Ефросинья
Шрифт:
– Не лезь не в свои дела, Дарья. Разберутся.
– Знаем мы как разберутся. Это раньше в строгости все было, а сейчас из каждого угла голосят, что баба без мужика вроде все та же баба и прав ей надавали. А на что мне эти права? Дров мне эти права не на колет, сено мне эти права не наготовит и хлеба мне эти права не даст. Да и постель мне эти права не согреет.
– Что ты мелешь? Постыдись, не дома – баба Нюра зацыкала, но Дарья внимания на неё не обращала.
– Глафира, ты не прячься за печкой. Не прячься. Выходи, родимая, к нам. С мужем на пару выпей. За счастье ваше семейное пить будем. А ну, наливай!
Глаша,
– Мне без мужа и прав не надо, тетя Даша. Куда он, туда и я.
Зазвенели стаканы, заголосили гости как на свадьбе, что у Фроси уши заложило. Смотрела она на сестру и словам её не верила. Глаза у Глаши были грустные, как будто она и вовсе не хотела, чтобы её Ефим был здесь.
А Кривая Дарья не унималась:
– Ты, Афанасьевна, смотри, скоро и твой вернется. Ты самогон то припаси, а то время такое, что и не достать его стало. Слышишь, Афанасьевна?
Баба Нюра снова толкнула её локтем:
– Угомонись, Дарья.
Стены и пол заходили ходуном от пляса гостей. Мужики часто выходили на улицу покурить и поговорить о своём, о мужском, а Фрося, только и успевала, что посуду мыть, да со стола объедки убрать. Уже ближе к ночи стали гости расходиться и легче стало убирать со стола, да и голова уже не так гудела. К ней подошла Глаша и стала помогать мыть миски. В её глазах застыли слезы.
– Глаш, не пойму я тебя – начала Фрося – Не рада ты что ли?
– Ой, не спрашивай. Сама не знаю. – Она вытерла рукой слезы. – Отвыкла просто. Вот снова привыкну к нему и все наладиться.
Уже утром Глаша с детьми и Ефимом стояли на пороге с вещами.
– Спасибо вам, мама, что приютили супругу мою с детьми. Век не забуду. – Обращался Ефим к Степаниде Афанасьевне. – Теперь я возвращаю их домой. Не держите на меня зла. Благословите.
Ефим и Глаша покорно склонили головы и Степанида Афанасьевна перекрестила их:
– Идите с богом.
Весь день до самого вечера она не находила себе места. Пыталась занять себя делом, да ничего толком и не выходило. То тесто не всходило, то руку порезала, пока капусту в щи резала. А когда кошка с печи на нее прыгнула и вовсе бросилась к образам, рухнула на колени и стала молиться.
В таком положении её застал Илюша, вернувшись со школы. Он бросил сумку на скамью, прошел в комнату и сев на сундук, произнес:
– Опять ты сама с собой разговариваешь. Сколько раз говорил, нет никакого бога. Кому ты молишься?
Степанида остановилась, встала с колен:
– Отец вот придет, велю ему запретить тебе школу. Сама тебе запретить не могу, не слушаешься. Учат тебя богохульному и ничему больше. Вставай, иди руки мой, есть будем.
В доме стало как то пусто без внуков, без Глаши, которая всегда была занята делом и помогала ей. От Тамары и Фроси много не дождешься, все самой нужно делать, а силы уже не те. Колени болели, спина ныла, глаза уже не те. А что Илюша? А сын её ярый коммунист, хоть и годов ему всего десять. Всегда он занят то в школе, то в театральных постановках участвует, то на улицу с мальчишками уходит. Тамара в школу не ходит, но дома её тоже не застать. То с подружками на улице гуляет, то за горячий обед полы моет в доме престарелой генеральши.
Накормив сына, Степанида посмотрела
в окно, не идет ли Тамара или Фроська. Никого не увидев, она стала прибирать со стола.– Ты, мама, мне свет не загораживай. Задание школьное делать надо – пробурчал Илюша.
Степанида послушно отошла от окна и, вздохнув, ушла в сени, где сев на старую лавку, тихо заплакала. Она сидела так, пока не пришла Фрося, которая заметив мать, села рядом с ней:
– Ну, ничего, матушка, привыкнем как-нибудь.
– Куда тут. Без Глаши вы меня и вовсе не слушайте. Вернулся бы отец ваш, хоть жить станет проще.
– Может, как и Ефим еще вернется. Ну чего ты плачешь? Устала? А ты пойди, полежи. Я сама все сделаю.
– Сделает она…– Степанида встала с лавки – Пойди, хоть воды домой принеси.
Фрося схватила пустые ведра и выбежала с ними на улицу. Чтобы дойти до колодца, надо было пройти всего три дома. Эта дорога была всегда разбита, грязной и приходилось преодолевать её с большим трудом. Перескакивая, как лягушка, с сухого места на сухое, Фрося дошла до колодца и с энтузиазмом стала работать ручкой коловорота.
– Вода то у вас тут вкусная?
От неожиданности вопроса, Фрося отпустила ручку и ведро с плеском грохнулось в глубь колодца. Она посмотрела на то место, откуда донесся голос. Напротив её стоял невысокий молодой смуглый парень с черными как смоль вьющимся волосами до плеч и яркими как у кошки зелеными глазами. Он стоял и улыбался, а Фрося засмущавшись, ответила:
– Напугал, черт. Вкусная конечно, только ты теперь сам и доставай.
Парень подошел ближе и Фрося смогла разглядеть его лучше. Одежда на нем была бедной, даже нищей. Перештопанные короткие штаны, такая же толстовка с поясом, а обуви и вовсе не было.
Достав полное ведро воды, незнакомец стал жадно её пить, косясь изредка на Фросю. Утолив жажду, он вытер капли рукавом:
– Спасибо, хозяйка. Спасла.
– Ну, ты и второе ведро мне наполни, чего попросту стоять.
Она с любопытством рассматривала его и не могла никак понять, кто он и откуда может быть. "Не цыган ли, а может еще кто"– мысли гуляли в её голове и, не выдержав, спросила:
– Ты кто будешь? Не видела тебя раньше. Зовут тебя как?
– Лёша. Не местный я. Сегодня пришел. – Он все улыбался ей даже глазами и смущал её этим.
– Где же ты жить будешь?
– А места тут полно, под любым кустом постель.
– Вот как…,– она взяла ведра. – А меня Фросей зовут. Спасибо, что помог. Пойду я, матушка ждет.
– До встречи, Фрося
Уже войдя в дом, у Фроси забилось сердце и казалось, солнце осветило всё кругом.
– Ты чего так долго?– мать стояла у печи и выгребала оттуда сор.
– Ничего. Баба Нюра воды набирала, – соврала Фрося.
– Пойди коровник почисть, у меня спину ломит, сама не могу.
Всю неделю Фрося думала о том незнакомце. Не выдержала, рассказала о нем своей подружке Марише, а та только рассмеялась:
– Вот так Фрося. И Глеба своего уже забыла. Вот и правильно! Вот и молодец!
Фрося засмущалась:
– Не стыди ты меня. Только имя его и знаю.
– Лё-шааа,– протянула Мариша и цыкнула,– Куда лучше звучит, чем Глеб.
– А волосы-то у него какие, черные пречерные…
– Цыган, ой точно цыган, – Мариша снова рассмеялась.
– А, может, нет?– Фрося смутилась и опустила глаза на стол.