Его искали, а он нашелся

Он давно так не наслаждался болью, давно позабыл - каково это получить удар, что сумеет достичь цели хотя бы на ту часть, как стали его частью нити ключей. Услада его сути, сменившаяся тональность ритма событий могла бы стать тем украшением, что хранилось бы в его памяти веками, если бы не нечто иное. Страстное наслаждение полученным ударом и рядом не стояло с искренним и таким позабытым удивлением, какое настигло его восторгающуюся происходящим суть в тот миг, когда он не узнал атаковавшего.

Это был тот самый, павший.

Но это была не получившаяся из него тварь.

Что-то иное, поменявшееся, но не осквернившееся.

Со звуком тихого выдоха он заклинает окружающую материю, проявляя прямо на устилающих площадь знаках нужные узоры, стремясь ни в коим случае не убить, но поймать, забрать себе это свершение. Догадываясь, но даже подумать не предполагая, что именно ему когда-то доведется предать Похоти кого-то, кто сумеет пройти этот путь дважды, пусть даже разными маршрутами. Это восхищало настолько, что дарило новое дыхание, новые силы и убирало все сомнения, что понемногу прорастали из списка растущих потерь.

Узоры горят огнем, сшивая реальность суровой нитью, запрещая позвать голодное Одиночество к этому пиру, отсекая адепта Тени и ее Повелителя в объятия Господина. Четыре души призывают измененную для них Истину, опороченным Светом закрывая клеть новым слоем, создавая многогранную структуру, которую дополняют новые узоры, прорастающие уже на ней. Плеяда видящих, выделенных из общего Хора специально для этого мига, указывает душам ритуальных мастеров правильную комбинацию, замыкая структуру уже без возврата.

Выпавший обратно в людское тело смертный пытается противостоять, отвергая одно приглашение за другим, но воля его все сильнее трещит, уступает непрерывному давлению, а сияние Истины заставляет пасть на колени, преклониться перед тем, что сейчас подарит ему его новый Хозяин. Сформированные внутри клети цепи, со звеньями всех цветов радуги, впиваются в укрепленную ткань потрепанного плаща, в одежды под ним и в саму плоть, уже почти добравшись до обнаженной сути...

слом

Узоры горят огнем, сшивая реальность суровой нитью, запрещая позвать голодное Одиночество к этому пиру, отсекая адепта Тени и ее Повелителя в объятия Господина, но навстречу ключевым участкам узора бьют обернувшиеся хищными жвалами конечности сменившего Форму смертного. Каждый удар слаб, никчемен и бесполезен, но нанесен ровно тогда, когда должен быть нанесенным, будто не его ранее прочитали от корки до корки, но наоборот. Видящие, выделенные специально под этот удар, меняют вектор, пытаясь найти брешь в информационной обороне архидьявола, но находят лишь привычное совершенство, которое этот смертный просто не мог ни продавить, ни обмануть.

Четыре души отмеченных Светом вспыхивают, но сверхмощная клеть встречает лишь потерявшую всякую объемность тень, лишь след того, кто отправился к своему Одиночеству почти навсегда, оставив о себе лишь эту насмешку, тень от тени, несуществующую и оттого неуязвимую. Выскользнув из хватки четырех, он не пытается ни защититься, ни отступить, снова атакуя, выплевывая кусок первозданной черноты, почти кристаллизованной энергии Тени прямо в центр нынешнего тела изверга, стремясь поразить верхний узел междуховных связей. Не убьет и даже основу гроздей душ не царапнет, но получится неприятно и даже немного больно.

Это начинает казаться забавным.

Он сам и души излюбленных им зрящих уловили иное, другое развитие событий, противоположный нынешнему итог противостояния. От него остался лишь след, вихри нечетких воспоминаний, будто былого никогда не было, или оно былым лишь показалось. Воздействие шло не на разум, не на память, в том Господин мог быть уверен, ведь это его инструменты, основа его мелодии. Нет, обрывки иных, несбывшихся событий, осязаемые не только душами видящих, но даже им самим, пришли не с этой стороны. Не внушение, не иллюзия, но нечто близкое к контролю причинности - изверг тоже так мог, пусть и с иной, не такой подходящей для противодействия Дворцу или все-таки прорвавшей пелену Аватаре, конфигурацией Хора.

Но это он - Господин игрушек своих, мастер мелодии своей и всех остальных, кто ее слышит. Обреченный на Одиночество не мог провернуть подобного просто потому, что голодная сущность его природы не дает таких подарков, не позволяет похожих подходов. Дает иные силы, могучие и опасные, но не такие, не такие же! Артефакт не был ответом, не мог быть им, ведь уже успел Господин просветить свою непокорную игрушку, перед тем, как та пала впервые, не найдя на нем подобных вещей. И пропустить столь необычную трель, какую издал бы подобный атрибут чародейства, он бы не сумел, не посмел и не стал бы!

Но тогда как?

Страсть кипит.

Кипит желание.

Он этого смертного жаждет еще сильнее.

Плоть на одной из рук материальной части тела обретает стальной блеск, с разочарованием отпуская ноту одной из слишком старых, слишком долго звучавших душ, овеществляя крайне необычное Чудо. Удар измененной рукой разбивает кристалл черноты, выпуская облако темноты, сокрытое внутри затвердевших чар. Ленты, крючья, иглы и даже несколько мелких тварей - всего этого хватило бы на снос небольшой крепости, но вся мощь иного плана всасывается стальным блеском жадного до иной силы Чуда. Перезвон сожаления о потерянной игрушке смешан с наслаждением от этого сожаления, того сорта, что понятно только тем, кто научился радоваться, отпуская навсегда.

Сложенная щепотью стальная рука бьет вперед, словно не замечая четвертьсотни шагов между ним и смертным, заставляя того снова обернуться плоской и пресной тенью, снова затихнуть мелодией, избавиться от ритма. Белый шум, лишенная всего изящества привычного изуверства насмешка над природой мироздания, за само существование которой приходит закономерная кара. С пальцев второй руки срываются сотни капелек черной, словно смола или алхимическая нефть, жидкости, оборачивая собою оставшийся силуэт, заставляя тот снова стать реальным либо кануть в Тень навсегда, когда чернота размоет двумерную тень и лишит призванного обратного пути. Десяток нитей, ведущих к Истоку, бьют плетьми, пробиваясь сквозь все защиты, существуя и не существуя одновременно, накрепко связывая их двоих, вынуждая смертного (хотя остался ли он смертным до сих пор, ведь он по-прежнему не вскрыл весть о его сути) принять навязываемую дуэль на поле изверга. Два разума сталкиваются друг с другом, и каким бы ни был чемпионом этот призванный, каким бы ни был он настоящим, но ему предопределено только поражение. Секунда, даже меньше нее - именно столько потребовалось архидьяволу, чтобы сломить оборону тишины и белого шума, заставить картину звука играть знакомую мелодию, вплетая ее в собственную. Память, чаяния, связи дружеские и товарищеские - все это стремительно осваивалось, просматривалось и, наконец-то, менялось под внутренний смех не сдерживающего экстаз Господина, сладостно допивающего последние аккорды чужой жиз...

слом

Плоть на одной из рук материальной части тела обретает стальной блеск, с разочарованием отпуская ноту одной из слишком старых, слишком долго звучавших душ, овеществляя крайне необычное Чудо. Удар измененной рукой разбивает кристалл черноты, который лопается с презрительной легкостью, открывая лишь пустоту подброшенной обманки, ложной цели, наспех слепленной и тщательно перекрашенной в нужные цвета уловки, силы которой не хватило бы даже на убийство простого зверя или рядового смертного воителя. От осознания впустую законченной, бесталанно растраченной мелодии клирика Стального Сердца звенит в глубине Хора лелеемая жажда, злость сладкая и совратительно клейкая, как щебетание певчей птицы.

Взмах покрытой сталью руки не сдерживается ничем, выпуская невидимую, неслышную и неостановимую смерть. Стальной указ, как его ни совращай, останется одним из сильнейших орудий никогда не бывавшей на Алурее религии, что просто обязано вынудить смертного обернуться тишиной... снова. Мечется в кисло-сладкой агонии Хор, пытаясь уловить остатки минувших воспоминаний, которых никогда не случалось. Будто видение, случившееся не раньше и не позже, но одновременно с произошедшим. Господин и все те гости его Хора, что смотрели на эту сцену, помнили, видели, знали иной ее исход. Словно два варианта одного события, образцово удачный и безобразно провальный.