Эфирные археологи

И хотя все документы с курьером добрались до Большой Скалы, но их путь до чиновников из училища занял гораздо больше времени, чем их путь от Руно. Сначала они поступили в канцелярию Флота, где с каждой бумажки было снято по пять копий. Затем были отправлены в канцелярию Верховного командования, а оттуда — в канцелярию Совета. На каждом шаге и перемещении бумаг терялось, как минимум, три дня.

За эти одиннадцать дней мне пропесочили все мозги чиновники училища, требуя от меня признаться, зачем я, подлец, казённое имущество про… В общем, потерял. Единственное, что сглаживало мою ситуацию, так это то, что я был такой хотя бы не один. Вместе со мной чихвостили Пенгора и Ликана, а по всей Большой Скале чихвостили множество людей в самых разных учреждениях и департаментах.

Маленькие и не очень люди старательно отбрёхивались, утверждая, что выполняли приказ — и вообще сражались, как львы, за мир во всём мире. Заученно повторяли строчки устава, которые могли бы нас обелить в глазах чиновников, и доводили тем самым этих самых чиновников до белого каления — те разве что паром не исходили от злости.

Оно и понятно — их ведь тоже чихвостили. Причём, у них всё было серьёзнее, ведь они-то не один дирижабль потеряли, а, можно сказать, целый флот. И всем плевать было, что буквально в девяти днях пути от Большой Скалы этот самый флот отбил, возможно, самую серьёзную угрозу для человечества за последние столетия. Это в строчках доходов и расходов пока ещё никак не учитывалось. Потому что документы ещё шли.

А потом состоялось заседание Совета, где сам адмирал Кранг, прибывший с Руно специально для этого, выступил с длинной речью, в которой содержалось всё: призыв и обращение, объяснение и посыпание пеплом головы. В тот же день и час были составлены циркуляры для профильных ведомств, предписывающие перестать третировать участников героической битвы при Руно. А курьеры стремительно разнесли их по тем самым ведомствам — всего за три-четыре дня.

К этому времени я уже был похож на панду, которых в этом мире не знали. Причём настолько тощего, что, если бы меня увидели китайцы, которые панд очень любят, они непременно бы выставили местному человечеству счёт за жестокое обращение с их национальным достоянием.

А потом всё затихло…

Ну да — затихло, потому что ругать меня уже было нельзя, потому как циркуляр предписывал оставить в покое. Однако и хвалить ещё тоже было не за что. Вся неповоротливая чиновничья машина Большой Скалы замерла в ожидании грозы, что грохотала в отдалении — то есть в Совете: сначала одним заседанием, потом другим, затем третьим… Представители домов и другие уважаемые люди тихо выпадали в осадок, выслушивая одно донесение за другим, а потом бледнели, потели и ругались, но прийти к единому мнению никак не могли.

На одно такое заседание пришёл заслуженный адмирал флота — гратомо Унорк, который, пожалуй, единственный в действующем флоте действительно обладал боевым опытом. Он внимательно послушал, что там рассказывают, а потом и выдал знаменитую фразу, которую потом растиражируют все учебники по истории:

— Гратомо, вы не победили! Вы обосрались… Простите, гратомо.

После чего уважаемый гратомо Унорк совершил демарш, то есть почётно сбежал с заседания Совета под бурю аплодисментов и возмущения…

— С-да! — Рубари отвлёк меня от воспоминаний и указал на несколько длинных ангаров, один из которых легко мог бы вместить в себя даже флагман с Руно.

Однако нам, конечно же, идти надо было не туда — а к ангарам поменьше, которые лепились вокруг этих величавых гигантов. Наш дирижабль должен был быть юрким, быстрым и зубастым. Это, конечно, сложно сочетать в одном эфирном судне, но если кто и мог добиться успеха, так это форморские корабелы…

Перед входом на территорию верфи пришлось постоять и подождать, пока нам выносили пропуска…

Бюрократическая машина человечества с того заседания заскрипела и всё-таки начала шевелить шестернями. Теперь всё в голове у чиновников сошлось, сложилось — и оттого стало понятным и логичным. Из позора училища, потерявшего свой дирижабль, я превратился просто в обо… В капитана, пострадавшего в битве из-за неготовности флота к войне. Однако приказы о назначении, документы о переходе в действующий состав флота, а также отзывы о действиях, составленные на основании показаний выживших, всё-таки добрались до училища.

И вот тогда мои действия жестоко препарировали — причём без скидок на то, что я всего лишь выпускник. Разбирали их опытные наставники — и делали это долго и со вкусом. А ещё приглашали на разборы действующих учеников и искали ошибки, которых в итоге нашли десятки… И под конец признали, что вроде как нормально я в этой битве действовал — со скидкой на неопытность и внезапность начала боевых действий. Возможно, этому поспособствовал ещё один документ, который пришёл в училище чуть позже: приказ о награждении капитана Фанта не только памятной медалькой, но и уже вполне заслуженной наградой «За стойкость в бою».

Причём в приказе ситуация представлялась совсем не так, как её себе видели опытные наставники. Они-то давили на то, что капитан Фант в результате допущенных ошибок быстро вышел из боя. А документ чётко и ясно говорил, что капитан Фант, преодолевая трудные обстоятельства, в тяжелейших условиях, сумел не только сохранять свой дирижабль продолжительное время, но и использовал его для уничтожения живой силы противника уже тогда, когда подъёмной силы не хватало даже оторвать его от поверхности.

К сожалению, несколько дней позорных разбирательств, когда приходилось защищаться от нападок преподавателей и краснеть перед огромной аудиторией студентов, вовсе не склонных быть милостивыми к неудачникам — награда отменить уже не могла. И хотя чем дальше, тем стремительнее исправлялась ситуация, но от флотского училища меня уже тошнило, а внутри поселилась гнетущая неуверенность в собственных силах.

Однако в тот момент, когда ситуация разрешилась на верхах, включилась в дело машина по формированию общественного мнения, то есть пресса, представленная на скалах газетами и невероятно дорогими журналами. И вот тогда я, уже купив билет на Формор и пережидая последние два дня перед отлётом, хлебнул свою ложку медовой славы в бочке дегтярного позора. Два дня… На второй день, увидев меня на улице вместе с медалькой, нацепленной на мундир капитана, пара доброхотов предлагала доставить меня по месту назначения — на руках и с фанфарами. Но я отказался и на всякий случай снял медаль.

В общем, Большую Скалу в этот раз я покидал без сожалений — слишком уж тяжёлым выдалось нынешнее пребывание на ней…

— Гра Рубари! Гра Фант! — пожилой корабельный мастер лично вышел нас встречать с пропусками в руках.

Звали мастера Финок. Мы познакомились с ним, когда я и Рубари, перед тем, как меня отправили в училище, составляли требования к будущему дирижаблю. Мастера нам порекомендовала Араэле, пробив через своё семейство, кого здесь будет лучше напрячь. И без рекомендательного письма от Сегиса он даже встречаться с нами отказался. Так что сначала ему курьером отправили то самое рекомендательное письмо — а только потом он решился с нами пообщаться…