Ее копия

***

Черепахин мурлыкал как кот, поедая Ларисино лакомство.

Он, закатывая глаза, слизывал синие усики, оставленные вожделенной начинкой.

А Лара ничего не ела.

Смотрела Черепахину в рот.

Весело щебеча, любовалась. Смеялась, рассказывая о том, как рыскала по свету, в поисках любимой Аркашей ягоды.

А Черепахин был не дурак. Тотчас смекнул, что в стараниях Ларочки прок будет. Желай, повелевай! Все стерпит, все сможет!

В тот вечер Аркаша остался на ночь в снимаемой Ларой квартире.

А эта дата, между влюбленными, стала называться днем черемуховых ватрушек.

***

Итак, раздуваемые, «ожившие в деле», избалованные разнообразным запахом семейных ужинов Аркашины ноздри, почуяли ватрушки.

Про праздник Аркаша, конечно, забыл. Но сразу включил воображение.

– Милая моя, – прильнул губами к Лариной щеке сентиментальный Черепахин. –Ты устала?.. А я – сущий болван!

– Ты забыл про наш праздник? – Спросила его, действительно, уставшая Лариса.

– Нет! Что ты, что ты? – В категоричной форме отверг домыслы Лары Черепахин. – Просто со мною сегодня такая история приключилась…

Аркадий обреченно плюхнулся на табуретку спиной к Ларисе, словно в экран телевизора, уставился в стекло микроволновки, в которой готовилась курица.

И начал свой рассказ.

***

Аркадий любил приврать.

Но лицедей лукавил не так, как делают это нормальные люди. Аркадий чистосердечно верил в ту ложь, которая обильно текла из его артистических уст. И верил так искренне, что даже, пожалуй, детектор лжи, наверняка бы задумался, какую линию вывести на монитор.

– Сегодня я зашел в магазин, – по-прежнему глядя на крутящуюся цыплячью тушку, проникновенным голосом, годящимся даже для исповеди, продолжал Черепахин. – В отделе обуви я приглядел для тебя чудесные фиалковые туфельки с золотым ремешком.

Я долго вертел их в руках. Разглядывал со всех сторон. Любовался.

Милая, Лара, мне так захотелось их купить!

Очень захотелось!

Я был готов отправиться с ними на кассу… Но этот ничтожный мажор спутал все карты.

– Что за мажор? – Осторожно уточнила Лариса.

– Типичный мажор. – Конкретизировал Аркаша. – «Золотая» молодежь… Ребенок в норковых носочках… Как таких, как он, ещё называют? Он нагло опередил меня прямо на подступе к кассе. Ему нужна была сумочка. Видимо, для подружки. Он даже не прошел в специальный отдел, потому что обувной отдел к выходу ближе! И сумки в этом отделе, действительно, были. Чтоб сразу к купленной обуви подобрать. Прозорливость торговцев! Что тут скажешь?

На этом месте Черепахин выдержал долгую паузу.

Нарочито проглотил, якобы застрявший в горле «комок». Всем видом показывал, как тяжело ему вновь пережить унизительные ощущения.

***

– Мажор попросил продавца продемонстрировать ему сумку, -

наконец-то возобновил рассказ Аркаша. – И продавец, молодой парень, как закодированный болванчик побежал выполнять приказ. Но мажору сумка не понравилась. И он попросил вторую сумку. Потом третью. Потом четвертую…

Он рылся в сумках, как свинья в апельсинах!

Но самое отвратительное заключалось в том, что я все время стоял рядом! Я бережно держал твои фиалковые туфельки у себя на ладонях. Прижимал их груди. Но меня никто в упор не видел! Ни продавец, ни этот богатенький выродок…

Знаешь, Лара, у него на руках были кожаные перчатки в дырочках, с отрезанными пальцами. Я даже представил, как он приехал в магазин на серебристом мотоцикле, что, наверняка, по его мнению, давало ему право с презрением относиться к окружающим…

Лара, я вконец, возненавидел этого парня, когда в отделе зазвучала мелодия Майкла Джексона. Этот мерзавец, видимо фанат Джексона, прямо с очередной сумкой в руках, начал дергаться и кривляться под музыку. Жалко имитировал лунную походку. Ему было наплевать на тех, кто вынужден лицезреть его отвратительные вихляния. Как будто я пусто место!

***

… Лара, я не выдержал.

Я швырнул туфли в лицо продавцу, развернулся и вышел. Скажи, дорогая ты меня осуждаешь?
–

Черепахин, резко крутанувшись на табуретке, отвернулся от микроволновки, и проникновенно, глазами полными слез, взглянул на растроганную Ларису.

– Ответь, ты меня осуждаешь? – требовал ответа Аркаша. – Только твоим мнением я живу. Только твои суждения для меня значат ВСЕ. Так ты меня осуждаешь?

– Успокойся, глупенький, – прижала взлохмаченную в процессе исповеди актерскую голову к груди Лариса. – Не переживай. Нет на то причины. А хочешь, я тебя немножко порадую. Скажи, хочешь?

– Хочу. – По-детски преданно глядя Ларисе в глаза, позволил себя баловать Черепахин.

Лариса убежала в комнату, хлопнула дверцами шкафа, и вернулась на кухню. На вытянутой руке она внесла, висящий на фирменной вешалке, бархатный пиджак цвета горького шоколада.

***

Черепахин крутился перед большим зеркалом и так и этак.

Под радостный Ларин смех демонстративно принимал позу сначала крутого мачо, потом погруженного в думы писателя, затем вдохновленного пианиста.

Все образы были хороши.

Черепахин остался доволен. Его дурное настроение, «как ветром сдуло». Аркаша дурачился, веселился.

– А теперь садимся пить вино! – Скомандовала очень довольная покупкой, Лариса.

Черепахин с огромным аппетитом, поглощал куриную ножку, хрустя легко поддающейся зубам нежной косточкой, обильно запивал снедь красным вином, радостно балагурил, вспоминая о событиях минувшего дня.

Потом он хищно вгрызался в черемуховые ватрушки, ничуть не думая о треволнениях дня, недавно пересказанных.

***

Конечно, таланта на импровизированную придумку про мажора не хватило бы, пусть и фантазийного, Черепахина.

Кое-что из Аркашиного рассказа все-таки было правдой.

Но, вряд ли, такую правду хотела б услышать Лариса.

А дело было так.

Недавно у Алисы Смирницкой, Аркашиной коллеги по театру, был день рождения.

Актерская братия метала монетки-купюрки в театральную шляпу для подношений по принципу «кто сколько может». Моглось уж как-то крайне скупо.

– У жадармоты! – Не шуточно злился Аркаша, который пол – дня протаскался с замызганной черной шляпой, прося народ раскошелиться. – Пожрать да выпить все припрутся, а на подарок денег жалко.