Ее звали княжна Тараканова

9) Людей моих и экипажи, как он их ныне имеет, при нем останутся, пока он своих не заведет; когда же он их отпустить за благо рассудит, тогда обещаю их наградить по мере ему сделанных от них услуг.

10) Я к тем четырем тысячам душ, кои еще граф Алексей Григорьевич Орлов за Чесменскую баталию не взял, присовокупляю еще шесть тысяч душ, чтоб он оных выбрал или из моих московских или же из тех, кои у меня на Волге, или в которых уездах сам за благо рассудит, всего десять тысяч душ.

11) Сервиз серебряной французской выписной, которой в Кабинете хранится, ему же, графу Гри. Гри. жалую совокупно с тем, которой куплен для ежедневного употребления у Датского посланника.

12) Как дом у Троицкой пристани готов будет, то убрав его, как я намерена была, ему же графу Гри. Гри. Орлову отдам вечно и потомственно. 13) Все те вещи, кои хранятся в каморе цалмейстерской и у камердинеров под именованным его графских и коих сам граф Гри. Гри. Орлов о многих не знает, ему же велю отпустить.

14) По прошествии первого года сам граф Гри. Гри. Орлов в состояньи найдется располагать как за благо рассудит и сходственнее с его к отечеству и к службе моей всегдашнему усердию; с моей же стороны я никогда не позабуду, сколько я всему роду вашему обязана… и поелику отечеству полезны быть могут; и я надеюсь, что сие не последний знак той чести, кою и вы ко мне почитаете. Я же в сем много не ищу, как обоюдное спокойствие, кое я совершенно сохранить намерена.

Откупиться. Любой ценой избавиться не от надоевшего фаворита — от тех, кому обязана властью. Осыпанные наградами и богатствами, окруженные сторонниками, прихлебателями, Орловы становились слишком большой опасностью. Они хотели сами диктовать, а не подчиняться их же руками поднятой императрице. Им нужно было все, вплоть до законного брака Екатерины с Григорием, — разве не было тому близкого примера с Елизаветой Петровной и Алексеем Разумовским? Другое дело, что тот уступил свое место очередному фавориту.

Графское достоинство, чины генерал-адъютанта, генерал-директора инженеров, генерал-аншефа, наконец, генерал-фельдцейхмейстера для полуграмотного, начавшего службу подростком-солдатом Григория мало.

Он приезжает в Москву на конец чумной эпидемии 1771 года, и тут же выбивается золотая медаль: с одной стороны — портрет героического графа, с другой — изображение Курция, бросающегося в пропасть, и надпись: «И Россия таковых сынов имеет». В Царском Селе и вовсе вырастают триумфальные ворота с заявлением: «Орловым от беды избавлена Москва».

Но достаточно Григорию уехать на переговоры с турецкими представителями в Фокшаны, как все стремительно меняется. Екатерина тут же использует положение. Благо два других брата прикомандированы к русскому флоту в Средиземном море. При дворе становится известно о появлении нового фаворита, якобы подготовленного Никитой Паниным и Захаром Чернышевым.

Бросив переговоры на произвол судьбы, Григорий Орлов мчится в Петербург. Напрасно — его задерживает карантинная застава в Гатчине. Вчерашнему некоронованному правителю России запрещен въезд в столицу. Его право и обязанность — так звучит приказ Екатерины — выехать подальше от Петербурга, «в любую иную местность Российской империи». Орлов бушует, отказывается подчиниться, требует личного свидания с Екатериной, добивается его и… отправляется на год в Ревель. Таково непреложное условие состоявшегося «примирения».

Ни снисхождения, ни колебаний Екатерина не знала. Теперь ей ничего не стоит сказать: «Григорий Григорьевич Орлов был гений, силен, храбр, решителен, но мягок как баран и притом с сердцем курицы». Ей ничего не стоит и брату былого любовника категорически предложить, хоть и за сказочно высокую цену, «все прошедшее придать совершенному забвению».

Могла ли состояться такая сделка? Могла ли примириться с ней проигравшая сторона? В России поползли отмеченные иностранными дипломатами слухи о «крамоле» Орловых.

Воеводы и начальники гражданские из многих мест от страху удалились, оставя города и свои правления на расхищение злодеям.

Из донесения А И. Бибикова

25 декабря 1773 года пугачевцами были взяты Сарапул и Самара. 30 декабря взят Яицкий городок и начата осада Яицкой крепости.

В декабре 1773 года княжну Елизавету Владимирскую, переехавшую в Оберштайн, начал посещать «Мосбахский незнакомец». В канун Нового года в немецких княжествах распространился слух о пребывании в Оберштайне дочери покойной русской императрицы Елизаветы Петровны.

Год 1774-й

А. Г. Орлов-Чесменский — Екатерине II.

5/16 января 1774 г.

По запечатании всех моих донесений вашему императорскому величеству получил я известие от посланного мною офицера для разведывания о самозванке, что оная больше не находится в Рагузах, и многие обстоятельства уверили его, что она и поехала вместе с князем Радзивиллом в Венецию, и он, ни мало не мешкая, поехал за ними вслед, но, по приезде его в Венецию, нашел только одного Радзивилла, а она туда и не приезжала, и об нем разно говорят: одни, будто намерен он ехать во Францию, а другие уверяют, что он возвращается в отечество; а об ней оный офицер розведал, что оная поехала в Неаполь; а на другой день оного известия получил я из Неаполя письмо от английского министра Гамильтона, что там одна женщина была, которая просила у него пашпорта для проезда в Рим, что он для ее услуги и сделал, а из Рима получил от нее письмо, где она себя принцессою называет.

Я ж все оные письма в оригинале, как мною получены, на рассмотрение вашего императорского величества при сем посылаю, а от меня нарочно того же дня послан в Рим штата моего генерал-адъютант Кристинек Иван, чтоб об ней в точности изведаться и стараться познакомиться с нею; при том, чтоб он обещал, что она во всем может на меня положиться, и, буде уговорит, чтоб привез ее с собою, а министру Англинскому я отвечал, что это надобно быть такой сумасбродной и безумной женщине, однакож притом дал ему знать мое любопытство, чтобы я желал видеть ее, а притом просил его, чтоб ехать он ей присоветовал ко мне, а между тем и кавалеру Дику приказал писать к верным людям, которых он в Риме знает, чтоб они советовали ей приехать сюда, где она от меня всякой помощи надеяться может, и что впредь происходить будет, о том не упущу донесть вашему императорскому величеству, и все силы употреблю, чтоб оную достать и по последней мере сведому быть о ее пребывании.

Екатерина приказывает — Алексей Орлов исполняет. Отыскать так отыскать, похитить так похитить, и никаких проблем. Впрочем…

В Неаполе «самозванка» оказалась самое позднее в середине ноября 1774 года, но Орлов 16 января 1775 года утверждает, что только что получил от английского министра Гамильтона из Неаполя письмо, в котором тот сообщает о паспорте, выданном неизвестной. Для того чтобы перекрыть расстояние от Неаполя до Ливорно, не требовалось двух месяцев. Значит, либо английский министр не посчитал нужным раньше выдавать Елизавету, либо этого не пожелал сделать раньше сам Орлов. Мог ли следователь пройти мимо подобного обстоятельства? Мог и, оказывается, не только мимо него.

В письме от 24 декабря Алексей Орлов пишет о некоем майоре, который только что видел неизвестную и Кароля Радзивилла в Рагу-зе. Но ведь официальное обвинение располагало неопровержимыми данными: они оба оставили Рагузу в первых числах ноября 1774 года. Алексей Орлов наверняка не знал, что этот отъезд широко обсуждался в немецких газетах, но тем самым он не мог пройти незамеченным и в самой Италии. Трудно сомневаться, что герой Чесмы хотел создать видимость действий, какими бы соображениями он при этом ни руководствовался. «Усердная служба» выглядела далеко не однозначной. Кстати, казнь Пугачева еще не состоялась, а известие о суде над ним не могло успеть дойти до Италии.