Эффект Доплера

— Вот эта лестница. Я должна подняться и прислонить ухо к двери. Вдруг там кто-то есть, — Сэм храбро ступает на скрипучую древесину, и я освещаю ей путь. Медленно она шагает вверх, и с каждой пройденной ступенькой, моё сердце колотится всё громче и громче. Шум крови в ушах мешает рационально мыслить. Что будет, если в доме находятся посторонние? А если нас поймают? Нат и Ари будут ждать меня. Нас. Но мы не вернемся.

— Чёрт, — шёпотом ругаюсь я. — Сэм, тебе страшно?

— Немного, — отвечает она, и продолжает возиться с замком на двери. — Здесь заперто. У тебя есть что-то вроде шпильки для волос?

Тугое молчание, которое длится секунд десять, и мой остроумный ответ зависает в воздухе:

— Думаешь, я закалываю свои волосы женской ерундистикой? Мы не в детективном романе, Сэм, и я не…

— Всё, заткнись, — Саманта копошится в брючном кармане, а затем понимает, как нагло меня прервала, и добавляет, — прости. Ты слишком много болтаешь. Сарказм здесь немного не в… ну ты понимаешь. Всё, открыла! — последние слова Сэм буквально выкрикивает, тут же прикрыв рот рукой, в ужасе округлив глаза. Я едва сдерживаюсь, чтобы не съязвить, высмеяв этот глупый поступок. Её выражение говорит лишь об одном — она рада, что я промолчал.

Осторожными шагами, слушая лишь собственное сердцебиение, мы заходим внутрь, и попадаем в очень светлую комнату с огромными окнами. Здесь пахнет сосной, с тонкими нотками чего-то морского. На стенах нет картин, семейных фотографий, календаря или настенных часов. Я сразу догадался, что здесь проживает местная тирания в образе матери Сэм, которая абсолютно точно ненавидит детей, и, возможно, всю свою семью. Нет, серьезно, даже я бы не прочь повесить на стену хотя бы часы. А здесь я наблюдаю лишь голые стены, покрашенные в белый цвет. Как в больнице. Как в дурдоме. Как в… моей детской комнате. Где-то в четыре годика я осознал, что с этими белыми стенами что-то не так. Там висели рисунки и прочее, но… что-то меня отталкивало. Иногда я просыпался по ночам, и эти блики на стенах (свет от фонаря на улице), играли со мной в злые игры. Я просил мать перекрасить стены в какой-нибудь другой цвет, но отец настаивал на своём, утверждая, что белые стены — чистый разум. Вроде, именно так он и говорил. Поэтому, вы понимаете, почему я терпеть не могу белый цвет.

— Моя комната наверху. Чёрт возьми, я так рада, что здесь никого нет, — Сэм идёт на кухню и нагло открывает холодильник. Достаёт оттуда сосиски (???) и засовывает в рот целых три штуки. Я сомневаюсь, что человек в здравом уме решится на подобное. Но, честно признаться, у меня сейчас заурчал желудок, поэтому, я стремительно иду на кухню. Сэм с пониманием относится к моему волчьему аппетиту, но затем до меня доходит.

— Как думаешь, твоя мать догадается о том, что мы были здесь?

— Возможно, — с набитым ртом мычит Сэм, продолжая жевать. — Держи.

Она протягивает мне какой-то сырный соус, крышка которого уже открыта. За пару секунд до этого, она засовывала горлышко этой бутылки себе в рот, поэтому… я, не брезгуя, выхватываю бутылочку и следую примеру моей спутницы — выливаю немного соуса в рот. На вкус вся эта ерунда отдалённо напоминает сырные шарики, обмотанные в ветчину.

У Сэм на подбородке остаётся смачный след от сырного соуса. Я долго изучаю эту жёлтую дорожку, которая ведёт от середины нижней губы до ямочки на подбородке. Изучаю. Изучаю.

— Ты пялишься на мои губы, — с утверждением говорит Сэм, заранее прожевав оставшуюся пищу во рту. Её глаза тщательно следят за моей реакцией.

— Умойся, — невозмутимо говорю я, отвернувшись от девушки. Та лишь фыркает в ответ, но лицо не вытирает. Может, специально, а может, ей нравится её новый макияж, я не знаю.

— Как же ты… — мой большой палец впечатывается в её подбородок, — …раздражаешь.

На пальце остаётся этот самый соус, и я не знаю, что с ним делать. Логичнее было бы вымыть руки с мылом, но я продолжаю стоять возле Сэм и молчать. Ступор — дело серьезное. То, что делает эта ненормальная через пару секунд раздумий, вводит меня в шок. Она засовывает этот «сырный» палец себе в рот, и медленно достаёт обратно. Её глаза закрыты. Она спокойна. Она, чёрт возьми, так спокойна сейчас. Мой взгляд находит маленькую едва различимую родинку над правой её бровью. Буду смотреть туда, лишь бы не потерять рассудок сейчас. Её губы настолько мягкие, и это буквально сводит меня с ума. К сожалению, это быстро проходит. Я открываю глаза (не помню, чтобы вообще их закрывал), и вижу, как Сэм кровожадно улыбается.

— Ха! Видел бы ты своё лицо! — рассмеявшись, она разворачивается и начинает исследовать ящики.

— Ты в курсе, что это негигиенично и ко всему прочему — дико?

В ответ Сэм говорит:

— Вместо пустой болтовни, лучше бы помог мне найти хлопья или что-то вроде этого.

Её просьба остаётся не услышанной. Вместо помощи, я иду к раковине с целью вымыть руки, желательно, после протерев их спиртом. Палец, который ещё недавно был во рту у Саманты, всё ещё влажный. Выбросив ненужные мысли из головы, я быстро ополаскиваю руки и возвращаюсь к поискам. Да, я уже и забыл, что мы здесь, оказывается, ищем деньги.

— Пойдём, — Сэм указывает на лестницу. — Напротив моей комнаты находится её спальня. Может, деньги там?

И вот мы уже стоим возле двери, которая ведёт в комнату Миссис Гилберт, но до меня вдруг доходит:

— Если ты утверждаешь, что сумма, которую мой отец завещал твоей матери, немаленькая, то, разве твоя мать — дура?

— О чём ты? — не понимает Саманта.

— Если бы я получил огромную кучу денег, я бы тут же пошёл в банк. Вряд ли деньги хранятся у неё под подушкой.

— Чёрт, а ты прав.

Но, тем не менее, мы врываемся в комнату, и Сэм, почему-то резко ускорившись, начинает изучать каждый миллиметр здесь. Она заглядывает за картину, поднимает подушки (вдруг, я был прав?), заглядывает под ковёр, проверяет все ящики. Везде так пусто, что у меня невольно складывается такое ощущение, будто мать Сэм здесь и вовсе не проживает, а просто прописана. После десяти минут безрезультатных поисков Саманта сдаётся и опускает руки.

— Я ещё не был в твоей комнате, — воодушевляю её я.

— Не хочу туда заходить. Когда я решилась на побег из дома, то надеялась, что больше никогда не зайду в этот дом.

Входная дверь на первом этаже с грохотом открывается, и я вижу, как Сэм в ужасе хватает свой рюкзак. Мои руки снова начинают трястись, и я со всех сил пытаюсь унять эту никому не нужную сейчас дрожь. Её пальцы находят мои где-то в воздухе, это успокаивает на какую-то долю секунды.

— Давай. Быстрее, — Сэм вытаскивает меня из спальни её матери, и мы попадаем в её собственную комнату. Благо, здесь есть замок на двери. Откуда он здесь вообще взялся? Неужели, Миссис Гилберт разрешила своим детям иметь возможность закрываться от неё в своей комнате?

— Кью, мне так страшно, — Сэм очень громко дышит. Мы сидим на полу возле двери, в случае, если кто-то пройдёт мимо, у нас будет возможность это услышать. Её тело трусится, как ненормальное. Я никогда не видел Сэм в таком ужасном состоянии. Даже в ванной комнате в гостинице она вела себя спокойней, когда я упомянул её брата.

— Кэт, я знаю, о чём ты думаешь, но, поверь, у меня просто нет другого выхода, — женский голос раздаётся прямо за дверью. Мы чуть не подпрыгиваем, когда он резко прорезает тишину. Каблуки стучат прямо в метре от нас. Женщина выжидающе топает ногой, а может, она просто раздражена.