Его Медвежество и прочие неприятности
Шрифт:
– Ваш досуг оставляет желать лучшего. Не смогла удержаться… Ай!
– вскрикнула, когда он рывком развернул ее спиной к себе.
Сдернул отвратительно розовый халат и до крови прикусил губы, увидев, что скрыто под ним. Полупрозрачная ткань ласкала нежные изгибы, подчеркивала прелести юного тела, и пожар теснившийся внутри злобы в один миг обернулся испепеляющей похотью, стекая ручейками огня вниз.
– Какая забота, - слова вырывались хрипом, - в таком случае сегодня Вы обеспечите мне развлечение.
– И платить будете? – зашипела маленькая змея.
– Как отработаете!
Девчонка взвизгнула, когда он схватил ее и почти
А перед глазами качалось и плыло от вида упругих, плотно обтянутых тканью долек. Воздух огненными толчками проникал в легкие, и в паху простреливало пульсирующей болью. Хотелось одним движением разорвать белоснежный шелк, отшвыривая ненужную тряпку в сторону, и одним толчком ворваться в тугое лоно... Насадить до упора, чтобы не осталось и капли свободного места…
Лёгкое прикосновение – и он чуть не излился в штаны. Застонал, чувствуя, как вдоль позвоночника несется болезненно-сладкая судорога, натягивая жилы до треска. Упругая попка толкнулась в пах еще раз, и лэрди изогнулась, приглашающе раздвигая ножки.
Это было последней каплей. Треск рвущегося пеньюара наполнил комнату, пальцы не слушались, и шнуровку штанов он тоже изорвал. Плевать на все. Она сама сделала свой выбор!
– С продажными девицами я не бываю нежен, - прорычал, хватая в горсть растрёпанные золотые локоны. И если она услышала, то вида не подала, а у него слова пропали, едва лишь ткань соскользнула вниз.
Бесстыже-голенькие лепестки скрывали розовую сердцевину. Даже не пытаясь сдержаться, он раскрыл нежную раковину и задохнулся, впиваясь взглядом в сладкую, сочившуюся прозрачным соком плоть, уже набухшую и жаждущую принять в себя его твердость. Какое-то ругательство рычанием сорвалось с губ. Член пульсировал, и, больше не медля, Бьерн толкнулся вперед.
– М-м-м! – застонала девочка, изгибаясь и приподнимая бедра.
И в голове что-то щелкнуло. Вырвало с корнем последние крохи рассудка, обнажая раздиравшую на части животную похоть. Она была слишком узкой. Такой тесной, что пухлые складки втягивались на каждый толчок. И если бы внутри оказалось сухо, то он бы просто порвал ее, но маленькая лэрди уже текла, даруя возможность с трудом, но проникнуть внутрь.
– Шире ноги! – звонкий шлепок украсил нежную дольку розовым отпечатком. Ему вторил возбужденный стон, и ножки послушно разъехались, открывая ее всю до последнего дюйма.
Подхватив лэрди под бедра, Бьерн задвигался. Несколько глубоких выпадов, и комнату наполнили пошлые звуки. Тяжелое дыхание и шлепки плоти о плоть, тихие постанывания и скрип кровати. И, как последний сластолюбец, он во все глаза разглядывал самую невероятную и порочную картину. Вид собственного, блестевшего от влаги члена, рывками вспарывающего тесное лоно. И по венам бежал живой хмель, дурманя и превращая его в сгоравшего от похоти зверя.
Пальцы мяли гладкую кожу, оставляя на ней отпечатки, путались в золотом водопаде, дергая за прядки и заставляя девочку запрокидывать голову и прогибаться еще больше. Но чем яростнее он нападал, тем громче были ее стоны, а когда тесное лоно сжалось в первом спазме подступавшего удовольствия, перед глазами взорвались
огненные вспышки.– А-а-а! – ее крик отозвался в теле волной сладких судорог. Мышцы вокруг его плоти затрепетали, и почти болезненное наслаждение молнией пронзило тело.
Бьерн дернулся, выскальзывая из горячего шелка девичьего лона. Схватился за член, направляя в нужную сторону, и в несколько движений достиг разрядки. Позорно долгий стон вырвался из горла. Весь мокрый от пота и со сбитым дыханием, Бьерн вжался все еще твердой плотью между розовеющих долек, рассматривая жемчужно-белые капли, украсившие спину и ягодицы юной лэрди.
С тихим стоном удовольствия девочка дернулась, пытаясь лечь. Запрокинула руку, убирая с лица спутанные пряди, и возбуждение, которое подхлёстывало повторить случившееся, испарилось, оставляя на языке привкус горечи.
Четыре багровые отметины кольцом охватывали хрупкое плечо. След от его хватки, когда Аллелия приехала на стройку.
Видеть грязную метку собственной силы было настолько дико и неестественно, что он просто соскочил с кровати. А ведь клялся, что не уподобится собственному отцу! И пусть это не было следом от удара, и, скорее всего, кожа лэрди просто слишком нежна, но все же…
Аллелия села, скрывая наготу золотом волос. Высокая грудь проступила сквозь шелковую реку, притягивая к себе внимание…
– Вам понравился досуг, мой лэрд? – на искусанных губах мелькнула и пропала самодовольная улыбка.
Наградив ее нечитабельным взглядом, лэрд Медведь рывком поправил штаны и исчез за дверью. Валерия со стоном упала на кровать. Между ног саднило, ягодица горела огнем, спина мокрая от спермы, а перед глазами до сих пор искры, и кости, будто желе… Не обманул. Выдрал в прямом смысле слова, а ее до сих пор трясет и внизу живота сладко екает.
Извращение какое-то. Совершенно ненормальное и непохожее на нее! Да чтобы она от грубого секса стонала на всю комнату? Скорее бы орала благим матом, если бы вообще до себя допустила. А все эти BDSM’ные штучки и фишки вызывали у нее панический страх. А тут на тебе… Пришел, наорал, нагнул – и готово.
Ноги сами дернулись, сжимаясь крепче, и унявшееся возбуждение опять плеснуло в кровь тянущей истомой. Валерия прикрыла глаза, стараясь отделить себя прежнюю от настоящей, но бесполезно - эхо чужих привычек и потребностей проникло в сознание, изменяя ее собственные. Аллелия была выращена в морали подчинения и покорности перед мужчиной, которые настолько въелись в кровь, что не исчезли после «замены» владелиц. И вот теперь она - Валерия - вовсю прочувствовал на себе итоги сего замечательного тандема. После первой ночи Его Медвежество больше не воспринимался в качестве насильника, и страх исчез. А сила мужчины и его грубая, но все равно интересная внешность вызывали глубокое физическое влечение. Хорош, стервец! Разве что этот бардак на голове и борода…
– Подстригу, - прошептала, разглядывая темный балдахин, - видит Творец – подстригу... И побрею...
Дверь тихонько хлопнула.
– Госпожа-а-а!
Чуть не подпрыгнув из положения лёжа, Валерия юркнула под одеяло.
– До-Дорис? Ох, черт… Дорис, что с тобой?!
Служанка плакала. Вся тряслась, прижимая платок губам, и была такой бледной, что и Валерии подурнело.
– Не… негодяй…Подлец… Бедная моя, бедная… Без отвара, не в благ… благостный дене-е-ень… Н-насильник!
Путаясь в волосах, Валерия соскочила с кровати. Плевать на наготу – у Дорис была самая настоящая истерика.