Джульетта
Шрифт:
Услышав, наконец, шаги на лестнице, я поднялась с каменной амбразуры и пригладила платье одеревеневшими руками, приготовившись к квазилегендарному свиданию. Мне пришлось подождать, пока герой поднимался по длинной винтовой лестнице. Стоя на площадке с твердым намерением почувствовать симпатию, я невольно обратила внимание, что, судя по тяжелому дыханию и сделанным через силу последним шагам, я была в гораздо лучшей форме, чем Ромео.
Наконец мой запыхавшийся преследователь появился, обмахиваясь шлемом, с кожаным костюмом, перекинутым через руку, и я перестала что-либо понимать.
Это была Дженис.
Мне трудно сказать, в какой именно момент в наших
Но на всякое правило есть свое исключение. Я не могу вспомнить, когда в последний раз обнимала свою сестру или вела с ней разговор, не перешедший в ребяческую перебранку. Всякий раз при встрече мы снова превращались в восьмилетних, затевая привычную (самую примитивную) форму спора. От выражений типа «Потому что я так сказала!» или «Я первая взяла!» большинство людей отвыкают как от пустышки, но для нас с Дженис это были краеугольные камни философии наших отношений.
Тетка Роуз придерживалась мнения, что со временем все образуется, если поровну распределять любовь и конфеты. Всякий раз, когда мы обращались с ней с просьбой нас рассудить, она обычно не дослушивала до конца - дел у нее других нет, что ли, - и выдавала стандартные рецепты: поделиться либо не ссориться.
«Ну, хватит!
– говорила она, протягивая руку к хрустальной вазочке с шоколадными крендельками, стоявшей на тумбочке, чтобы легко было доставать с кресла.
– Будьте умницами! Джули, не ссорься с Дженис и одолжи ей все, что она хочет: книгу, куклу, пояс, сумку, шляпу, туфли, чтобы, наконец, в доме наступила тишина. Бога ради!»
Мы уходили восвояси с нерешенными проблемами, и Дженис давилась от смеха над моим поражением и собственным незаслуженным триумфом. Сестра вечно зарилась на мои вещи, потому что ее собственные ломались или становились старыми, и ей было проще присвоить мои, чем обзавестись деньгами и пойти купить новые. Вот мы и уходили от кресла после очередного перераспределения имущества, когда я лишалась своих вещей, получив взамен черствый шоколадный кренделек из вазы. При всех своих разглагольствованиях о честности тетка Роуз была вечным генератором плохих нечаянных последствий; весь адский путь моего детства вымощен ее благими намерениями.
В старших классах я уже не искала у нее помощи, а бежала на кухню и жаловалась Умберто, который, сколько помню, вечно точил ножи под очередную оперу, включенную на полную мощность. Всякий раз, когда у меня исторгался старый как мир вопль: «Так нечестно!», он отвечал: «А кто тебе сказал, что в жизни все честно?» И когда я немного успокаивалась, спрашивал: «Так что ты хочешь, чтобы я сделал?»
Став старше и умнее, я поняла, что правильный ответ на этот вопрос звучит так: «Ничего, я сама справлюсь». Я бегала к Умберто не затем, чтобы он проучил Дженис, хотя это было бы неплохо, а потому, что он не боялся по-своему заверить меня, что я лучше ее и заслуживаю от жизни большего. Подразумевалось, что добиваться этого я должна сама. Жаль только, что он ни разу не сказал мне как.
Всю жизнь я бегала, поджав хвост в поисках шанса, которые Дженис не сможет перехватить или испортить, но где бы я ни закапывала мои сокровища, она всегда разнюхивала заначки и умела изгадить все так, что оставалось только выбросить. Если я берегла новые шелковые балетки для гала-концерта, то, открыв коробку, обнаруживала, что сестрица уже их надевала, оставив завязки запутанными, а однажды, когда я принесла домой
коллаж фигуристов, над которым трудилась в школе несколько недель, сестрица тут же приклеила сверху картонного Биг-Берда из «Улицы Сезам».Не важно, как далеко я уходила или сколько тухлятины разбрасывала, чтобы сбить погоню со следа, младшая сестра вечно прибегала за мной с высунутым языком и скакала вокруг с игривым лукавством, оставляя свой еще горячий «номер два» на моем пути.
На верхней площадке башни Манджия все вспомнилось мне разом - все бесчисленные причины ненавидеть Дженис, словно кто-то запустил слайд-шоу плохих воспоминаний в моей голове, и меня впервые в жизни затрясло от бешенства.
– Сюрприз!
– сказала сестрица, уронив кожаный костюм и шлем и разводя руки, как актриса на поклоне.
– Какого черта ты здесь делаешь?
– прошипела я срывающимся голосом.
– Так это ты разъезжала за мной на этом дурацком мотоцикле? И письмо… - Я выхватила записку из сумочки, смяла в комок и швырнула в нее.
– За идиотку меня принимаешь?
Дженис с ухмылкой упивалась моей яростью.
– Но ты же приперлась на эту башню! Ой!
– Она скорчила гримасу фальшивого сочувствия, которую усвоила с пяти лет.
– Я угадала? Ты правда думала, что я Ромео?
– Так, - сказала я, стараясь оборвать ее смех.
– Пошутила, и хватит. Не зря прилетела, значит. А теперь прошу меня извинить. Чем с тобой оставаться, лучше сунуть голову в биде.
Я сделала шаг, чтобы обойти ее и спуститься вниз по лестнице, но Дженис живо загородила дверь.
– Ну, нет, - прошипела она. Гримаса сочувствия превратилась в злобную мину.
– Сначала отдай мне мою долю!
Я вытаращила глаза:
– Что-что?
– То-то, - сказала она. Ее глаза подозрительно заблестели. Не знай я сестрицу, решила бы, что она для разнообразия прикидывается потерпевшей стороной.
– Я без гроша. Банкрот я.
– Ну, так позвони по «горячей линии» помощи миллионерам, - съязвила я, невольно копируя сестрицу.
– Ты же вроде недавно унаследовала состояние от человека, которого мы оба хорошо знали?
– Ха-ха!
– Дженис криво улыбнулась.
– Золотые горы от тетушки Роуз с ее триллионами!
– Вот и не скули, - огрызнулась я.
– Насколько я помню, ты сорвала джекпот. Если тебе мало, обращайся к кому побогаче.
– Я двинулась к лестнице, не собираясь отступать.
– Отошла. С. Моей. Дороги, - чеканя каждое слово, сказала я, и - поразительно!
– Дженис подчинилась.
– Гляньте на нее!
– с издевкой бросила она, когда я прошла мимо. Не знай я мою сестрицу, приняла бы выражение ее глаз за зависть.
– Принцесса в изгнании!
Я побежала вниз по лестнице, не утруждая себя ответом. Было слышно, как Дженис торопливо подобрала свои причиндалы и поскакала за мной. Всю винтовую лестницу она бежала сзади, крича сперва сердито, потом огорченно, а у подножия башни в ее голосе прорезались такие непривычные нотки, как отчаяние.
– Подожди!
– вопила она, используя мотоциклетный шлем в качестве буфера, когда налетала на кирпичную стену.
– Нам надо поговорить! Остановись! Джулс! Я серьезно!
Но я не собиралась останавливаться. Если у Дженис действительно было что сказать, почему она сразу не раскололась? Для чего эти выкрутасы на байке и красные чернила? Для чего сейчас было тратить добрых пять минут на кривлянье? Если, как проговорила сестрица в своем куцем монологе, она уже умудрилась промотать наследство, я вполне могу понять ее настроение, но это, черт побери, не мои проблемы!