Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы

С т а т у я. Опасно строить свое величие на негативных качествах врагов. Это хуже, чем признать относительность Истины.

Ю л и й I I (приближается и треплет ее по щеке). Ах ты, мой маленький диалектик! Кто же тебя так воспитал, милашка?

С т а т у я (печально). Несчастная любовь, святой отец, и вдобавок любовь к человеку, которого я презираю. Ничто не может научить нас, женщин, диалектике лучше, чем вышеупомянутая комбинация.

Ю л и й I I (Бездеке). Бедный мастер Павел, как ты, должно быть, намучился с этой pr'ecieuse’ой [46] . В наше время этот тип женщин был несколько иным. Это были подлинные титаны. Я и сам, Бог ты мой, даже я...

46

жеманницей (фр.)

Слева вбегает Э л л а. Она в голубом платье. Мужская соломенная шляпа с голубой лентой. Серые перчатки, в руках масса разноцветных пакетов. За ней следует Т е т р и к о н в серой ливрее и сером цилиндре, в обеих руках у него тоже множество свертков. Оба не обращают никакого внимания на Алису д’Ор.

Б е з д е к а. Спасите! Я и забыл, что у меня есть невеста.

Э л л а (взвалив свои пакеты на Тетрикона, подбегает к Бездеке). Миленький мой! Но ведь теперь, когда ты вспомнил о ней, ты рад, что она у тебя есть. Единственный мой, посмотри на меня.

Прижимается к нему. Тетрикон стоит, нагруженный; Юлий II проходит налево и останавливается, опершись на постамент Статуи.

Б е з д е к а (слегка обняв ее левой рукой, безумным взглядом смотрит прямо перед собой). Подожди, у меня такое чувство, будто я свалился с четвертого этажа. Я сам себя плохо понимаю. Знаешь, господин Делла Ровере доказал мне, что мое искусство — истина. Моя программная ложь потеряла последнюю точку опоры.

Э л л а (щебечет). Я дам тебе всё. Тебе надо только на меня опереться. Я чудесно обставила нашу квартирку. Диваны уже обиты — знаешь, такой золотистой материей в розовую полосочку. И буфет просто прелесть. Весь столовый гарнитур очень красивый, но буфет — это что-то удивительное. Какая-то страшная тайна скрыта в этих лицах из железного дерева. Работа самого Замойского. Там будут храниться твои наркотики. Я не буду тебе мешать. Все тебе разрешу. Но в меру.

Бездека глупо улыбается.

Ты не рад? (Элла вдруг становится печальной.) А будуарчик мне обставила мама. Все обито розовым шелком в голубой цветочек.

Б е з д е к а (обнимает ее в порыве внезапной нежности). Ну конечно же — я рад. Бедная моя малютка... (Целует ее в лоб.)

Ю л и й I I (Статуе). Смотри, дочка, как щебет этой пташки усыпляет нашего доброго, покладистого дракона.

Э л л а (оглядываясь). Кто этот пожилой господин?

Б е з д е к а. Ты не знаешь? Это папа римский Юлий II, он явился прямо с неба, чтобы нас благословить.

Э л л а (обращаясь к Юлию II). Святой отец... (Становится на колени и целует ему туфлю. Тетрикон роняет свертки на пол и, преклонив колени, целует папе другую туфлю.) Как я счастлива!

Ю л и й I I (Статуе). Ну как быть с такой невинностью и добротой? (Всем присутствующим.) Благодарю вас, дети мои. Желаю тебе смерти скорой и внезапной, доченька. Ты будешь самым прелестным ангелочком из роя, вьющегося у престола Вседержителя.

Б е з д е к а (падая на колени). О, как это прекрасно! Я чувствую, что с этого дня мог бы начать рисовать, как Фра Анжелико. Вся извращенность рассеялась бесследно. Благодарю тебя, святой отец.

Ю л и й I I (Статуе). Смотри, как вопреки своей воле можно стать сеятелем добра в этом мире. Взгляни на блаженные лица этих детей. Мастер Павел помолодел по меньшей мере лет на десять.

С т а т у я. Не надолго, ваше святейшество. Ты себе не представляешь, как быстро уходит наше время. Время относительно, святой отец. Ты ведь знаешь теорию Эйнштейна. Переносом в физику концепции психологического времени рожден чудесный цветок знания о мире, несокрушимая конструкция абсолютной Истины.

Элла встает и подходит к Павлу, он тоже встает. Они упоённо целуются. Тетрикон поднимается и в умилении смотрит на них.

Ю л и й I I. Та-та-та. У нас на небе никто не верит в физику, дитя мое. Это всего лишь схема математического истолкования явлений, удобная для ваших мозгов, застрявших на уровне зачаточной метафизики. Каждая ступень в иерархии Единичных Сущностей имеет свой предел. Человеческая философия застопорилась. Коэффициент общего знания бесконечен лишь теоретически. Но что делается на планетах Альдебарана? Хо-хо! Хо-хо! Там тоже поклоняются своему «Эйнштейну», однако сумели локализовать его в надлежащей сфере.

С т а т у я (обеспокоенно). Так значит, мир действительно безграничен?

Ю л и й I I. Разумеется, дитя мое.

С т а т у я. И ты не будешь вечно жить, святой отец? А небо?

Ю л и й I I. Небо это только символ. Надо принять теорию разнородности элементов, составляющих отдельного индивида. Однако число этих элементов конечно. Когда-нибудь мы все умрем окончательно. Единственная тайна — это Бог. (Указывает на потолок. (x))

С т а т у я. Ах! (Падает на постамент. Юлий II садится на стул слева.)

Э л л а (отстраняется от Бездеки). Что это? Я слышала внутри себя какой-то голос, он говорил о вечной смерти. (+)

Б е з д е к а (указывая на лежащую Алису д’Ор). Говорила вон та статуя. Она только что упала в обморок. Это символ будущего, которое я посвящаю тебе.

Э л л а (изумленно). Но там никого нет!

Б е з д е к а. Разве ты не слышала, как они с его святейшеством философствовали ?

Э л л а. Павел, не надо шутить. Святой отец говорил сам с собой. Не смотри таким безумным взглядом, я боюсь. Скажи мне правду.

Б е з д е к а. Ты все равно ничего не поймешь, дитя мое. Давай-ка лучше не будем об этом.

Ю л и й I I. Да, дочь моя, мастер Павел прав. Хорошая жена не должна слишком много знать о своем муже. Муж, в известном смысле, всегда должен оставаться для нее загадкой.

Э л л а. Я должна знать все. Ты меня измучил, Павел. Наша квартирка, — а я так ей радовалась — теперь вызывает у меня ужас на фоне той картины будущего, которую вы нарисовали тут вместе с папой римским. Какая-то тень легла мне на сердце. Хочу к маме.