Джун Колдун
Шрифт:
Пришло время завершать приготовление мази. Поставил кастрюлю на плитку, зажёг газ. Когда масса в кастрюле нагрелась, положил в неё смолы в два раза больше, чем в прошлую варку, и капнул 20 капель лаванды.
Сижу, жду, когда мазь остынет. Да и что просто сидеть — пойду покурю. Сунул палец в кастрюлю — терпеть можно. Перенёс со стола на ларь кастрюлю поближе к барану, взялся за рог правой рукой, указательный палец левой руки опустил в мазь.
Оказывается, я забыл, как это чувствуется. Жизнь барана потекла по моему телу мощным ручьём — не похоже на ту струйку, которая шла
Достал с полки янтарь, тот, что поменьше, взял его в левую руку, правую также положил на рог барашка. Камень стал нагреваться. Как только ручей энергии остановился, раскрыл ладонь, в которой был янтарь. Блин, как он красиво светится — тёплый свет, оторвать взгляд от которого почти невозможно.
Достал второй камень — да, небо и земля. Пришла мне идея: зачем мне резать и вживлять в себя источник? Почему бы не сделать, как все — браслеты, кулоны на цепи, серьги, прочий пирсинг... Хотя нет, корабля у меня нет, могут не понять.
Отложил камни и принялся за розлив мази по банкам. В гараже прохладно — товар густел на глазах. Идея с браслетами и кулоном нравилась мне всё больше. Не хочу я резать себя. Мне кажется, что любая ювелирная мастерская справится с таким заказом.
Подъехал к тому же месту, куда скинул первого барана. Осмотрел — даже клочка шкуры видно не было. Выволок из багажника тушу и выбросил на том же месте.
Возвращаясь, размышлял о том, что будет с собаками, которые съели первого барана. Учитывая, что энергию я из жертвы полностью выкачал, следовательно, энергетической ценности нет. Вкус есть, а калорий нет. Значит, я не подкармливаю бродячих собак.
Все двенадцать банок с мазью я сложил в пакет. Запер гараж, пошёл к дому. Как только открыл дверь квартиры, увидел супругу, которая с нетерпением меня ждала.
— Папуль, принёс?
— Принёс.
— Я звоню Марине?
— Звони.
Жена чуть ли не прыгала от радости и побежала в гостиную — по всей видимости, за телефоном. Поржал над собой: смешной диалог, как у наркодилера с торчком.
Я вынул из пакета шесть банок с мазью, оставил их на полу в прихожей и пошёл в кабинет — просто посидеть и подумать, составить план на завтра. Было слышно, как жена выходила из квартиры и через короткое время вернулась.
Первым, что я увидел утром, была большая стопка купюр на прикроватной тумбочке. Поднялся, взял деньги в руки, пересчитал — сто девяносто восемь тысяч. Я бы соврал, если бы сказал, что они меня не радуют.
После завтрака супруга попросилась сходить в магазин. Я не возражал, выдал ей свою дебетовую карту с наказом ни в чём себе не отказывать, за что получил чмок в щёку и благодарственные слова. Сам же отправился в гостиную возиться с дочкой. Ну, как «возиться» — она копошилась на моём пузе, поглядывая в телевизор, а я, лёжа на полу, листал в телефоне частные объявления об услугах ювелира.
Не заметил, как прошло полтора часа, пока не услышал звук отпирающегося замка входной двери.
— Я дома! Не скучали без меня?
— Скучали.
Как только дочь услышала голос матери, сразу засуетилась, задвигала ножками и ручками.
— Так, всем
оставаться на своих местах! Я разденусь и руки помою.Вопреки команде жены пришлось встать и взять дочь на руки. Она так смешно указывала рукой, куда мне идти. И да, матери спрятаться от нас не удалось — мы настигли её на кухне, где она пыталась разложить продукты по полкам холодильника.
— Ладно, давай её мне.
Передав дочь, я стал собираться на рынок согласно плану.
Воскресное солнце, хрустально-лёгкое, висит над городом, рассыпая по снегу алмазные искры. Морозец щиплет щёки, но рынок живёт горячим, шумным дыханием — сотни людей копошатся между рядами, переговариваются, торгуются, смеются.
Торговцы, закутанные в тулупы и куртки с поднятыми воротниками, расставили свои сокровища прямо на расстеленных одеялах, картонных коробках, складных столиках. Здесь всё — от плюшевых мишек с оторванными лапами до древних системных блоков, желтеющих, как зубы старика.
Рядом с грудой потрёпанных виниловых пластинок кто-то выложил набор советских столовых приборов — ложки поблёскивают тусклым серебром, будто только что извлечены из забытого буфета. Чуть дальше мужик в шапке-ушанке разложил ручной инструмент: ржавые гаечные ключи, дрели с облупившейся краской, пару молотков с потёртыми рукоятками.
— Бери, братан, даром отдаю! — кричит он, и голос его тонет в общем гуле.
Между рядами протискиваются покупатели — кто-то копается в коробке с потрёпанными книгами, кто-то примеряет дублёнку с оторванной пуговицей. Девушка в ярко-розовой шапке торгуется за фарфоровую фигурку.
А над всем этим — запахи: палёный пластик, сладковатый дымок от жаровни с шашлыком, резкий аромат старого дерева и металла. Где-то играет музыка — то ли из колонки раздолбанного магнитофона, то ли из чьего-то телефона.
В дальнем углу, где тени от палаток сливаются в сизую дымку, пристроился старик с лотком антикварных безделушек. Его товар: потёртые медали, часы с остановившимися стрелками, потрескавшиеся фотографии незнакомых людей в строгих костюмах. Он молча курит, выпуская сизые кольца в морозный воздух, и кажется, что сам он — часть этого развала, вещь среди вещей.
Рядом — лавка электронного хлама. Горы проводов, как спутанные кишечники, вываливаются из картонных коробок. Старые мобильники с зелёными монохромными экранами, сканеры непонятного назначения, видеомагнитофоны, которые теперь разве что в музей. Паренёк в рваной куртке тщательно проверяет какую-то плату, тыча в неё щупом мультиметра.
— Работает? — интересуется прохожий, кивая на древний ноутбук с отклеившейся клавиатурой.
— А ты как думаешь? — хрипло смеётся продавец. — Зато дёшево!
А рядом уже ждёт следующий покупатель — мужчина в очках с толстыми линзами, который придирчиво осматривает старый фотоаппарат «Зенит».
— Плёнка ещё есть в продаже? — спрашивает он.
— Да кому она сейчас нужна? — отмахивается торговец.
Мне приглянулся повреждённый рог лося: его плоскость была в трещинах и следах клея, из семи роговых отростков два были отломаны. А заинтересовал меня комель рога — из него вышла бы отличная рукоять ножа.