Его Искушение

— Аврора…

Разворачиваюсь к нему и замечаю, как смотрит на меня безотрывно и опять поперек бровей засела морщинка. Такой коронный Кацевский взгляд исподлобья привычен, уже не пугает до икоты.

Неожиданно для себя улыбаюсь.

— Поздно меня пугать, Ваня, все рубежи пройдены, мосты сожжены, уже все.

Кивает.

— Да. Все.

Приподнимаю бровь, не понимаю, о чем он, ведь звучит довольно-таки зловеще.

— Теперь я тебя по-настоящему присвоил, куколка… на веки вечные.

Притягивает меня к себе, и я кладу голову на широкое плечо в то время, как его теплые губы касаются моего виска.

— Жена моя…

Шепот в самое ухо, и пальцы скользят по моей шее.

— Муж мой… — выдыхаю прерывисто, ощущая прилив необыкновенной щемящей нежности.

Приподнимает мое лицо за подбородок и целует ощутимо, властно, нежно. Так, как умеет только он.

— Ты самая красивая невеста. Такая красивая в этом простеньком белом платье, чистая, светлая, моя заря, Аврора…

В глазах щиплет и слезы текут, когда Иван переплетает наши пальцы, где на безымянных два золотых близнеца, связывающих нас в особый знак бесконечности.

— Я люблю тебя, Ваня, невозможно это, но я жизни не вижу без тебя… Заклинаю. Выживи в своей войне. Просто выживи… — хриплю, давясь рыданиями.

Всматривается в мои глаза, а я смотрю на него, любуюсь острыми чертами. Далеко не герой, неправильный, несовершенный, грешный.

Кивает. Без слов. Без клятв и обязательств.

И что-то внутри меня наполняется четкой уверенностью, что он сделает все, но сдержит слово…

Глава 47

Иван Кац

— У Авроры показ. Моя куколка поставит точку в своей карьере и это будет действительно эпично. Ридли подписал все документы. Червь отпустил ее.

— Еще бы не отпустил, — кривит губы Монгол. Палач умеет делать предложения, от которых хрен откажешься, — ты только, брат, не говори мне сейчас, что решил лично присутствовать на этом показе.

— Именно это и планирую сделать.

Монгол впервые теряет контроль над мимикой и выглядит просто охреневшим.

— Кровавый, ты понимаешь, что сейчас подписываешь себе смертный приговор?! Ты в уме?! Братва Смольного после твоего отказа получила приказ на твою ликвидацию, а ты им даешь конкретное место и время, где появишься. Иван, опомнись! Эта женщина совсем вскружила тебе голову, выела мозги, я тебя не узнаю.

Ухмыляюсь. Гнев Монгола оправдан.

— Я делаю то, что должно, и будь что будет. В конце концов, накой у меня в синдикате ты?!

Сцепляет зубы, желваки вздуваются.

— Знаешь что, Царь, я уже заколебался тебя из-под пуль вытаскивать. Порядком надоело.

— Я ей обещал…

— Твою мать!

Трет лицо, встает со стула и проходится по кабинету. Весь в черном. Палач носит траур не снимая. Отдает дань памяти той, которую потерял однажды. Похожий на огромного зверя, ни в чем не уступающего мне. Молчит и смотрит вдаль в окно, думает о своем.

— Столько лет прошло, Гун, а ты свое прошлое держишь.

— Это имя забыто, Кровавый.

— Так почему не отпускаешь сам?

— Не лезь.

— Твои тайны, брат, я уважаю, но при этом ты единственный человек на белом свете, кому я не побоюсь спину подставить. Только все никак в толк не возьму, почему ты все еще здесь, рядом со мной, хотя мог давно уйти.

Разворачивается резко, тигриные глаза сужает, смотрит в упор, сцепив зубы, дает прочувствовать всю ярость, которая кипит внутри Палача.

— Долг жизни, Иван. Пока не настал час, когда я оставлю тебя и пойду своей дорогой.

— Месть плохое чувство.

— Именно благодаря ей я и выживал. Кликуха Палачу ведь неспроста дается.

— И все же, Монгол…

Прерывает:

— И все же, Иван, ты совершаешь ошибку, приближая к себе Аврору. В моей жизни это уже было… Ударят по ней, чтобы тебя достать, чтобы ты ревел подбитым зверем, раненным в самое сердце, пока твоя женщина будет умирать на глазах, в руках, которые бессильны…

Сжимает кулаки, жмурится, раздувая ноздри, а когда распахивает веки, оттуда сама смерть смотрит.

— Придет мой час. Вендетта. Когда у врага появится слабость, ты отпустишь меня без разговоров.

— Палач — птица вольная. Всегда был сам по себе, хоть и со мной вровень шел по нашему заковыристому пути. Только у меня есть одно условие, брат. Это даже не приказ, а, скорее, просьба другу.

— Слушаю.

— Если меня грохнут, Аврора будет твоей, как и все, что принадлежит мне.

— Иван…

Изумленно бросает и сжимает кулаки.

— Это всего лишь предосторожность, Монгол. Если что случится. Для всех ты ее присвоил.

Ухмыляется, губы кривит.

— Ты настолько доверяешь мне?!

И в глазах вызов, а я смотрю на единственного мужика, с которым подыхал много раз, и знаю, что защитит ее.

— Смола сделал ставку на мою голову. Если Кровавый не дает добро, они найдут того, кто уступит.

— Резонно.

— Серебряков у меня в партнерах, и все знают, что он хочет эту сделку.

Прищуривается, садится в кресло, вытаскивает нож из-за голенища, подбрасывает в воздух, ловит, виртуозно играя оружием.

Монгол с ножом обращается ровно так, как я со скальпелем.

Спрашивает спустя минуту молчания:

— Думаешь, Сашка в доле?!

— Все в курсах, что он меня уламывал дать согласие, может быть, не в доле, но выгоден. Меня в утиль. Партнер мой у руля. По понятиям все чисто, не придраться, порт откроют и дела пойдут. Те, которых я не допустил бы.

— Базаришь так, будто уже на тот свет отправился. Повоюем еще.

— Моя женщина беременна, Монгол. Сколько это утаим?!

Прикрывает глаза. Головой машет.

— Попадалово у тебя, Кровавый, полное, — рявкает так, что стекла в окнах вздрагивают.

— Кукла… для всех она всего лишь кукла, попользовал и выкинул. Пустим мазу, что ты предъявил на нее права, перекупил.

— Ты мне ее сольешь?!

— Всех сливал и не парился, кто после и как. Пустим дезу. Я сделаю ей прощальный подарок. Отпущу по-королевски на все четыре стороны в день ее показа. Отработала она по-полной. Дольше всех и наскучила. Мои игрушки часто уходят в чужие руки.