Эффект Доплера

Спустя десять минут Ари засыпает, томно сопя мне в шею. Я обнимаю её во сне, надеясь, что на этот раз кошмары её не побеспокоят. В дверь тихо стучаться, и я молча посылаю сигналы о том, что Нат/Сэм могут войти. Это Сэм. Она вливается в комнату, стараясь устоять на ногах. Я, к счастью, лежу лицом к выходу, поэтому могу лицезреть её летящую походку. Через какое-то мгновенье она залезает на кровать, едва не падая с неё в эту же самую секунду. Я протягиваю ей руку, и она принимает мою помощь. Не отпуская моё запястье со своей мёртвой хватки, она шёпотом блеет:

— Меня чуть не вырвало сейчас.

Понимаю. Меня тоже. Но это должно было произойти. Мы должны были отметить то, что мы до сих пор живы. Это важно. Я не за решёткой. Сэм не у матери.

— Куда бы ты хотела уехать? — вдруг решаю спросить я. — Лондон? Может, Милан?

— Могила, — шепчет Сэм. — Я так устала. Пожалуй, сейчас не отказалась бы поспать в могиле.

— Этот твой чёрный юмор до добра не доведёт, — шепчу я в ответ.

— Кто сказал, что это шутка? — она грустно улыбается.

Я всё-же решаю расценить это, как шутку.

— А куда бы уехал ты? — спрашивает Сэм спустя какое-то время.

— Неважно. Главное, чтобы я был не один.

Она понимает мой намёк и закрывает глаза.

— Ты спишь? — я мысленно убиваю себя за этот вопрос целых три раза, и каждый раз по разному. Но она отвечает:

— Нет.

— Твои глаза закрыты.

— Я представляю лучшее будущее.

— Но почему с закрытыми глазами?

— Ты же взрослый парень, должен понимать очевидные вещи. Ох… боже.

Она стонет так, словно умирает.

Она слишком часто вспоминает Бога.

Она даёт пощечину этими самыми словами.

А я всего лишь чувствую себя полным идиотом, но все равно задаю вопрос своим дурацким тоном:

— Ты о чём?

— Людям свойственно мечтать с закрытыми глазами. Целоваться. Спать. Всё самое лучшее они делают, когда их глаза закрыты.

Я киваю, а затем понимаю, что идиот — она лежит с закрытыми глазами, поэтому, она не может видеть моих жестов. Она наслаждается темнотой. На улице в этот момент поднимается настоящая вьюга, превращающая осень в настоящую холодную зиму. Многое может измениться за какое-то мгновенье: погода, уровень алкоголя в крови, и мои чувства к девушке, лежащей в полуметре от меня. Хотя, я до сих пор не уверен в том, что именно сейчас чувствую — желание блевать или целовать её руки. Градусы, будьте вы прокляты.

— Нам придётся бежать, — шепчу я.

— Знаю, — отвечает она, по-прежнему не открывая глаз.

— Поможешь мне открыть шкатулку?

— Завтра, Кью, всё завтра.

— Завтра это слишком долго, — я грустно вздыхаю, обволакивая ребёнка кубометрами воздуха, пропитанного перегаром. Надеюсь, Ари крепко спит, потому что мы шепчем очень громко. По крайней мере, для меня. Мы даже дышим слишком громко.

— Я знаю, но придётся потерпеть, — тихо говорит она. Так тихо, что её шёпот бьёт по барабанным перепонкам.

— Нат уже спит? — спрашиваю я, и Сэм кивает, вздёрнув левую бровь в немом вопросе. — Я хотел поговорить.

И вдруг я чувствую, как Сэм сползает с кровати на пол. Кое-как встаёт на ноги. Я соскальзываю с мягкой постели вслед за ней. Мы выползаем на кухню, прокрадываемся мимо спящего Ната на диване, и Сэм открывает очередную бутылку. Я закуриваю сигарету, предварительно открыв окно, и говорю:

— Не надо. Нам уже хватит.

Я постепенно начинаю трезветь, и разрушать это состояние не очень хочется. Она тянется за сигаретой.

— Кончай курить, Сэм.

Она смущённо смотрит в пол. Руку не опускает. Я засовываю меж её пальцев сигарету, и она с благодарностью улыбается, пусть и немного смущённо.

— Спасибо, — говорит. — О чём ты хотел поговорить?

— О своей бабушке. Там в беседке, что ты видела?

— Ничего, — она мнётся с ответом. — В смысле, серьезно, ничего. Ты разговаривал сам с собой.

— Я разговаривал с…

— Да-да, — перебивает она меня. — С бабушкой. Я знаю. Затем мы услышали вой сирены и уехали. Удивляюсь, как они нас не нашли, — она задумчиво качает головой.

— Я заехал на поляну с другой стороны. Ты ведь помнишь, мы ехали туда другим путём. Не со стороны объездной трассы.

— Да, — кивает Сэм. — О чём конкретно ты хотел со мной поговорить?

Я пересчитываю в своей голове все различные вопросы, которые хотел задать своей спутнице прямо сейчас. Понимаю, что вопросов больше сотни. Но мой мозг не в состоянии сейчас быстренько сгенерировать правильный вопрос и подать его на блюдечке без единой заминки. Куда мы поедем? Зачем? А если нас найдут? Возьмём ли мы Ната и Ари с собой? А как насчёт собаки? Как открыть шкатулку? Почему мать Сэм её ищет? Почему винит её за смерть брата? Неужели, я схожу с ума? А что по-поводу наследства, которое мой отец завещал матери Сэм? И далее, далее, далее.

Какой из этих вопросов самый главный?

С другой стороны, зачем вообще задавать вопросы? Почему мы вылезли на кухню из этой тёплой постели.

Как вообще случилось так, что наши с Сэм родители были любовниками? Каков был шанс того, что спустя такое количество времени я вдруг наткнусь на дочь любовницы отца в баре, убегающую от преследователей, и вдруг решу спасти ей жизнь? Нулевой, правильно.

— Сэм, почему именно мы? Почему?

Да, кажется, вот он — самый главный вопрос века.

Она пожимает плечами в ответ. Этот жест стал привычным в нашей повседневной жизни. Этим жестом мы отмахиваемся от всех вопросов, которые сами же друг другу и задаём. Такое ощущение, будто мы настолько привыкли пожимать плечами, что, просыпаясь, дергаем предплечьями, локтями, изгибами рук, что спустя какое-то время это стало нормальным. Мы превращаемся в потерянных людей, которые мечтают найти ответы, но вечно пожимающие плечи не дают нам должного. На моей могиле напишут «умер от незнания». Да, наверняка.

— Почему твоя мать считает тебя виновной за смерть брата? — спрашиваю я и шумно выдыхаю. Сейчас Сэм врежет мне по лицу кулаком за такие вопросы, я знаю. Я бы так и сделал на её месте.

— Я бы сказала тебе правду, если бы не боялась её, — она уклоняется от ответа. — К тому же, я уже говорила.

— Что ты имеешь в виду? — не понимаю я.

— Кью, я боюсь признаться самой себе в том, что виновна в его смерти. Я знала о том, что мой брат собирается сделать ночью. И я ничего не смогла предотвратить. Я даже не попыталась. Она знает. Моя мать в курсе того, что я… Боже, Кью, почему ты спросил?