Единоборец

– Если ты прав, – говорит капитан, – то… Но это не может быть так просто! То лучшая из наших женщин будет твоя.

Я не обращаю внимания на это странное обещание. К тому же, люди склонны не выполнять обещания, данные поспешно.

– Вы сможете войти в лес, добраться до города и напасть на машины в их собственном логове, – предполагаю я. – Нужно лишь изготовить «рогатки» с более широким и не таким мощным лучом. Рогатка будет создавать поле, а защитный костюм сделает вас невидимыми внутри этого поля. У вас будут маленькие переносные генераторы. Вы сможете быть невидимыми не только здесь, но и в любом другом месте. Даже если вы не сможете нейтрализовать большой генератор, вы сможете найти себе новое место для жизни.

Он задумывается, наклоняет голову и становится похожим на быка. Его кожа краснеет.

– Ты думаешь, мы сможем их победить? – спрашивает он. Отчего-то он заметно волнуется. Мы сможем победить машины?

– Нет.

– Нет?

– Но это поменяет расстановку сил. Вы сможете воевать на их территории. Они и сейчас вас боятся. Значит, будут бояться гораздо больше. Они будут меньше высовываться из города, и все пространство вокруг города станет вашим. Вы будете владеть этим подземным миром.

– Когда-нибудь мы их все равно уничтожим, – говорит капитан. – Если не мы, то наши внуки. Нам нужно много детей и внуков. Очень много женщин.

– Поэтому ты хочешь иметь трех жен? – спрашиваю я.

– И поэтому тоже. Ты, жалкий человечек с поверхности, который всю жизнь провел в тепле и сытости, ты смеешь меня осуждать? Ты думаешь, что ты что-то понял в нашей жизни? Только потому, что добрый дядя напихал тебя электроникой по самые уши! Ты смеешь говорить мне о моих трех женах! А ты знаешь, что двое из трех наших детей умирают, не дожив до года? Они рождаются с неизлечимой болезнью мозга. А все из-за этого проклятого генератора, который гонит над нами свое проклятое смертельное отравленное поле! Гонит без конца и без остановки! Ты думаешь, я не понимаю, что когда-нибудь он убьет нас всех? Я зачал четырнадцать детей с четырьмя женщинами. Сейчас детей осталось только трое, один из которых может умереть в любую минуту. Женщин осталось только две, и я не знаю, кого они мне родят – мышонка, лягушку или неведому зверюшку!

– Я был в лазарете, – говорю я, – я лечил твоих людей. Мозг разрушается практически у каждого. Возможно, виновато поле. Возможно. Другого объяснения просто нет. Это поле разрушает ваши гены. Оно вас медленно убивает.

– Я долго думал об этом, – говорит капитан уже почти спокойно. – У нас ведь есть небольшая пушка, лучевая пушка. Мы могли бы просто расстрелять этот сто раз проклятый генератор. У нас есть отличное оружие против машин. И, если ты прав, мы не утратим свою невидимость. Но мы слишком привыкли жить здесь и жить так. Мы боимся. Все мы боимся, и я боюсь в первую очередь. Это агорафобия, боязнь открытого пространства. Мы живем под ядовитым зонтиком, с которого каплет смертельный яд, но мы не можем выйти из-под него и не можем его сломать. Уходи отсюда. Лучше бы ты не появлялся. Ты дал людям надежду, но все они слишком слабы и больны, чтобы проглотить тот кусок, который им кладут в рот. Мы никогда не построим новое оружие и никогда не войдем в лес.

– Но только что ты говорил совсем другое.

– Я позволил себе увлечься. Ты не знаешь наших людей. Это не те люди, которые живут на поверхности. У нас другие инстинкты. Мы храбры лишь на своей территории, как цепные псы. На самом деле все эти люди трусливы. Мне приходится их бить, чтобы заставить подчиняться, а им это нравится. Я мог бы убить любого из них, а они бы просто смолчали. В них не осталось инстинкта свободы. Уходи, и оставь женщину нам.

– Нет, – говорю я. – Я не только не оставлю женщину. Я еще попрошу у тебя оружие. Ты боишься, но я нет. Я не боюсь ни тебя, ни твоих людей, ни на этой территории, ни на какой другой.

– Не боишься? – спрашивает он и криво усмехается.

Я бью его в челюсть, он отлетает к стене и сползает на пол. Репродукция падает сверху. Разбивается несколько стаканов, стоявших в шкафу. Он поднимается и смотрит на меня исподлобья. Он уже оценил мой аргумент.

– Почему я тебе должен что-то давать? – спрашивает он.

– Потому что ты человек.

– Это ничего не значит.

– Это значит все, идиот! – я ору на него. – Все! Я один могу разрушить всю эту станцию, я могу убить тебя за секунду, и всех вас за несколько часов. Мне плевать на все твои угрозы! Если я захочу, я не оставлю здесь камня на камне! Если я захочу взять оружие, я его возьму. Если я захочу забрать всех твоих женщин, я их заберу. Но я никогда не захочу этого, ты понял? Никогда! Потому что я человек – и это значит все! Ни один волос не упадет с твоей головы или с головы твоих людей. Потому что я человек.

– И это звучит гордо?

– Нет. Уже давно не звучит, – отвечаю я.

– Хорошо, – говорит он. – Я дам тебе оружие. Одну «рогатку». Только одну. Ты должен понимать, что они нужны здесь. Их не хватает на каждого. Только одну. Ты должен знать, что у тебя будет всего четыре выстрела, плюс дополнительная батарея, в которой еще четыре. Итого, восемь. Больше восьми выстрелов «рогатка» сделать не может. Ее можно просто выбросить. Если бы ты согласился подождать, мы бы придумали что-нибудь получше. Мы бы изготовили тот переносной генератор, о котором ты говоришь. Ты бы взял его с собой. Мы не можем сделать этого, но ты можешь. К сожалению, ты не будешь ждать.

– Сколько времени у вас уйдет на это?

– Несколько месяцев, не меньше.

– Тогда это нереально, – говорю я.

– Тогда это нереально, – соглашается он.

13

Я нахожу Клару в полном здравии, она весела и играет с детьми.

– Где ты был? – спрашивает она. – Мне сказали, ты кого-то лечил. Это на тебя похоже. Они дали тебе шкуру?

– Нет.

– Но мы должны ее взять. Это очень важно. Если они не дают тебе шкуру, значит, ты должен взять ее сам. Объясни им и, если они не поймут, ты должен применить силу.

– Нам нет нужды применять силу. Никакой шкуры нет. Есть защитный костюм, который может работать только здесь. Здесь и только здесь. Если ты выйдешь за территорию невидимок, этот костюм можно будет просто выбросить.

– Этого не может быть!

– Тем не менее, это так. Территория перекрывается полем, которое делает костюм невидимым для механических сенсоров. Все этого поля костюм бесполезен. У нас нет никакой шкуры невидимки.

Она закрывает глаза руками. Кажется, она плачет. Только женских слез мне еще не хватало. Второй раз за день.

– У нас остаются шансы, – говорю я.

– Нет! Фемида просчитала все шансы! Без этой шкуры мы не дойдем!

– Фемида знает не все.

– Что? Ты, просто человек, и ты хочешь сказать, что ты знаешь больше нее? В твоем мозгу нет места и для крохи знаний. Ее знания – это целая вселенная по сравнению с твоей муравьиной горкой. Ты просто лягушка, которая квакает в своей луже, но никогда не видела и не увидит океана. Она изучает вас стони лет!

– У нее больше знаний, – говорю я. – Но мои знания иные. Она знает все о запахе цветка, но она никогда не почувствует этот запах так, как чувствую его я. И как чувствуешь его ты.

– Это беспредметный разговор, – возражает она. – У тебя есть что-то конкретное?

– Да. Они дали мне оружие. У меня есть семь очень конкретных выстрелов, каждый из которых уложит наповал одного из наших врагов. Поэтому мы дойдем.

На всякий случай я не говорю, что выстрелов восемь.

– Слишком мало времени, – возражает она.

– Мы успеем. Никто ведь не мешает нам попробовать.

Мы сразу же уходим. Никто не прощается с нами и никто не останавливает нас. Мы проходим по узкой и совершенно пустой улочке мимо двух теплиц. За стеклами – лампы дневного света льют жизнь на чахлые растения. Наверняка эти люди – вегетарианцы, потому что разводить птиц или кроликов на такой малой площади почти невозможно. Чем они восполняют запасы животного белка? Скорее всего, бобами и витаминными таблетками.