Джамбул Джабаев: Приключения казахского акына в советской стране
Шрифт:
В топку «Джамбулова производства» летело все. Так, выяснилось, что, к примеру, стихотворение «Ленин бабам» репрессированного в 1936 году акына Укiлi Ыбырая, опубликованное 26 мая 1925 года в газете «Бостанды туы», оказалось в составе стихотворения Джамбула «Туан елiм» как посвящение уже не Ленину, а Сталину. Разумеется, плагиатом занимался не 90-летний Джамбул, а его секретари. Позже «подобная практика» была, конечно, осуждена:
Имелись отдельные случаи, когда некоторые газетные работники при редактировании песен Джамбула вписывали отдельные строфы с восхвалением культа личности, которых не было в подлинном тексте акына. Например, ряд стихотворений, включенных в сборник «Путешествие на Кавказ», совсем не
Но, конечно, оригинал мало что решал. Ясно, что за этими стихами стоял целый штат поэтов, который обеспечивал непрерывность производства и поддерживал определенный его уровень. Если механизм работы Стальского хорошо известен и полон подробностей, то о Джамбуле практически ничего неизвестно. А то немногое, что известно, создает совсем иную картину. Так, из воспоминаний Дм. Снегина выясняется, например, что Джамбул «довольно правильно» говорил по-русски (то есть явно знал больше, чем слово «гонорар»), был человеком набожным и прерывал любой разговор для «совершения намаза» (в официальной интерпретации он был, разумеется, атеистом)[85].
О Стальском можно по крайней мере заключить, что он был деятельным, живым, наивным ремесленником-любителем, неуемным стариком, не очень разбиравшимся в происходящем, но уверовавшим в свое предназначение, собственную значительность и поэтический дар. Да и производство вокруг него было достаточно кустарным (все держалось на работниках обкома, Эффенди Капиеве и нескольких переводчиках). Иное дело 90-летний Джамбул, явно ничего не понимавший в происходящем вокруг себя старик, судьба которого сказочным образом переменилась, когда предприимчивые Остапы Бендеры советской литературы превратили его в идеологическую шарманку, производящую восточные оды.
Действительно ли старый Джамбул прожил достойную жизнь? Судя по его рассказам (а точнее, по рассказам, сочиненным за него журналистами и «переводчиками»), до революции он был нисколько не похож на «лживых придворных байских певцов, которые из кожи лезли вон, нахваливая своего хозяина, прославляя его богатство, силу и доброту» (из интервью «Мое счастье»)[86]. Однако судя по тому, с каким усердием восхвалял он советского владыку, поверить в это сложно. Если он, будучи профессиональным акыном, действительно ничего не нажил, то, вероятно, потому лишь, что его дореволюционные достижения и заслуги были выдумкой, подкрепленной стихами его «учеников» и переводчиков. Как бы ни прожил свою долгую жизнь Джамбул, дожить ее достойно ему не дали.
Последнее, впрочем, слишком оценочно, когда речь заходит о политике и искусстве, и в огромной степени зависит от исторических условий и личного участия. Ясно, однако, что очень немногое мог понимать этот древний старик в окружавшей его кутерьме, превратившись, по сути, в заложника созданного образа. Перемещаемый под руку и на машине, плохо понимавший язык и новые реалии, Джамбул воспевал прекрасную советскую жизнь, которая для него была создана в «отдельно взятом» ауле. Помещенный на остров «зажиточной культурной жизни» и ничего не зная об окружающей его нищете, заваленный «дарами советского правительства» (дом с плюшевыми занавесками на окнах, радиоприемник, автомобиль, почет, шелковые халаты и ковры) он, вполне в духе восточных легенд о батырах, сам превратился в живой монумент и, похороненный в мавзолее, стал объектом культа и паломничества. Он выдержал испытание тяжелой жизнью, но выдержать испытания возрастом не смог. Груз Мафусаила оказался неподъемным.
Сегодня «творчество» Джамбула канонизировано и стало частью не только официальной истории литературы, но государственной истории «независимого Казахстана». Канонизированным оказалось само племя Джамбула Шапрашты. Так, выяснилось, был в нем Карасай-батыр,
один из вождей казахского народа, сыгравший в XVII веке важную роль в 300-летней войне казахов с джунгарами. Да и отец Карасай-батыра Алтынай был святым и провидцем, предсказавшим однажды холодную зиму и спасшим людей от голода. Карасай Алтынайулы был потомком Шапрашты в 36-м поколении.Мифология Джамбула создавалась в советское время как государственная. Такой она и осталась: в 1993 году президент Нурсултан Назарбаев объявил, что, оказывается, Карасай-батыр является его восьмым предком. Более того, когда Карасай-батыр и предок супруги Назарбаева Сары Алпысовны стояли спиной друг к другу, несколько сотен врагов-джунгар не могли подойти к ним. Тут-то и появилась полусказочная история доселе малоизвестного Карасая из рода Шапрашты. Источником ее стала шикарно изданная в Казахстане огромным тиражом в 1993 году книга «Тптиянымнан зiме дейiн» («От дальних предков до моих дней») писателем Балгыбеком Кыдырбекулы, объявившим, что ее якобы написал в XVIII веке некто Казыбек бек Тауасарулы. Карасай был объявлен теперь предком казахского народа.
Интересно, что Джамбул, представлявший тот же род, в советское время всячески подчеркивал его бедность. Теперь, напротив, выяснилось, насколько славным было племя, к которому принадлежал не только великий акын, но и великий военачальник 300 лет назад, а теперь — и сам владыка Казахстана. Книга Балгыбека Кыдырбекулы, якобы написанная в XVIII веке и чудом уцелевшая в годы Большого Террора, разумеется, — типичная фальшивка, какие обычно создаются в эпохи бурного «национального строительства» во всех странах мира: первые казахские письменные произведения Алтынсарина и Абая появились только во второй половине XIX века, так что никаких «казахских книг» в XVIII веке просто не существовало[87].
Сюжет этот замечателен тем, что встраивает мифологию Джамбула в некую традицию, которая не с Джамбула началась и Джамбулом не закончилась. Мифологизация и фальсификация казахской истории (как, впрочем, и любой другой национальной истории в советскую и постсоветскую эпохи) создают ситуацию, когда нация в поиске собственного величия оказывается настоящим посмешищем для окружающего мира: истории Джамбула, Карасай-батыра и его отца-святого, оказавшихся «предками» президента Назарбаева, превосходят даже фантазию Саши Коэна, создавшего образ «славного государства Казахстан», родины Бората.
Леонид Соболев как-то заметил: «Говорят, что только те стихи — действительно стихи, которые нельзя пересказать прозой. Песни Джамбула именно таковы. Свободная мысль поэта играет свободными ассоциациями, почти музыкальной связью, переходя от темы к теме»[88]. И в самом деле, пересказать эти песни нельзя, но вовсе не из-за музыкальности, которую Соболев вряд ли уловил в унылом звуке двуструнной домбры и гортанном, непонятном ему языке, не из-за сложности неких музыкальных связей и уж точно — не из-за «свободной мысли». Последней эти стихи лишены напрочь, в чем — сама суть этой поэзии.
Песни Джамбула были сугубо перформативным актом, лишенным какой бы то ни было содержательности. Если верно, что, как заметил Барт, стиль — это медиум содержания[89], то поэзия Джамбула может быть определена как медиальная. Основная ее функция — организация социального медиума, его заражение состоянием ликования, его трансформация в медиум террора — при полной нерелевантности содержания. Главное в этих экстатических текстах — стилизация и метафоризация террора. Они могли появиться и функционировать только в условиях прямого террора. От них исходит насилие. Они сами — инструмент и орудие террора: заражая читателя страхом, они сублимируют его ненависть к врагу в любовь к вождю.