Джош
Шрифт:
– Я здесь, Джош. Со мной ничего не случилось.
Да где же она, в конце концов? В тени под мостом поднялась рука, потянулась, ухватилась за что-то, за какую-то укосину, за планку, за щепку. Бог знает за что.
– Вылезай на берег, Джош. Я сейчас. Все в порядке.
– Глупая девчонка.
– Я прыгнула, Джош.
– Ты могла убиться насмерть.
– Я прыгнула, Джош.
– Ты мне соврала. Никогда ты раньше не прыгала с этого моста.
– Иди на берег, Джош. Я сейчас вылезу. Если ты там еще немного простоишь,
– Ты себе ничего не повредила?
– Да нет.
– Чего же ты тогда не плывешь к берегу?
– Мне уже лучше. Пожалуйста, не стой, Джош. Ты увязнешь, а я еще не совсем очухалась, мне трудно будет тебя вытягивать. Я прыгнула, Джош.
– Да, Лора.
С трудом вытаскивая ноги, удивляясь, что не потерял ботинки, Джош выбрался на сухое место.
Ну что на все скажешь?
Хлюпая мокрыми ботинками и цепляясь руками за траву, он поднялся по откосу вверх, тяжело опустился на землю и растянулся на спине в полном изнеможении.
18
Страдая душой, Джош лежал с закрытыми глазами и сочинял стихи. А тело его под отвесными лучами солнца исходило паром, будто кипящий чайник. С одного края горячий, с другого холодный, там мокрый, тут сухой. Как отварное мясо с гарниром из салата, взятое на обед в кафетерии. Неаппетитная мысль, нарушающая его поэтическое отчаяние, и потому-долой ее.
Напрягая все силы, Джош пытался выдавить из себя звучные фразы, которые увековечили бы девочку в зеленом в желтой воде, и желтую дорогу, и желтый свет на жнивье. Но ничего не выдавливалось, кроме желтой жижи и пузырей. Свершилось, Джош, свершилось ужасное: остался твой талант висеть на проволочных колючках.
Стенание.
– Чудной ты какой-то.
С немалым огорчением Джош припомнил, что на земле обитает не один только Дж. Плаумен.
Рядом сидела Лора и расчесывала волосы, накинув на плечи испачканное, в грязных потеках полотенце. Это как проснешься утром с тяжелым чувством и думаешь, что сегодня надо идти на экзамен, а потом вдруг вспоминаешь, что экзамен был вчера и ты уже с треском провалился.
– Это ты верно говоришь, Лора.
Сколько она пробыла в воде? И как давно уже сидит на берегу?
– Ты теперь возьмешь меня снова за руку?
– Нет, Лора.
– Ты противный, вот что. Кивок.
– Ты бы снял с себя мокрое.
Хорошо бы она ушла. Его пугало, что придется опять с ней разговаривать, делать попытки разобраться, что к чему, хотя у него было такое чувство, что в ее присутствии он сразу как-то повзрослел.
– Ты же весь насквозь мокрый. Тебе надо раздеться. С беззвучной мольбой о недостижимом одиночестве Джош сел и покачал головой.
– Да нет, ерунда. Солнце горячее.
– Расшнуруй хоть ботинки. А то ссохнутся на ногах. Он позволил себе поддаться на уговоры, но, как только наклонился вперед, сразу закружилась голова.
– Разуйся, чего ты ботинки не хочешь снять.
– Не приставай. Не буду я разуваться.
– У тебя
от ног, что ли, пахнет?– Не особенно.
– А у Гарри пахнет. Джош поморщился.
– Охотно верю.
– Ты лицо поцарапал.
– Жив останусь.
– Как это ты умудрился?
– К тебе бежал. Думал, ты убилась.
– Тебе жаль было бы?
– Конечно, было бы жаль.
– Как кролика?
Джош ничего не ответил. Но и она уже думала о другом, мечтательно глядя на воду.
– Никто отсюда не прыгал. Бетси в жизни отсюда не прыгала.
– Еще бы!
– Только Брендан О'Халлоран.
– Кто это?
– Ему было девятнадцать лет.
– Ну и что с ним случилось?
– Убился насмерть, прыгая с этого моста.
Джош закрыл глаза, чувствуя, что сердце его сжимают ледяные ладони.
– Зачем ты мне соврала? Какая глупая ложь.
– А я прыгнула. Ты видел.
– ДурА ты.
– Мисс Плаумен говорит, если ты называешь своего ближнего дураком...
– Ладно. Прости. Но ты поступила крайне неразумно.
– Неразумно, что сделала, чего никто еще не делал? И теперь никто не скажет, что я этого не сделала?
– Да.
– Что сделала и осталась живая? Джош с тяжелым вздохом:
– Забудь мои слова, Лора. Давай все забудем. Я хочу побыть один. Иди поиграй в куклы.
Ему даже захотелось, чтобы вернулись ребята. Кругом эти непроходимые заросли, эта огромная равнина, это бездонное небо над головой. Так было и тогда, когда в эти места впервые вышел прадедушка Плаумен, прорубил себе дорогу туда, где радуга уходит в землю. Но если бы он нашел там Лору Джонс, то сразу бы повернулся и прорубил себе дорогу обратно. Прадедушке-то хорошо было.
– А что у тебя в рюкзаке? Она все еще здесь.
– Завтрак.
– На двоих хватит?
– Послушай, Лора, как ты можешь думать о еде?
– Я проголодалась. Я утром ела, знаешь как давно. В полседьмого.
– Чего ради в такую рань?
– Чтобы отец поспел на работу.
– Так рано?
– Он развозит хлеб. По всей округе. За много-много миль. Работы на весь день хватает. Лошадь устает. После завтрака я дою корову, кипячу молоко и принимаюсь за домашние дела.
– А чем занят Гарри, пока ты все это делаешь?
– Кормит свиней, засыпает корм курам. Приносит с огорода овощи для обеда. Опоражнивает выгребную яму, если приезжают.
Джош похолодел.
– Опоражнивает что?
– Сама же она не опорожнится. Помереть можно.
– Гарри умный. Он еще учится. Ему надо как-то зарабатывать, чтобы платить за ученье.
– А что с вашим отцом?
– Ничего. А что?
– Почему он сам ее не опоражнивает?
– Он же хлеб развозит.
– Я не могу больше этого выносить, Лора Джонс.
– Так как насчет завтрака, Джош?
– Ах, Лора, ну как ты можешь? У тебя, должно быть, луженый желудок.