баландашеку.) Ах, некрасиво, Каликст. (Оборачиваясь.) Нет, я не выдержу и рубану. Вместо зеркала. У нас в полку завсегда так. Это как в тех объявлениях: взамен венка на могилу имярека — столько-то и столько-то в пользу молодого идиота без молок. (Со свистом выхватывает саблю из ножен и что есть силы ударяет по картине; картина разлетается на кусочки.) W drebiezgi! (Небрежно отстегивает саблю и бросает на диван.) Не серчай, Каликст. Мы — люди военные, искренние, прямые. Зато на нас можно положиться, как на собственную жену. Ха! ха! ха! ха! Ха!

Улыбается.

Б а л а н д а ш е к (который стоял, словно онемев, вопит в диком отчаянии). Мой последний Пикассо! А я думал, что хоть что-то уберег от этих варваров!

М а р и а н н а (которая не дрогнула в течение всей этой сцены). Ээ! Мазней больше, мазней меньше. Перестаньте, господин Каликст. Оно и лучше, коли останутся одни только подлинные шедевры. Вы ведь, милостивый государь, и сами точно не знаете, не блеф ли все это!

Б а л а н д а ш е к (вдруг). А! Чтоб его черти взяли, этого Пикассо, только бы она вернулась. А тут как на зло, в довершение всех бед и ужасных предчувствий, мне захотелось черной женщины. Черной как смоль, с блеском в глазах, полных черного восточного обмана. Где же я видел такую? Или она мне приснилась?

М а р и а н н а. Там в зале такая есть. Жена господина Прангера, тайного министра финансов.

Б а л а н д а ш е к. Кухарочка! Последняя просьба. Пойди туда, в залу, и осторожно, чтоб муж не заметил, пригласи эту даму сюда. Скажи, что у господина Баландашека к ней важное дело.

М а р и а н н а. А что — и пойду. Я ведь вам всегда девочек водила — пойду и теперь. Ой, только как бы тут не вышел каламбур.

Выходит направо. Баландашек падает на канапе и закрывает лицо руками, танцы и музыка достигают пика.

Т е ф у а н (входит из залы). Да что ж такое? Все никак в себя не придет. Все еще в отчаянии из-за утраченной мазни? Но, верно, уж не настолько ты глуп, чтоб не понять значимость моих теорий. А едва поняв, следовало немедленно прекратить огорчаться. Если же этого не произошло, я буду вынужден считать вас конченым кретином.

Б а л а н д а ш е к (вставая). Ах, сударь. Горе мое стократ хуже. Моя невеста — ваша жена — не вернулась. Я сам не свой, сную как ласка в клетке. У меня скверные предчувствия. А тут еще вдруг нестерпимо захотелось черной женщины, хоть землю грызи. Я просто внутренне вою от вожделения. Вам знакомы эти внезапные животные прихоти? Невесть откуда они берутся, но человек — существо разумное — становится просто придатком к какой-то выплюнутой косточке, к какой-то рукоятке без ручки, куску затвердевшего мяса, к какой-то трубочке с кремом. Уж и не знаю — к чему?! О, это ужасно!!

Т е ф у а н. Ничего ужасного тут нет. Вы не отступайте. Вещь вполне обычная, и не надо ее раздувать до каких-то метафизических масштабов. Охота вам черной — пусть будет черная. Чего ради, во имя чего вы должны себе отказывать в таком удовольствии? У вас, видать, коллекционерский зуд? Знаете? Дюжина китайских чашек, и вдруг одна — трррах! Тут — одинокое блюдце, там осколки — а страдания безмерны. Вы должны себе это компенсировать в другом измерении. Уж я-то знаю. Я коллекционировал женщин, как вы — картины. Конечно, когда был молод. Если какой-нибудь экземпляр от меня ускользал — я был в отчаянии. О, теперь-то нет. Но все эти вещи я знаю au fond [13] . Меня никто не проведет. Вспомните слова Кэда, ужасного предателя из Шекспира: «Мы только тогда в порядке, когда у нас полнейший беспорядок».

13

здесь: досконально (фр.)

Б а л а н д а ш е к. Вы меня утешили. Я опять хорошо себя чувствую — почти хорошо, да не совсем. О, как же меня мучает тревога и угрызения совести из-за моей невесты! А мне охота черной — черной, как бархат! Говорю вам: мозги у меня расползаются, как кипящая магма. Но вы меня спасли от анализа. Хорошая цитата из какого-нибудь гения прошлых веков порой значит в тысячу раз больше, чем собственный опыт. На то и существуют старые мастера, чтоб их цитировать — но цитировать в подходящий момент. Переживать этого мы уже не можем.

Из бальной залы входит г о с п о ж а П р а н г е р. Говорит тихо и отрывисто.

Р о з и к а. Вы-хотели-со-мной-говорить-господин-Каликст?

Б а л а н д а ш е к. Да. То есть, собственно, не я, а какой-то демон внутри меня — некто неизвестный. Понимаете?

Т е ф у а н. Не хочу быть бестактным. Удаляюсь. Знаю я эти дела. Ох, как хорошо я их знаю!

Выходит в бальную залу.

Р о з и к а. Говорите. Я и так знаю все.

Б а л а н д а ш е к. Сударыня, я в критической точке. Задыхаюсь от противоречий. Но мне кажется, что вы одна... только не подумайте, будто я сошел с ума, я действительно не хочу врать. Но разве это не любовь: когда двое животных вожделеют друг к другу до умопомрачения?

Р о з и к а. Не говори. Я знаю. Есть только моменты желания и внезапного резкого насыщения. Иногда, изредка (голосом, дрожащим от страсти) бывает так, что где-нибудь — в трамвае, в поезде, в гостинице — встречаются те, кому суждено — понимаешь? — суждено принадлежать друг другу. Они должны стать своими, стать собственностью сокровенной сути, личности каждого из них — не люблю этого слова: личность — оно и слишком ёмко, и слишком пусто. Но ты меня понимаешь? Есть только это, больше ничего, и счастье, бесконечное счастье. Я только женщина, и я — твоя...

Б а л а н д а ш е к (бросаясь к ней). Вот то-то и оно! Я говорил буквально то же самое. Или мне все это снится? Люблю тебя, люблю! (В последний раз задумывается обо всем.) Именно то, что говорил и я — абсолютная правда: в трамвае, в гостинице, на улице — все равно. Это и есть настоящее, а не что-то иное. Все эти затяжные, мучительные романы, эти сложности!.. А мне сегодня хочется женщины, черной, как Небытие!

Р о з и к а (обнимая его). Возьми меня. Я черная, я ничья. Меня нет. Я призрак, у которого горячая плоть. Не говори больше. Возьми меня отсюда. Я твоя. Ничего нет кроме тебя.