Джош

Стучат в парадную дверь, точно в стену гробницы, звонок, наверно, прозвучал бы недостаточно похоронно. Опять какие-нибудь неприятности, Джош. Он второпях одевается, прикидывая попутно, не спрятаться ли под кровать или в шкаф или, может быть, выпрыгнуть в окно.

Заговорщицкие голоса в коридоре, приближаются, остановились за дверью. Мужские голоса. И женские. Кажется, что целое сборище. Рабочая депутация.

– Джош. С тобой хочет поговорить мистер Коттон.

– Мне нечего сказать ни мистеру Коттону и никому другому.

Тетя Клара плауменовским голосом:

– Открой дверь, пожалуйста. Запираться от людей - это ничему не поможет.

– А мне ничего и не надо.

– Мы с тобой не согласны. Отопри.

Он нехотя поворачивает ключ, словно делает шаг навстречу нацеленным на него ружьям, которые сейчас разразятся беглым огнем.

– Открыто!

– Этого недостаточно. Выйди в коридор.

– Ей-богу, тетя Клара, неужели мало было неприятностей?

– Неприятностей с избытком, но давай попробуем, может быть, еще удастся все уладить.

Джош осторожно выглядывает за дверь, ожидая увидеть полный коридор народу. А их всего двое. Он сразу же мысленно дает себе слово держаться спокойно и неколебимо. Больше у него ни перед кем не осталось никаких обязательств - только перед Джошем Плауменом. На тетю Клару он устремляет холодный, каменный взгляд, который обычно пускает в дело только во время самых острых внутрисемейных несогласий.

– Мистер Коттон и руководитель команды из Кроксли - судьи на предстоящем матче. Они посовещались и объявляют, что готовы допустить тебя к игре в аккуратном костюме любого цвета.

Ну вот. Он так и знал.

– Я не буду играть.

– Если ты не будешь, Джош, тогда и Биллу не придется играть.

– Это его печаль. Надо было раньше думать. Учитель говорит:

– Миссис О'Коннор твердо решила, и все ее поддерживают: покуда вы не пожмете друг другу руки, никакого крикета не будет.

Джош изо всех сил старается не всхлипнуть.

– Это несправедливо по отношению к остальным.

– Вот именно.

– Но вина не моя. Я тут ни при чем.

– Напротив, юноша, очень даже при чем.

– Совершенно ни при чем. Это мелочная школьная логика. Я думал, школа сейчас на каникулах.

– Джош!
– возмущается тетя Клара.
– Это безобразие. Не смей грубить.

– Я и не грублю, тетя Клара. Я говорю правду. Вы разве хотите, чтобы я стал лжецом? Учитель, кашлянув:

– Позвольте мне, мисс Плаумен. Он рассуждает здраво. Мы не будем навязывать тебе школьную логику, как ты выражаешься. Пойми меня правильно. Может быть, она действительно мелочная, а может быть, просто товарищеская. Инициатива эта идет не от судей, а от игроков. Решено, что если ты не выйдешь на поле, то Билл тоже не будет играть, тогда матч вообще не состоится и команда из Кроксли уедет домой ни с чем. А у меня в школе, к твоему сведению, юный Плаумен, такое положение никогда бы не возникло. Я бы просто выставил вас двоих и начал игру с остальными.

– Это шантаж.

– Странное выражение, юноша.

– Они пытаются загнать меня в ловушку. И рукопожатия тут ни при чем. Я-то знаю. Они хотят изобразить дело так, будто это я во всем виноват, заставить меня выйти на поле, а когда я выйду, будут бить не по воротцам, а по вашему покорному слуге!

– Джош!
– негодует тетя Клара.
– Что за ужасные вещи ты говоришь!

– Это правда.

– Весьма маловероятный вариант, юноша. Судьи такого никогда не допустят.

– Судьи ничего не заметят.

– Уверяю тебя. Нельзя выиграть крикетный матч, если метить в полевого игрока. Тебе что, угрожали этим?

– Я не ябедничаю, мистер Коттон, но только пусть я лучше в жизни больше на крикетное поле не выйду, а с вашими ребятами играть не буду. Так им и передайте. Скажите, чтобы поискали другого дурака.

– Джош!

– Я говорю что есть, тетя Клара.

– Ты не умеешь с достоинством проигрывать.

– Дело тут не в проигрыше, тетя Клара.

– Но может быть, в справедливости, как ты считаешь?

– Вот именно, мистер Коттон. Вы совершенно правы.

Учитель качает головой.

– Ты неправильно меня понял. Я говорю о справедливости с твоей стороны по отношению к остальным ребятам. О том, что надо бы кое-что простить и забыть. Это вполне порядочные мальчики. Мне неприятно слышать, когда о них говорят в таком тоне. Сегодня у них знаменательный день. Крикетные матчи происходят у нас ежегодно вот уже полстолетия, и от тебя зависит, состоится он на этот раз или нет.

– Вы сами, мистер Коттон, конечно, всегда соблюдаете справедливость?

– Это что - вопрос?

Глаза учителя блеснули.

– Да.

– Я не предполагал, что меня тут будут допрашивать. Однако постараюсь ответить. Мне кажется, что я пользуюсь в поселке репутацией человека справедливого, хотя допускаю, что ты об этом не слышал.

– И ошибки сделать не можете?

– Ты имеешь в виду - сейчас?

– Когда бы то ни было.

– Джош, Джош!

– Предоставьте мне, мисс Плаумен. Я привык иметь дело с молодостью, расправляющей крылья для полета. Разумеется, я могу допустить ошибку. А ты?

– Конечно, сэр, но я сейчас говорю об одной ошибке, которую сделали вы.

Взгляд учителя уже не такой добрый.

– Я думаю, тебе теперь следует объяснить, что ты имеешь в виду.

– Лора Джонс, когда ей было одиннадцать лет, написала стихи. И вполне заслужила за это восемь баллов. Почему вы ей их не поставили? Вы даже не представляете себе, мистер Коттон, сколько вреда вы ей причинили.

– Лора Джонс написала стихи? Когда ей было одиннадцать лет? И заслужила, по-твоему, восемь баллов? Что ж, возможно, хотя я что-то не помню. Так ли это важно? Сколько же я ей поставил, если уж ты так хорошо все знаешь?

– Ничего не поставили. Вы сказали, что она их списала. И весь класс над ней смеялся.

Тетя Клара громко:

– Не отвечайте, мистер Коттон! Вы не обязаны ему отвечать. Я прошу у вас прощения за то, что вас оскорбили в моем доме. Просто не знаю, что на него нашло.

– Нет, я ему отвечу. В вопросах совести он, оказывается, грозный оппонент. Но я не оскорблен, мисс Плаумен, просто заинтересован. Я сейчас припомнил этот случай со стихами, и она, конечно, их списала.

– Откуда же, сэр?