Её вина

– Как же так, Максим… – качает головой будто не верит. – Это дочка того Виктора? Она?

Она появляется рядом с нами в ту же секунду.

– Вот, выпейте, – вкладывает в руку матери чашку, пахнущую валокордином, и приседает у её ног. – Извините, я не хотела…

– Не хотела, – повторяю раздражённо. – Какого чёрта ты вообще сюда заявилась?

Она виновато опускает глаза.

– Сколько ты накапала? – интересуюсь мрачно.

– Я знаю, сколько капать!

– Клянусь, если из-за тебя с моей матерью что-нибудь случится…

– Галина Юрьевна, как вы? – перебивает меня она. – Ради бога простите… Но скажи я правду там на лестничной клетке, вы бы меня и на порог квартиры не впустили.

О, не сомневайся, так и было бы.

– Мам, – сжимаю её руку чуть сильнее. – Ты как?

Опускает пустую чашку на колени.

– Полегче стало, – шепчет она. – Сердце… что-то прихватило.

Я шумно выдыхаю.

– Точно всё в порядке? Может вызвать скорую? – сомневается девчонка.

– Не надо, – произносит мать одними губами.

– Мам, может и правда…

– Нет, сынок, я в порядке. Разнервничалась просто, – достаёт из кармана платок и вытирает вспотевший лоб.

Барских встаёт и отходит к окну. Снова прячет руки в карманах широких брюк и вздыхает, опуская голову. Пялится на свои туфли.

В напряжённом молчании проходит несколько мучительно долгих минут. Мать поворачивается ко мне. В глазах немой вопрос. Думаю, она, как и я, в растерянности.

Кто ж знал, что дочь Барских заявится сюда спустя месяц. Вот только зачем пришла?

– Иди приляг, мам, – вглядываюсь в бледное, осунувшееся лицо.

Кивает. Осторожно поднимается с постели. Бросает в сторону «гостьи» ещё один взгляд и потихоньку выходит. Притворяет дверь, оставляя нас наедине, и в комнате в этот момент становится нечем дышать. Будто весь воздух разом выкачали…

Барских начинает разговор первой.

– Максим…

Поворачиваю голову в её сторону. Ловит мой злой взгляд и тушуется. Правда довольно-таки быстро берёт себя в руки.

– Я знаю, что ты и твоя семья не рады видеть меня здесь, но мне нужно было это сделать, – произносит на одном дыхании.

– Сделать что? Мать мою доконать? – интересуюсь гневно. – У неё сердце больное, а тут ты со своими откровениями!

– Я не знала…

– Зачем ты сюда пришла? – задаю прямой вопрос в лоб.

– Я… – закусывает губу, отворачивается. Явно борется сама с собой и не хочет отвечать. – Говорю же, мне это нужно было.

– Для чего? – продолжаю сверлить её профиль недобрым взглядом.

Гипнотизирует стену напротив. Молчит…

– Совесть, что ли, проснулась? – кладу ногу на кровать. Вытягиваю её и морщусь от боли.

Сука, что ж такое. Принесите мне топор кто-нибудь…

– Называй это так, – слышу её тихий ответ.

– И как? Полегчало? – хмыкаю, поворачиваясь к ней.

Подловил. Наблюдала за мной исподтишка. Натыкается на мой мрачный взгляд и корчит жалостливую мину.

– Максим, – сглатывает, облизывает искусанные на нервной почве губы. – Мне жаль…

– Мне твоя жалость не нужна! – перебиваю грубо.

– Да послушай ты! – явно злится.

Злится? Серьёзно?

– Мне жаль, что я не нашла в себе смелости прийти к тебе раньше, – теребит кольцо на пальце, но по-прежнему смотрит прямо в глаза, хотя кожей чувствую, что даётся ей это непросто. – Я за рулём с двенадцати лет. И нет, я не пила в тот день. Ехала за подругой. Отвлеклась на телефон… Всего секунда…

Всего секунда – и моя жизнь разделилась на «до» и «после».Как бы прозаично это не звучало.

Она зажмуривается. Качает головой.

Вспоминает ту роковую ночь?

– Я не увидела тебя… Не заметила за припаркованной ладой. Не знаю, как так вышло… – делает неопределённый жест рукой.

– Неудивительно, – комментирую я сухо. – Ты неслась как ненормальная…

– Я очень… спешила, – зажимает пальцами переносицу. – Знаю, что это меня не оправдывает.

Вообще не оправдывает. Учитывая, что в том месте находится пешеходный переход.

Снова тишина. Звенит в ушах.

Смотрю на девушку, которая меня сбила. Пытаюсь прислушаться к себе и понять, что чувствую. Ни черта не разобрать. Клубок неясных мыслей и противоречивых эмоций, перекрывающих друг друга.

– Я просто… не сплю нормально… – признаётся вдруг.

– Ну в этом мы похожи, – даже не пытаюсь скрыть сарказм.

– Да я не сравниваю ни в коем случае. Я лишь хотела объяснить… зачем пришла сюда. Не могла не прийти, понимаешь? – дрожит её голос. – Думала, что со временем всё забудется. Всё пойдёт своим чередом, ты же…

– Не умер, – помогаю закончить мысль.

– Я не это хотела сказать, – спешит заверить меня она.

– Ну разумеется…

Вздыхает. И опять между нами повисает гнетущее молчание. Комната сейчас напоминает газовую камеру. Чиркни спичкой и всё, взлетим к чертям…

– Отец хотел оплатить лечение. Почему ты отказался?

Так искренне удивляется, будто мой поступок – это что-то из ряда вон выходящее.

– Мне ничего от вас не нужно, – непроизвольно дёргаюсь от боли, острыми иглами атакующую мою голень.

– Это глупо… Я виновата перед тобой.

– Виновата ты, а откупается папаша. В ваших кругах так принято, что ли? – откровенно глумлюсь над ней.

Вижу, как меняется выражение лица. Сострадание уступает место недовольству. Очевидно, что я попал в яблочко.

– Я просто растерялась. Ясно?

– Давай называть вещи своими именами – ты струсила, – подсказываю я.

Её щёки вспыхивают весьма красноречиво. Так и есть. Струсила.

– Как сейчас обстоят дела с твоим здоровьем? – осведомляется, игнорируя мою реплику.

– Это тебя не касается! – хватаю с тумбочки блистер с таблетками и бутылку с водой.

Хочется сразу оборвать все её дальнейшие попытки проявить участие.

Проснулась… Это не тот случай, когда «лучше поздно, чем никогда». Лучше уж никогда.