Эффект тентаклей

Чем МД не был, так это работающей моделью Ричардова мозга. Делались попытки подключить массив к системе, эмулирующей функции человеческих нейронов, и нажать кнопку «вкл». Однако по большей части МД оставался пассивным хранилищем данных. Существительным, не глаголом. Цифровым эквивалентом замороженного тела Ричарда Фортраста в ожидании технологий, которые его оживят.

— В то время когда дядя Ричард подписывал распоряжение об останках, они застряли в криогенном менталитете, — объявила София. — Документ это отражает.

— Кто «они»? — спросил Маркус. — И про менталитет, если можно, поподробнее.

— «Они» — это эвтропийцы. Компания нердов, решивших в девяностых годах, что хотят жить вечно. Те самые люди, что убедили дядю Ричарда скопипастить их формулировки. Не забывайте, там ведь ни слова не было о цифровом сканировании. Все исключительно аналоговое: быстро охладите тело, заморозьте его и отвезите в эфратское криохранилище. Для них оживление замороженного тела было чем-то вроде постройки звездолета, пересекающего галактику за десять минут. То есть абстрактно они это вообразить могли, но произойти оно должно было в невообразимо далеком будущем. Поэтому в завещании дяди Ричарда ничего про оживление нет. Сказано только «заморозьте меня», что подразумевает: «кто-нибудь с этим разберется через тысячу или десять тысяч лет, когда такому научатся». Предполагалось, что люди, которые овладеют подобной технологией, так далеко уйдут от нашего пещерного понимания, что бесполезно и гадать, каким будет процесс, а значит, и оставлять инструкции.

— Но все это аналоговое, — продолжала она. — Все связано с конкретным куском замороженного мяса. Есть лишь один шанс его оживить. Лучше подождать до тех пор, когда точно получится. Теперь мы получили возможность сделать это цифровым способом. Причем возможность появилась еще при жизни дяди Ричарда. — Голос у Софии стал чуточку осипший; вернулось смутное воспоминание, как она маленькой девочкой сидела у Доджа на коленях. Она прочистила горло: — Так что я хочу этим заняться. Не обещаю найти все ответы за два месяца, но мне кажется, это стоящий проект, и как член семьи — как человек, знавший его в детстве, — я чувствую себя в особом положении.

Глаза у Зулы блестели — и от гордости за дочь, и от мыслей о любимом дяде.

— София, — сказала она, — я должна кое-что у тебя спросить. Когда ты пошла в колледж, то еще не определилась со специальностью, но была почти уверена, что это будет религиоведение, или классическая литература, или что-нибудь в таком роде. Именно этим ты в основном и занималась на первом курсе. А потом вдруг резко свернула в направлении когнитивистики, нейрологии, компьютерных наук.

София кивнула, немного нетерпеливо:

— Это просто более технический способ подобраться к тем же вопросам.

— Понимаю, солнышко. Но я хочу знать, просто ради моего собственного любопытства: как давно ты обо всем этом думала? Наш теперешний разговор — ты шла к нему годы?

София мотнула головой:

— Несколько месяцев. То есть, конечно, интерес к нейробиологии у меня появился от того, что в детстве я слушала твои застольные разговоры с Корваллисом и другими насчет МД. Но идея самой туда влезть и запустить программу? Об этом и думать было нечего, технически говоря, пока не появилась «Дыра-в-стене».

— Что-то я про это слышал, — сказал Маркус. — Самый большой в мире параллельный мультипроцессор. Но вам придется мне помочь.

— Это примерно в ста милях отсюда, в каньоне Дыра-в-стене, бассейн реки Колорадо. По совпадению, недалеко от Эфраты, чуть ниже ее по течению. Мультипроцессор построили на месте бывшего алюминиевого завода. Так что там дешевые электричество и холодная вода.

— В той части штата много дата-центров, — заметил Маркус. — Уже не первый десяток лет. Почему именно «Дыра-в-стене» все меняет?

— Это первый такой центр, построенный исключительно на квантовых вычислениях.

— А вы считаете, что квантовые компьютеры лучше моделируют работу мозга? — Скепсис в голосе адвоката был мягким, но различался вполне отчетливо.

— В этом вопросе я агностик. Но знаю — это доказано многими серьезными исследованиями, — что они лучше выполняют операции, необходимые для безопасных, распределенных вычислений.

— Распределенных… в облаке, — пробормотала Зула.

У ее дочери вырвался тихий вздох.

Это было поколенческое. Зула застала переход от эпохи, когда большая часть вычислений выполнялась локально, на ее компьютере или ноутбуке, к тому времени, когда они распределились между удаленными серверами где угодно. Тогда сказать «в облаке» значило блеснуть осведомленностью, сейчас человек только обнаруживал этим свой возраст.

— А под «безопасными» ты подразумеваешь…

— Это означает, что процессы — миллионы разных исполняемых модулей на бог весть каком числе реальных или виртуальных машин — не должны друг на друга полагаться. Им не нужно друг друга знать. Когда им надо общаться, они делают это… — София на миг прикрыла веки, может быть, чтобы не закатить глаза, — они делают это, как все такое сейчас делается — через распределенные реестры.

— Блокчейн? — спросила Зула.

Вновь справившись с собой, чтобы не закатить глаза, София ответила:

— Куда более эффективные алгоритмы, чем блокчейн двадцатилетней давности. Но по-прежнему требующие большого числа быстрых вычислений.

— Итак, если думать об этом… — Зула подняла руку, прося пока не возражать, — если вообразить, чисто теоретически, что у нас есть один процесс — то, что раньше называлось компьютерной программой, и процесс этот делает только одно — моделирует работу одного-единственного нейрона в мозгу. Больше ничего не делает.

София кивнула и сделала движение рукой — продолжай, мол. Может быть, это даже значило «не тормози».

— Он выполняется на сервере эфратского дата-центра. Занимается только собой. Однако в мозгу настоящие нейроны связаны с другими нейронами — в том-то и суть. Потому-то мы потратили миллиард долларов, чтобы отсканировать коннектом дяди Ричарда.

— Да, — сказала София. — А где-то еще — может, на том же сервере, может, на другом сервере того же дата-центра, может, в совсем другом дата-центре на барже у берегов Калифорнии, или где там еще, такие же процессы-клоны моделируют каждый по нейрону. Все нейроны связаны. Время от времени нужно передать послание от одного нейрона к другому.

— Нейрон выстреливает, — подхватил Маркус.

София на мгновение умолкла, быть может, перебарывая желание заменить употребленное Маркусом слово на более научное.

— Ну или что там еще. Аксоны. Синапсы. Дендриты, — добавил Маркус.

— Мы довольно плохо знаем, как это на самом деле работает, — сказала София, — но в любом случае, как ни моделируй мозг, у вас будет много независимых процессов, и они должны коммуницировать по схеме подключений, которую, в сущности, и представляет собой коннектом. И каждый сигнал — каждый акт коммуникации — влечет затраты, которые придется оплачивать, поскольку тут нужны и вычисления, и пропускная способность. Если делать все как положено, с шифрованием…