Джульетта

Оглядывая молчаливую толпу, я вздохнула с облегчением: предположение, что гости Евы-Марии окажутся людьми строгих правил, оказалось большой ошибкой. Я бы назвала их выходцами с того све… я хотела сказать, из иного мира. На первый взгляд казалось, что в зале нет никого младше семидесяти, но приглядевшись, я поправилась - скорее уж младше восьмидесяти. Снисходительный зритель мог сказать, что это милые старики, простые души, которые бывают на званых ужинах раз в двадцать лет и не открывали журналы мод со времен Второй мировой, но окажись здесь моя сестрица, она скорчила бы испуганную мину и с намеком облизала свои клыки. Единственный плюс, подумала я, если передо мной действительно сборище вампиров, они все такие хрупкие и дряхлые, что в случае чего я легко от них убегу.

Когда мы спустились с последней ступеньки, меня окружил целый рой старичья, все затараторили на итальянском, тыча в меня бескровными пальцами, словно желали убедиться, что я не мираж. Их искреннее изумление свидетельствовало, что они уверены - это меня, а не их, подняли из могилы для особого случая.

Видя мое смущение, Ева-Мария вежливо отогнала основную рухлядь подальше, и вскоре мы остались с двумя женщинами, которым явно не терпелось что-то мне сказать.

–  Это монна Тереза, - представила гостью Ева-Мария.
– И монна Кьяра. Монна Тереза ведет свой род от Джианноццы Толомеи, как и ты, а монна Кьяра происходит от монны Мины из рода Салимбени. Они чрезвычайно рады тебя видеть, потому что много лет считали тебя погибшей. Эти дамы очень сведущи в делах прошлого и много знают о женщине, в честь которой тебя нарекли, - Джульетте Толомеи.

Я посмотрела на двух старух и нашла вполне естественным, что они досконально знают события 1340 года и деяния моих предков: достопочтенные монны словно только вышли из запряженной лошадьми средневековой кареты. Они держались прямо исключительно благодаря корсетам и сжимавшим шеи брыжам. Одна из монн лукаво улыбалась из-за черного веера, другая держалась чопорно. Волосы чопорной дамы были уложены как на старинных полотнах, и из прически торчало павлинье перо. Рядом с этими античными древностями Ева-Мария положительно казалась юной, и я радовалась, что она осталась рядом, чуть не пританцовывая от возбуждения, и начала переводить все, что говорили достойные монны.

–  Монна Тереза, - начала она, говоря о даме с веером, - хочет знать, есть ли у тебя сестра-близнец Джианноцца. Сотни лет в семье существует традиция называть близняшек-девочек Джульеттой и Джианноццей.

–  Вообще-то да, - ответила я.
– К сожалению, сегодня ее здесь нет.
– Я оглядела сиявший от света свечей зал и престранное собрание и подавила улыбку: - Ей бы очень понравилось.

Старуха улыбнулась морщинистым ртом, услышав, что нас двое, и взяла с меня клятву, что в следующий раз я непременно приведу сестру.

–  Но если эти имена - семейная традиция, - сказала я, - тогда должны быть десятки, сотни Джульетт Толомеи и кроме меня!

–  Нет-нет-нет!
– воскликнула Ева-Мария.
– Мы говорим о традиции по женской линии. Вступая в брак, женщины брали фамилии мужей. Согласно сведениям монны Терезы, за все эти годы никого из девочек Толомеи больше не нарекли Джульеттой и Джианноццей. Твоя мать была очень упрямой.
– Ева-Мария покачала головой с невольным восхищением.
– Она безумно хотела получить фамилию, даже вышла за профессора Толомеи. И что бы вы думали? У нее родились девочки-близнецы!
– Она взглянула на монну Терезу, ища подтверждения.
– Насколько мы знаем, ты единственная Джульетта Толомеи в мире. Это делает тебя особенной.

Они выжидательно посмотрели на меня. Я сделала самый заинтересованный и благодарный вид. Разумеется, я рада была побольше узнать о своих родителях и познакомиться с дальней родней, но момент можно было выбрать и получше. В иные вечера с удовольствием общаешься с престарелыми леди в брыжах, но порой хочется заняться чем-то совсем другим. Сегодня, честно признаюсь, я очень хотела остаться наедине с Алессандро - куда он запропастился, черт его побери?
– и хотя без всякого принуждения провела много ночей, захваченная трагическими событиями 1340 года, как раз сегодня вечером семейные предания меня не очень трогали.

–  Монна Кьяра приглашает тебя приехать к ней в гости, - перевела Ева-Мария.
– Она предлагает взглянуть на свой семейный архив. Ее прародительница, монна Мина, была первой женщиной, попытавшейся приоткрыть завесу тайны над историей Джульетты, Ромео и брата Лоренцо. Именно она нашла большую часть старых документов - например протоколы допросов брата Лоренцо с его признанием - в тайнике в пыточном каземате Салимбени и обнаружила письма Джульетты Джианноцце, спрятанные в разных местах - часть под половицей в палаццо Толомеи, другие - в палаццо Салимбени, а последнее монна Мина нашла в Рокка ди Тентеннано.

–  Очень хочу взглянуть на эти письма, - искренне сказала я.
– Я читала отрывки, но…

–  Когда монна Мина нашла их, - перебила меня Ева-Мария, повинуясь настойчивости монны Кьяры, уставившейся ярко блестевшими в свете свечей черными глазами куда-то вдаль, - то проделала долгий путь к сестре Джульетты, Джианноцце, чтобы отдать ей, наконец, письма сестры. Это было примерно в 1372 году, когда Джианноцца была уже бабушкой и мирно жила со своим вторым супругом, Мариотто. Можешь представить, какой шок испытала Джианноцца, прочитав спустя столько лет предсмертное письмо своей сестры! Две женщины, Мина и Джианноцца, поговорили о том, что случилось, и поклялись сделать все, что в их силах, чтобы сохранить эту историю для будущих поколений.

Сделав паузу, Ева-Мария улыбнулась, нежно обняла обеих старух и благодарно стиснула их в объятиях, отчего те захихикали как девчонки.

–  Вот для чего мы собрались здесь сегодня, - сказала она, многозначительно посмотрев на меня.
– Вспомнить, что случилось, и сделать так, чтобы это никогда не повторилось. Основала эту традицию монна Мина более шестисот лет назад. В течение всей жизни в годовщину свадьбы ночью она спускалась в подземелье палаццо, в тот ужасный каземат, и зажигала свечи в память брата Лоренцо. А когда подросли ее дочери, она стала брать их с собой, чтобы подружить с призраком. Много поколений эту традицию хранили женщины обеих семейств, но сейчас для большинства людей все это отошло в область преданий. Должна признаться, - озорно подмигнула она мне, на долю секунды став прежней Евой-Марией, - что современные крупные банки не любят ночных процессий со свечами и старух в голубых ночных рубашках, разгуливающих по их казематам. Спроси Сандро, он подтвердит. Поэтому сейчас мы собираемся здесь, в кастелло Салимбени, и носим свечи наверх, а не в подвал. Мы цивилизованные люди и уже не очень молодые. Поэтому мы счастливы, что сегодня, в годовщину брачной ночи монны Мины, ты с нами. Добро пожаловать в наш круг.

Неладное я почувствовала во время фуршета. Когда я старалась оторвать ножку жареной утки, очень элегантно сервированной на серебряном блюде, волна теплого безразличия набежала на берег моего сознания и все вокруг мягко качнулось. Ничего особо страшного не произошло, но сервировочная ложка выпала у меня из руки, словно мышцы неожиданно расслабились.

Сделав несколько глубоких вздохов, я подняла голову и сосредоточилась на обстановке. Великолепный фуршет Евы-Марии был накрыт на террасе рядом с парадным залом под восходящей луной; на стенах длинные факелы бросали вызов темноте концентрическими полукругами дрожащего красноватого света. Дом был ярко освещен десятками открытых окон и внешних прожекторов. Сияя, словно сигнальный маяк, изысканный, даже рафинированный замок, последний бастион гордыни Салимбени, не желал признавать ночь, точно все законы мира теряли силу у его несокрушимых ворот.

Пересиливая внезапную дурноту, я снова взялась за сервировочную ложку. Я выпила всего полбокала вина, поднесенного мне лично Евой-Марией, которой хотелось знать, что я думаю о ее санджовезе нового урожая; половину я с отвращением вылила в ближайший цветочный горшок, не желая оскорблять мастерство винодела. Учитывая на редкость насыщенный день, рассуждала я, вполне естественно, что ближе к ночи у меня все валится из рук.

И тут я, наконец, увидела Алессандро. Он появился из темного сада и встал между факелами, глядя прямо на меня, и хотя его возвращение наполнило меня облегчением и радостью, я сразу поняла: что-то не так. Он был не то чтобы рассержен, скорее встревожен, словно ему предстояло постучать в мою дверь и сообщить об ужасной аварии.