Его искали, а он нашелся

С видимым усилием он прикрывает ресницы, переставая раскачиваться в такт с ритмом хоровода, понимая, что примерно треть имеющегося времени уже уплыла, а шансов на спасение как не было, так и нет. Неясно, что творится в городе, но если его убивают такими силами, если уже призвали таких тварей, то дела идут совсем плохо. Зигмунд и его шарашка явно отправятся в непочетную отставку, если они сами еще живы. Позвать на помощь некого, да и не выйдет, ведь вся связь обрублена, а сигнальные системы перехвачены, из-за чего по всем каналам идет стандартная передача "все нормально". Что-то творится со Временем, из-за активировавшихся подарков правителей, что тоже приложили руки к защите поместий своих вассалов, но едва ли даже такие игры с Законом позволят подмоге успеть.

Некому прийти на помощь.

Неужто пришла пора умирать?

Бассиль надеялся оттянуть эту дату хотя бы на несколько десятков лет, но он и без того уже стар, он уже успел передать механизм наследия и даже умри он здесь, с этим наследием в обнимку, оно все равно перейдет к ближайшему из живых кровных родичей. Но лучше, конечно же, его преемнику - Агния подготовлена к принятию куда лучше его собственного наследника. Он так и не восстановился от тех мозгохлесток до конца, да и доверять ему теперь уже нельзя, всегда подозревая, что какая-то закладка в голове его да осталась, или, может быть, иной механизм контроля вычистить не удалось.

Агния...

Слишком молода, слишком еще комнатная девушка, пусть и с волчьей хваткой и незаурядным интеллектом, слишком тяжело ей придется, особенно если он не успеет передать дела и печати от Первой Казны, не говоря уж об остальных хранилищах имперского золота. Не хотелось бы оставлять ее без присмотра, не указав на самые главные ошибки, которые осознать можно, только уже приняв нужную роль. Плохо, что уйти придется сейчас, так не вовремя, в такое трудное время, в таких дурацких условиях. Ему подобным просто неприлично умирать вот так, словно в насмешку над всем своим образом жизни, мышления и поведения.

Только кто его станет спрашивать?

Не раскрывая глаз, чтобы не дать сводящему с ума танцу заворожить сознание в этот раз наверняка, Бассиль неловко принимает медитативную позицию и, переставая отсчитывать секунды до падения сферы, переводит взгляд вовнутрь своей души. В такие ее глубины, куда не смеют заглянуть даже его родичи, не смеет заглянуть никто, кроме посвященного в эту тайну одного, всегда только одного Эзлесс. Чаще всего это открывается главе Дома и его преемнику, но бывает по-разному. Так уж вышло, что в этот день именно он являлся тем, кому это право поручено, он был тем, кто уже передал его наследование дальше, вверх по кровавой цепи, оставив себе право на применение самого последнего аргумента, на который его Дом Эзлесс не шел столь давно, что большая часть мира о том забыла, начав воспринимать их простыми торгашами, только приближенными к Императору.

Не задавая себе вопрос: почему в те седые века, когда союз двух семей был заключен, Вечные вообще стали говорить с какими-то там любителями торговать и навариваться на той торговле, почему они не взяли свое силой, не навязали прямое подчинение вместо мягкого вассалитета?

Из кармана мантии Бассиль достает две золотые монеты, на первый, да и на второй и последующие за ним взгляды совершенно обычные. При близком и внимательном осмотре хороший специалист поймет, что эти монеты с почти стершимися гербом и прочими изображениями не принадлежат ни одному из ныне существующих и пребывающих в обороте видов чеканки. Хорошие антиквары также отметят, что монеты старые и не смогут определить принадлежность их к конкретной эпохе, выдавая лишь примерные временные рамки. Маг, желательно артефактор с уклоном в ювелирное дело, с огромным трудом идентифицирует наличие крайне странного и очень старого зачарования на неразменность, что, кстати, законом Империи запрещено.

Правды не узнает никто из вышеперечисленных.

Разумеется, эти две монеты, на которых можно рассмотреть остатки узора, изображающих то ли рунную ленту, то ли окантовку герба, то ли змею какую, Эзлесс пронесли через все поколения не для того, чтобы обманывать ею легковерных трактирщиков или расплачиваться ими за какой-то товар. Неразменность монет происходит из того же истока, откуда появляется свойство привязки определенных артефактов к пользователю. Попробуйте отнять мифическое Кольцо Вестника у его законного владельца, чтобы заметить, как оно просто переносится обратно на палец того самого владельца. А потом он его активирует и уже вас начнет спрашивать на предмет причин ваших действий. Впрочем, это все не так уж и важно, всего лишь пример работы того же эффекта, пусть и у монет, раз за разом появляющихся в кармане Бассиля, даже если он их туда не клал, эффект проявляется по другим принципам.

Эти монеты.

Они были первыми.

Первые три золотых кругляша в незапамятную древность были обещаны первому из их дома, Эзлессу Безотцовщине, за его первую сделку. Первая сделка и первый обман, когда монеты эти отданы не были, вынудив тогда еще безродного торговца к решительным действиям. Под залог одной из трех монет, которой у торгаша вообще не имелось, были наняты два головореза, что убили должника, и почему-то не забрали себе все три, прибив заодно и лишнего свидетеля, но рассчитались сполна и честь к чести.

Следы третьей из монет исчезли в веках, но эти две остались с ними навсегда, никогда не потраченные, ни на что не размениваемые, никому не известные кусочки обработанного и выплавленного золота высшей пробы. Они стали символом, первым кирпичиком в осознании семейной воли, первой попыткой предъявить право на нечто, что считали своим и могли то доказать. Переходя из рук в руки, от одного Эзлесс к другому, из века в век монеты переставали быть просто золотом, становились символом.

Символ становился чем-то совершенно иным.

Обращался каналом и дверью.

Воплощался договором и якорем контракта.

И когда-то, спустя не одно тысячелетие, сделка была заключена. Сделка, что безукоризненно соблюдалась с тех самых пор, давая им те силы, которые сделали их самыми успешными кредиторами мира, давая право на силу, что позволяла говорить с позиции почти равных даже с дерзкими и бескомпромиссными Вечными, что еще только начинали объединять разрозненные княжества в единую машину могучей державы, что только планировали вычистить сталью и магией древние руины, на обломках которых еще жили жалкие остатки когда-то могучих рас и народов. И сейчас, в последние секунды своей жизни, когда терять было вот просто совсем нечего, Бассиль собирался этим правом воспользоваться.

Собирался стребовать.

Руки его почти не дрожали, когда немеющие пальцы прикладывали каждую монету ко все еще плотно закрытым глазам, когда бесновался за незримой стеною легендарный изверг, нутром чуя, как ускользает из рук победа, как вопят все до единого предчувствия о скорой и страшной гибели. Тело не вздрогнуло, когда на стершихся монетах вновь обрели четкость удивительно тонкие гравировки змеиных колец, не дернулось, когда монеты обратились раскаленными каплями желтого металла, прожигая себе путь в глазницы. Зато вздрогнули вообще все, даже те, кто не мог ничего слышать из-за глухоты или отсекающего звуки барьера Сферы, в тот миг, когда из уст Бассиля сошли первые отзвуки древнего Зова, напрочь непохожего на такой привычный общий язык, но при этом остающегося понятным и понятым, врезающим свое значение в саму душу вместе со словами:

– Злато, злато - все мое.
– Не голос, но перезвон падающих оземь монет, но шорох ползущей громадной твари с чешуей чистого злата.
– Обращаю в небытье.

Сфера пала.

Только человека внутри нее больше не было.

Пламя, Твердь и какое-то ослабляющее проклятие врезаются в не пытающееся уклониться тело Бассиля, вбивают его в стену, пуская новые порции трещин, заставляя выплюнуть поток крови из рефлекторно распахнутого рта, но Теряющий Верность, несмотря на статус одной из Легенд своего домена, несмотря на всю свою мощь, не чувствует облегчения, лишь все сильнее разгорающуюся панику - человек, что должен был расплескаться тонким слоем взбитого да измельченного мяса, лишь отряхивается, вылезая из громадной вмятины в зачарованном граните.