Джесси

– Чем могу служить? – шутливо, галантно склонил он голову.

– Гена, а правда, что ты разбираешься в радиотехнике?.. – она смотрела чуть виновато.

– Совсем немножко.

– У меня магнитофон сломался… Не мог бы ты его посмотреть?..

– Посмотреть – могу, отремонтировать не обещаю, – сказал он, улыбаясь.

– Ну, хоть посмотреть… Может, его уже вообще выкинуть нужно.

– Извини за «не обещаю», это такая дежурная шутка у радиомехаников. Конечно же, я посмотрю твой магнитофон. И если смогу, то обязательно отремонтирую.

На следующий день, сразу же после работы, он заехал к ней.

– Что будешь пить: кофе, чай? – спросила она.

– Кофе, моя слабость.

– Моя тоже.

– Но если не возражаешь, сначала я бы хотел посмотреть, что с магнитофоном.

Аня принесла и поставила на журнальный столик портативный магнитофон. Гена снял заднюю крышку, измерил вольтметром контактные соединения – прибор показывал, что на входе перегорел предохранитель. Он быстро заменил его, – благо таковой имелся у него на всякий случай с собой, и магнитофон заработал.

– Ну вот, видишь, работает как часы, а ты его выкидывать собралась… Он еще лет сто прослужит! «Романтик» – это же бронированная модель! Сам видел, как какой-то парнишка на таком вот магнитофоне со снежной горки съехал, потом включил его и, как ни в чём ни бывало, дальше пошел.

– Спасибо! Ты – настоящий герой, всегда приходишь мне на помощь.

– Не преувеличивай, никакой я не герой. А на озере просто рядом оказался. Не я, так Вока бы тебе помог.

– Но ведь не Вока, а ты спас меня…

– Думаю, это звучит более скромно. Скажем, просто помог выплыть.

– Всё равно ты герой, тебе даже медаль «За спасение утопающих» полагается!

Гена рассмеялся:

– Тогда как герою – можно чашечку кофе?

Аня спохватилась.

– Извини, пожалуйста! Ты посиди, я сейчас…

Она вышла на кухню готовить кофе, а Гена остался в комнате. Разглядывая вещи можно было составить определенный образ их хозяйки. Например, массивный медный подсвечник с семью канделябрами, одиноко стоящий на комоде, раскрывал её как натуру мечтательную, романтичную; множество аудиокассет, аккуратно расставленных в пластмассовой кассетнице и гитара, висевшая на стене, свидетельствовали сами за себя – не чужда музыки; массивные книжные полки с изрядным количество книг, матово поблескивающих корешками, говорили о пытливости ума и о том, о чем еще может говорить наличие богатой книгами домашней библиотеки – о любви к познанию; волейбольный мяч в углу комнаты дополнял образ Ани как девушки спортивной, возможно, азартной. И, хотя все вещи в комнате были расставлены аккуратно, даже с некой долей педантизма, в ней было как-то по-особенному, по-домашнему тепло и уютно.

– А вот и кофе! – Аня улыбалась и была необычайно хороша в просторной футболке и джинсах. На столик она поставила поднос с двумя чашечками кофе, блюдцем печенья и с сахарницей. – Тебе с сахаром? – улыбнулась она. Её улыбка чуть приоткрывала ровные белоснежные зубы. Словно что-то ухнуло в сердце Гены– так уже было в его жизни: две чашечки кофе, красивая девушка и её располагающая улыбка…

– Нет, спасибо, я без сахара.

Вероятно, его голос был несколько странен, и Аня с удивлением посмотрела на него.

– Ты никуда не торопишься? – спросила она.

– Нет, у меня абсолютно свободный вечер.

Кофе Аня готовила превосходный. И Гена, выпив одну чашечку, попросил ещё и вторую. Уже дома, вспомнив о ней, улыбнулся. Она так отличается от девчат из церкви – что своей короткой стрижкой каштановых волос, что заводным, дерзким характером… И почувствовал, что его тянет к ней. «О, нет! только не это! – тряхнул он головой. – Хватит с меня и Вики, которой дурачил голову почти два года…»

Аня не приходила в церковь, она родилась в ней – так говорят о детях, чьи родители – прихожане евангельских церквей. Отец умер, когда ей было пять лет, и они с сестренкой Дашкой, которая была моложе ее на два года, остались одни на руках у матери. На церковные служения она брала их с собой, потому как оставить было не с кем. Да и, в общем-то, обычное это дело: семьи евангельских христиан многодетны – сколько Бог дал, столько и родили, и на церковные служения, как правило, ходят всей своей большой семьей. Матери обычно сидят с грудничками, а отцы семейств и старшие дети присматривают за младшими – вот такая семейная евангельская идиллия. Взрослея, дети редко уходят в «мир», чаще остаются в приходе; оттого-то и не скудеют людьми стародавние евангельские церкви.

Гену Аня знала давно – с тех самых пор, когда он с Вокой, – которого она вообще знала с самого детства, стал ходить в церковь. Взрослея, он стал обращать на себя внимание девушек отличной спортивной фигурой, был вежлив, учтив. Потом он перестал бывать в церкви, и кто-то из подруг сказал ей, что Гена болен. Причем, болен серьёзно. Шло время, почему-то она часто вспоминала о нём и, когда вспоминала, молилась. И вот он опять стал ходить в церковь, и был уже не один – рядом с ним, почти всегда, была высокая красивая девушка, и они смотрелись хорошей парой. Но, когда отдыхали на озере, Аня обратила внимание, что девушка, – она уже знала, что её зовут Вика, проводит больше времени с Вокой. Странно, но она почему-то обрадовалась этому… А вечером, когда сидели у костра, вдруг поняла, что ей уже не безразличен этот юноша. И дело было вовсе не в том, что он вытащил её, уже задыхавшуюся, из воды, а совершенно в другом. В чем-то, чему она могла дать лишь самое смутное объяснение. Тогда она постаралась отогнать от себя эти мысли. Но вот уже снова ловит себя на том, что на каждом молодежном собрании ищет его взглядом, и если он не пришел, заметно грустнеет. А сегодня, когда пили кофе, обратила внимание, какие добрые и внимательные у него глаза…

В субботний выходной день Гену вызвали на работу – вышла из строя селекторная связь, а по понедельникам директор завода проводил селекторное совещание с начальниками цехов.

Связисты уже закончили работу и собирали инструмент, когда оператор позвал Гену к телефону.

– Алло, на проводе! – весело сказал он, думая, что звонит, как обычно, Вока или Вика. В трубке некоторое время молчали, затем послышался знакомый до боли в груди голос.

– Гена, здравствуй…

– Марьяна, ты! – Жаром обдало его изнутри.

– Я.

Казалось, всё, что было связано с Марьяной, осталось уже далеко позади и жило в душе лишь как грустное, отягощающее воспоминание. Но лишь только услышал её голос, столь дорогие сердцу его нотки, как в мгновение ока время повернулось вспять, и он вновь ощутил себя счастливым и влюблённым.

– Как же ты меня нашла?

– Позвонила тебе домой. А Людмила Александровна сказала, что тебя вызвали на работу, и дала номер телефона.

– Ты надолго? – спросил он первое, что пришло в голову.

– Сегодня в полночь улетаю.

– Мы можем встретиться?

– Я потому и звоню.

– Тогда через час на прежнем месте.

Гена быстро помылся в душе, переоделся; по дороге купил букет белых роз. Самые противоречивые чувства терзали его. Ему хотелось к ней, и одновременно было страшно – страшно увидеть и опять расстаться. Страшно обрести надежду и вновь её потерять.

Когда подходил к заветной лавочке, Марьяна уже ждала его. Увидев – встала, пошла навстречу. Она была, как и прежде: стройна, изящна; её волосы не были длинными как когда-то, и короткая прическа открывала шею – от этого она казалась еще красивее. Гена почувствовал, как к лицу прилила кровь и слегка закружилась от волнения голова. По её взволнованному лицу было заметно, что она тоже переживает эту встречу. Так они и стояли, глядя друг на друга. Совладав с собой, он вручил ей цветы.

– Ты мало изменился… – произнесла она.

– А ты изменилась. Стала еще красивей!

Она взглянула на него, улыбнулась.

– Извини, что перед тем, как уехать, не попрощалась… Потом жалела, да было уже поздно.

– Наверное, так лучше… Мне бы, например, на месте Антона было бы не совсем приятно, что моя молодая жена прощается со своим бывшим возлюбленным.

– Да ты, оказывается, собственник! – засмеялась она. – Не замечала за тобой такого прежде.

– Порокам, чтобы проявится, нужно время, – с улыбкой сказал он.